Б. Мещеряков, И. Мещерякова

Введение в человекознание

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение

Глава 1. Образование человека и человек в образовании

Глава 2. Науки о человеке, культуре и обществе

Глава 3.С чего начинается человекознание?

Глава 4. Происхождение человека — вненаучные представления

Глава 5. Зоологическая антропология

Глава 6. Первобытные люди и культуры

Глава 7. Ролевая игра “Процесс тропи”

Глава 8. Ролевая игра “Круглый стол” по проблеме близнецов”

Приложение 1. Программа курса “Человек и общество”

Приложение 2. Алгоритм сократической беседы о предмете психологии и ее отраслях

Приложение 3. Методика формирования понятия “человек”

Приложение 4. Примерные планы уроков по теме “Происхождение человека — вненаучные представления”

Приложение 5. Примеры заданий для учащихся

ВВЕДЕНИЕ

Несколько лет тому назад, в самый разгар перестройки, тема гуманитаризации образования вдруг стала очень важной и злободневной. О ней дружно заговорили педагоги всех специальностей — от технарей и физиков до литераторов и физкультурников, а также руководящие работники, включая и новых министров образования. Многочисленные поборники гуманитаризации были почти единодушны в оценке чудовищных социальных и экологических последствий недостатков в гуманитарном образовании, но в понимании самой гуманитаризации царило странное противоречие. С одной стороны, чем больше говорили о гуманитаризации, тем более это слово превращалось в своего рода символ мистического всеисцеляющего средства. С другой стороны, за гуманитаризацию часто ухитрялись выдавать вполне традиционные, хотя и слегка подзабытые предметы. (Известны и вовсе шарлатанские случаи, когда гуманитаризацией называли простую смену названий кафедр и учебных курсов.) К сожалению, редко кто относился к гуманитаризации как к проблеме, требующей значительных исследований и разработок.

Один известный педагог-теоретик подсчитал тогда, что гуманитарные предметы в школе занимают около 45 процентов всего учебного времени. Настаивая на том, что этого недостаточно, он предлагал довести долю гуманитарных предметов до 70 процентов, как в хорошие дореволюционные времена. В практическом плане эти разговоры подразумевали попытку перекроить учебный план без изменения его предметного состава.

В шуме полемики тонули голоса тех, кто обращал внимание на другую цифру. Оказывается, что на долю знаний о человеке в содержании образования отводится не более одного процента времени, а из этого львиная доля приходится на анатомию и физиологию человека. Справедливо говорилось и об отсутствии понятий о принципах гуманизма в школьном образовании, и о крайне уродливом образе человека, создаваемом таким образованием. Именно здесь усматривался корень или источник многих трагических реалий нашей жизни. Очевидно, что, формируясь как личность, подросток при развитии своей личности опирается на тот далекий от жизни образ человека, который реально насаждается школой, бесспорно, наиболее влиятельным проводником культуры. Если школа активно культивирует искаженный образ человека, то соответствующими будут и результаты ее воспитания.

Речь, следовательно, должна идти не о перекраивании учебного плана, а о существенном изменении его содержания. Далее — под “гуманитаризацией образования” мы будем понимать в первую очередь восстановление в содержании образования более или менее полноценного образа человека, причем такого образа, который может стать основой для развития личности подростка. Иначе говоря, ядро гуманитарного образования, жизненно необходимого каждому, должны составлять знания о человеке и человечности. Слово “гуманитарный”, по нормам русского языка, как раз и означает “обращенный к человеческой личности, к правам и интересам человека” (Ожегов, 1988).

Дефицит гуманитарных знаний в школе можно попытаться сократить, разработав курс “Человек и общество”. Несмотря на то, что для нового предмета пока планируется только по одному учебному часу в неделю, именно он, и особенно его первая часть “Человекознание”, может в дальнейшем послужить точкой опоры для действительной гуманитаризации образования. Нетрудно показать, что без этого предмета все традиционные гуманитарные дисциплины повисают в воздухе, не достигая возлагаемых на них надежд, и в то же время он сам по себе служит мощным рычагом, ибо является духовным катализатором саморазвития творческой и интеллигентной личности, знающей толк в самовоспитании.

Перед “Человекознанием” ставится задача огромной важности. Оно призвано помочь учащимся сформировать в своем сознании полноценную человекоориентированную концептуальную базу, которая необходима для понимания:

1) социокультурной истории;

2) современного разнообразия национальных культур, мировоззрений, образов жизни;

3) проблематики общечеловеческих ценностей и фундаментальных прав человека;

4) сложности своей собственной личности и путей саморазвития с помощью самопознания и самовоспитания.

Таким образом, идея разработки и введения в программу общеобразовательной школы курса “Человекознание” напрямую связана с осознанием общественной потребности в повышении уровня гуманитарной культуры всех и каждого. Об этой же потребности и путях ее разрешения идет речь в книге В.П. Зинченко и Е.Б. Моргунова “Развивающийся человек”. Авторы совершенно верно указали на зависимость “бесчеловечности” образования от положения дел в отечественных науках о человеке и обществе, в частности от сложившейся в них “феодальной раздробленности” и их противопоставленности культуре. В подтверждение приведем две выдержки из книги “Развивающийся человек” (курсив наш. — Б.М., ИМ.):

“Пора менять приоритеты в целях и путях развития общества в сторону воспроизводства культуры и человека в ней. Одним из приводных ремней такой переориентации является гуманитаризация народного образования. До последнего времени обстановка в системе образования оставалась печальной. Мы попытались осмыслить ее причины и пришли к выводу, что путь к изменению сложившейся ситуации пролегает через расширение общекультурной составляющей образования, которая воспроизводит единство присваиваемой человеком картины мира вопреки дифференциации наук, разбивающей эту картину на множество осколков. <...> Эти проблемы не могут быть решены очередным указом или постановлением. Необходимо целостное философско-психологическое представление о человеке. А его может дать только культура, восстановление в правах опыта длительного размышления о человеке, его месте в мире”. (Зинченко, Моргунов, с. 14, 13).

Все это подводит нас к более ясному пониманию “Человекознания” как систематизированного и интегрированного знания, имеющего своими источниками не только науки о человеке, но и духовную культуру в целом. Полагая, что школа должна стремиться к воспитанию культурного и интеллигентного человека (разумеется, не по образу и подобию героя Ильфа и Петрова “слесаря-интеллигента со средним образованием”), требуется признать все составляющие духовной культуры полноправными источниками необходимого для человека знания о нем самом. Поэтому новый предмет должен интегрировать или сплавлять как знания из разных гуманитарных наук, что само по себе весьма непросто, так и вообще все выдающиеся творения человеческого духа, воспитывающие человека.

В свете отмеченной зависимости гуманитаризации образования от положения дел в гуманитарных науках становятся понятными огромные трудности, возникающие перед разработчиками и преподавателями курса “Человекознание”. Как бы ни была ясна необходимость основывать данный курс на всех составляющих гуманитарной культуры, главное препятствие заключается именно в отсутствии интегрированного образа человека в культуре как в отечественной, так и мировой. Надеемся, что читатель не станет требовать от нас оправданий по поводу незавершенности предлагаемых в данной книге материалов. Необходимо учитывать, что преподавание “Человекознания” не имеет никакой традиции — ни плохой, ни хорошей, и многое приходится делать впервые; в связи с этим нам представлялось важным познакомить читателя с концепцией, программой, методическими принципами и наиболее продвинутыми тематическими материалами, прошедшими через практику преподавания в школе.

Можно сказать, что основные цели курса “Человекознание”, как и всех других гуманитарных предметов, заключаются в приобщении подрастающего поколения к культуре, пробуждении в нем тяги к добру и потребности в самосовершенствовании, в овладении средствами для формирования собственной личности. Чтобы приблизиться к достижению такой высокой цели, необходимо очень и очень многое. Мало подобрать нужный материал для уроков, написать хороший учебник или познакомить учителей с новой программой. Одной из важнейших предпосылок успеха является сам учитель — его личность, его отношение к ученикам, его подход к преподаванию. И если мы говорим о гуманитаризации образования, то подразумеваем и гуманизацию методов обучения, и демократизацию взаимоотношений педагога с учащимися.

Залог успеха нового курса видится не только в его содержании, но и в особом стиле общения учителя с обучаемыми, который очень точно был назван “педагогикой сотрудничества”. Дискуссионность, диалогичность, неавторитарность должны стать китами, держащими на себе всю методику преподавания “Человекознания”. Отстаивая право ребенка на уважение, Я. Корчак писал о том, что дети не глупы — ведь дураков среди них не больше, чем среди взрослых. Безусловно, вы замечали, что при общении друг с другом взрослые гораздо чаще оказываются в состоянии признать свою неправоту или обнаружить некомпетентность, чем при общении с детьми и подростками, особенно с учениками в классе. Свободный обмен мнениями, реализация картезианского принципа “подвергать все сомнению” возможны лишь при условии паритетности учителя и ученика. Учитель, сознательно и искренно отказавшийся от тяжкой обязанности всегда и во всем быть правым, имеет больше шансов увлечь класс обсуждением сложных проблем (многие из которых стоят перед человечеством с незапамятных времен, но все еще далеки от разрешения). Пример такого отношения к ученикам и самому процессу обучения был подан еще 2,5 тысячи лет назад Сократом, который в воспоминаниях своих учеников — Платона и Ксенофонта — предстает не только гениальным философом, но и талантливым учителем. Метод сократической беседы, судя по всему, явился первой попыткой проблемного обучения. “Педагогическое значение основной идеи этого метода необъяснимо велико: Сократ заставил взглянуть на учение, как на совместное искание... Идеи его остались вечным богатством для человечества” (Рубинштейн, с. 30—31).

При всей возвышенности и общественной значимости целей гуманитаризации ее нельзя осуществлять “из-под палки”. Для того чтобы новый курс оказался полезным, он должен увлекать и преподавателей, и тех, кому он предназначен. А это значит, что необходимо ни на миг не упускать из виду возрастные особенности психологии старшеклассников и опираться на естественный в подростковом возрасте интерес к себе и другим.

Говоря о том, что одной из наиболее важных целей курса является приобщение к богатству и многообразию человеческой культуры, мы хотели бы особо подчеркнуть именно “приобщение”, поскольку культурный багаж человечества должен не подавлять, не принижать личность, а, напротив, помогать найти себя, способствовать осознанию своей причастности к человечеству. Это тем более важно для 14—16-летних, переживающих чрезвычайно сложную пору развития, раздираемых противоречиями и сомнениями, мучительно ищущими свое Я. Каждый тинейджер обладает уже немалым личным опытом — воспоминаниями, сомнениями, разочарованиями, страхами, оценками, плодами размышлений, удачами и неудачами, разрешенными и неразрешенными проблемами. Такой опыт жизненно необходим, но подросток обычно переоценивает уникальность своих проблем. Человекознание открывает возможности для изучения других людей ради самопознания, познания себя через других, причем в качестве других выступают не только соседи по парте и одноклассники, но и люди других культур, эпох, поколений...

Именно на уроках “Человекознания” необходимо сделать прививку против воздействия того духа времени, об опасности которого убежденно писал Альберт Швейцер: “Дух времени навязывает современному человеку скептическое отношение к его собственному мышлению, чтобы сделать его восприимчивым к истинам, получаемым из авторитетных источников”, чтобы навязывать ему убеждения, чтобы заставить поверить в любую пропагандируемую ложь. Помня о том, что живой является только та воспринимаемая истина, которая порождена собственным мышлением, перед учителем встает нетривиальная задача вывести учащихся на дорогу “размышлений о человеке, его месте в мире”.

С нашей стороны было бы невежливо не упомянуть тех, кто создал благоприятные условия для осуществления данной работы. Мы благодарим господина Джорджа Сороса, спонсора программы “Обновление гуманитарного образования в России”. Выражаем также признательность ректору Московского института радиотехники, электроники и автоматики академику Н.Н. Евтихиеву за неизменную благосклонность к творческим инициативам своих сотрудников на поприще гуманитаризации образования. Настоящим вдохновителем, советчиком и критиком проделанной работы является академик В.П. Зинченко, к ученикам которого мы себя причисляем. Значительную роль в разработке и улучшении материалов учебного пособия сыграла апробация курса в школе, осуществлявшаяся благодаря директорам московских школ М.А. Носоревой и О.В. Ролик, сотрудничество с которыми было полезным и приятным.

Литература

Зинченко В.П., Мещеряков Б.Г. Человек? Это мы не проходили // Человек. 1990. № 5. Зинченко Б.П., Моргунов Е.Б. Человек развивающийся: Очерки российской психологии. М.: Тривола, 1994.

Ожегов СИ. Словарь русского языка. М.: Русский язык, 1988.

Рубинштейн ММ. История педагогических идей в ее основных чертах. Иркутск, 1922.

Швейцер А. Благоговение перед жизнью как основа этики миро— и жизнеутверждения// Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М.: Прогресс, 1990.

Глава 1

Воспитание должно быть организовано так,
чтобы не ученика воспитывали, а ученик
воспитывался.

Л.С. Выготский

Человекознание — первая часть курса
“Человек и общество”

Каким быть курсу “Человекознание” в школе? К какому типу учебных предметов его следует отнести? В каких классах он должен изучаться? Кто его будет преподавать? Эти и другие (вполне уместные для нового предмета) вопросы ждут еще своего решения. Опираясь на идеи, изложенные ранее (Зинченко, Мещеряков, 1990), сформулируем основные требования, которым, на наш взгляд, должен отвечать новый курс. Он должен:

• адресоваться подросткам 14—15 лет и преподаваться два года (в 8-м и 9-м классах) ;
• быть гуманным по содержанию и методам обучения;
• охватывать все культурные пласты и разрезы гуманитарного знания, не замыкаясь в границах науки;
• правдиво отражать существующие общественные нравы, не допуская ни приукрашивания, ни очернения;
• стимулировать логический анализ и сравнение различных точек зрения по одним и тем же вопросам, широко используя диалоговые методы работы на уроке;
• формировать привычку мыслить в широком междисциплинарном и межкультурном поле знаний;
• быть интересным, увлекательным и дружественным по отношению к учащимся;
• основываться на общечеловеческих ценностях — уважении прав и свобод личности, бережном отношении к природе и памятникам культуры, сострадании и милосердии к инвалидам, здоровом образе жизни и т.д.;
• побуждать учащихся к физическому, интеллектуальному и нравственному самосовершенствованию, постоянному саморазвитию своего творческого потенциала; иначе говоря, активизировать созидательную рефлексивную деятельность учащихся в соответствии с принципом “ты будешь таким, каким сам себя сделаешь”;
• предоставлять учащимся методические средства для самопознания и самовоспитания; для гармонизации отношений с людьми, живой и неживой природой; для предотвращения несчастных случаев; для самозащиты и выживания в экстремальных условиях обитания;
• формировать неприятие социального неравенства людей, установленного по расовому, половому, национальному, религиозному и тому подобным признакам;
• способствовать свободному и рациональному самоопределению в политической, профессиональной, духовной и других сферах.

Этот список требований к курсу “Человекознание” при некоторой недосказанности, допустимой в начале пути, вполне точно отражает тот конкретный проект, над которым мы работаем. Еще более полное представление об этом проекте дает программа курса (Мещеряков, 1990, Приложение 1).

При анализе подобных проектов имеет смысл прежде всего отделить принципиальные черты от частных и производных. К принципиальным характеристикам содержания “Человекознания” мы относим антропо-центрированность, интегративность, прагматичность. (Разумеется, все они могут иметь более широкую сферу приложения, нежели только к описываемому здесь курсу, и относиться к аналогичным предметам и для первоклассников, и для первокурсников.)

Символично, что указанные три характеристики обнаруживаются в одном замечательном произведении, вышедшем в свет почти два века назад и оказавшемся столь близким нам по духу, а именно в “Антропологии с прагматической точки зрения” Иммануила Канта (1798). Во-первых, Кант определял антропологию (человекознание) как “учение, касающееся человека и изложенное в систематическом виде” (Кант, с. 351). Во-вторых, в качестве источников сведений для антропологии Кант указывал: 1) самонаблюдение; 2) собственные наблюдения за другими людьми; 3) сообщения путешественников о других народах (этнографические данные); 4) всеобщая история и биографии (исторические данные); 5) художественная литература. В-третьих, антропология Канта прагматична, поскольку она исследует, что человек “как свободно действующее существо делает или может и должен делать из себя сам” (Кант, с. 351).

Человечество накопило громадные запасы гуманитарного знания, которые современным образованием используются лишь в мизерных дозах. Многие пласты этого знания остаются невостребованными и бездейственными. Как же велика должна быть власть традиции и стереотипов, чтобы не видеть, насколько бедно и извращенно представлен человек в школьном образовании?! Никакими суррогатами его отсутствие не компенсируешь. Включить человека в содержание общего образования рано или поздно придется. Как говорил Александр Блок, нам нужна вся душа, все житейское, весь человек. “Человекознание” должно стать стержнем гуманитарного образования, концентрирующим в себе духовный “генофонд” развития личности. Это значит, что в учебный материал необходимо войдут сведения из истории, литературы, философии, социологии, теологии, психологии, этнографии, демографии, медицины, археологии и т.д.

Не будем уточнять, когда и почему содержание школьного образования утратило человечность, столь трагически достигнув вечно желаемой гармонии с формой. Прямо-таки с фантастической ловкостью огромный провал до сих пор пытаются маскировать превратно толкуемым понятием гуманитарного образования. Плохо, что человеку в образовании уделено так мало времени, но еще хуже, что он чаще всего представляется в растерзанном и преимущественно безжизненном виде. Живой человек с душой выпал из содержания общего образования, а с ним вместе и тот духовный фундамент, на котором должны строиться гуманистическое мировоззрение, процессы саморазвития личности подростка, наконец, гуманитарное образование на самых разных уроках. Разумеется, элементы человеко-знания преподаются в истории, литературе, биологии, географии, даже в физике и химии, но систематических знаний о человеке школьное образование дает на удивление мало. Увы, высшее образование общего типа в этом отношении еще хуже.

Можно выделить два приоритетных направления гуманитаризации. Цель первого состоит в том, чтобы очеловечить традиционные школьные предметы, цель второго — ввести в круг равноправных учебных предметов собственно “Человекознание”.

О необходимости первого направления можно судить на примере уроков литературы. Фактически, они превращались в занудное выискивание в творчестве писателей и поэтов признаков классовой борьбы, в упражнения по применению известной концепции партийности литературы и искусства, позволяющей делить художественные произведения на полезные и вредные, выделять в творчестве каждого художника нужное и отметать все ненужное с точки зрения классовых интересов пролетариата. Человек отошел на второй план, уступив первый народным массам, борьбе классов, великим конфликтам эпохи. В каждом герое заранее подозревался агент какого-то класса, наглядно персонифицирующий его идеологию и историческую участь. Говоря словами Н.А. Бердяева, идея класса убила в школьной литературе (и истории) идею человека. Таким образом, школа служила органом идеологической пропаганды, распространяющим классовые стереотипы, просто несовместимые с гуманитарным образованием.

Подобное обучение подавляет и разрушает у учащихся естественный живой интерес к человеческой проблематике, формирует варварское и аморальное обращение с правом каждого человека (в том числе и писателя) иметь собственные взгляды по общественно-историческим и вообще любым вопросам. Наконец, учащимся внушается вульгарная модель человека как безликого экземпляра, воплощающего в себе дух определенной эпохи и среды.

Переходя к обсуждению второго направления гуманитаризации, то есть разработке и внедрению “Человекознания”, сразу же подчеркнем, что введение нового предмета ни в коей мере не ущемляет уже существующие учебные дисциплины. Мы не хотим подробно доказывать это, полагая, как говорили в Древнем Риме, что мудрый поймет с полуслова. “Человекознание” не отнимет у них великой миссии передачи культуры человеческой деятельности — культуры эстетического восприятия и понимания, культуры речи, мышления и поведения, культуры сохранения природы и самих культурных ценностей, культуры политического и экономического анализа общественных явлений и т.д. Отвечая психологическим особенностям подросткового возраста, способствуя развитию личности и в направлении социализации, и, что не менее важно, индивидуализации, “Человекознание” хорошо вписывается в систему школьных предметов, достраивает ее до полноценного комплекса, поскольку именно ему по силам создать понятийную базу, необходимую для личностного восприятия знаний на уроках истории, литературы, биологии, географии.

Суть гуманитаризации в том, что человек должен быть образованным, а образование — человечным. Это понимал, например, В.А. Сухомлин-ский, ставивший вопрос о “гуманитарном, человечном образовании”: “Почему человек вообще не стал для каждого молодого человека важнейшим объектом познания, почему именно познание человека не стало... самым интересным познанием?” (Сухомлинский, с. 37). Актуальность этой проблемы в настоящее время нисколько не уменьшилась, напротив — прогрессивно возрастает. Современный подросток, обитающий в нашем рукотворном хаосе и в силу личностной незрелости не обладающий спасительными нормами и ценностями, как никто другой нуждается в антропоцентрированном и гуманистическом мировоззрении, дающем ориентировку в средствах развития своей личности. Добавим, что именно в этот период жизни саморазвитие легко становится личной потребностью. Наши усилия нацелены на то, чтобы устранить существующую раздробленность в изучении человека посредством формирования целостной концептуальной базы для систематизации чрезвычайно разнообразных взглядов и точек зрения на человека, тем самым для развития самосознания и мировоззрения, то есть важнейших личностных структур.

Курс “Человекознание” дает возможность учащимся сформировать в сознании полноценную человеко-ориентированную концептуальную базу, которая задает архитектуру мировоззрения личности, в частности, такие его черты, как антропоцентрированность и гуманистичность.

Считается, что школа занималась формированием мировоззрения, причем теперь ее резко и справедливо критикуют за былую приверженность только одной единственно верной картине мира. Нетрудно, однако, доказать, что с этим школа не справлялась. По определению мировоззрение (в отличие от идеологии) есть система обобщенных взглядов на мир и на человека, его место в мире, на отношение людей к окружающей их действительности и к самим себе. Спрашивается, где же тот предмет, который: (а) дает систему обобщенных взглядов и (б) показывает человека, его место в мире и т.д.? Совершенно очевидно, что в прежней школе мы не найдем ни системности, ни человечности, ни тем более плюрализма точек зрения. Заметим, что сейчас в школе систематично изучают не человека, а организм, да и то на уровне отдельных изолированных физиологических систем (нервная, сердечно-сосудистая, выделительная и т.д.), их компонентов (органы, ткани, клетки) и биохимического состава (жиры, белки, углеводы...). Вместо души и внутреннего мира каталог условных и безусловных рефлексов. Может ли подобная концептуальная база стать фундаментом самосознания, гуманитарного и социологического образования, опорой для изучения человека и общества на уроках литературы, истории, обществоведения? К месту будет привести цитату из книги Гуго Мюнстерберга “Психология и учитель”: “Если я — химик, я вполне могу заниматься рассмотрением всех веществ, из которых состоит, например, Рузвельт. Но я не должен воображать, что лучше понимаю великого президента Соединенных Штатов, если знаю процентное отношение жиров и белковых веществ в его организме (Мюнстерберг, с. 36). Общество состоит не из организмов. Верят, трудятся, влюбляются и враждуют между собой тоже не организмы. Следовательно, человеку мало знать об устройстве и деятельности телесных органов. Как личность, он должен знать, иметь и приводить в действие “органы души”, без которых трудно и опасно жить среди людей. Недоразвитие и патология души являются одновременно и причиной, и следствием “бесчеловечного” образования. Может быть, “Психология и этика семейной жизни” потому и не прижилась, что была лишена фундамента в виде психологических, этических и более широкого круга антропологических знаний. Очевидно, что в курсе биологии нельзя полноценно представить даже проблему антропогенеза, тем не менее именно так до сих пор и делается.

Возможны разные подходы к толкованию назначения курса “Человек и общество” и его отдельных частей. Нам бы не хотелось, чтобы за названием первой части “Человекознание” виделось стремление разорвать связь между человеком и обществом; союз “и” в названии всего курса не служит соединителем названий двух последовательно изучаемых принципиально разнородных предметов. “Человек всегда носит общество с собой”. М.М. Рубинштейн, цитирующий эти замечательные слова Г.Г. Шпета, дает не менее лаконичную и справедливую формулировку: “Личность реальна в обществе, но и общество реально только в личности” (Рубинштейн, с. 181). В “Человекознании” необходимо представить взаимообусловленность человека, общества и культуры, а также взгляд на общество и культуру с позиции человека (в том числе подростка). В этом смысле “Человекознание” противостоит господствующей в науке и в образовании традиции бесчеловечного изображения общества, экономики (мол, закон больших чисел позволяет не думать о личностях), государства и т.д.

История донесла до нас призыв древних мудрецов “Знай себя”. Подобно прекрасной жемчужине эта древняя заповедь переливается множеством значений и смыслов, рожденных и отложенных разными поколениями людей. Познай себя, ибо человек — великая тайна и чудо природы, мерило всех вещей и ключ к науке о природе. Изучай себя, если хочешь достигнуть глубокого знания людей и быть человеком. Так говорили Протагор, Шекспир, Достоевский, Тейяр де Шарден, Чернышевский и многие другие. В этой заповеди — ключ к воспитанию интеллигентности, и школа обязана стать тем храмом, где такое воспитание будет реальностью. Воспитание интеллигентного человека является вполне достойной задачей школы. Интеллигентность измеряется не одним лишь объемом знаний и временем обучения. Интеллигентный человек обязательно любопытен. И самым любопытным для него явлением, как считал В.Г. Белинский, всегда был и будет человек.

Фактически мы уже затронули эту особенность курса, поскольку она прямо связана с антропоцентрированностью. Как только ставится задача дать целостное, или системное представление о человеке или задача формирования мировоззрения, тут же следует необходимость интеграции знаний из множества источников. Поэтому интегративность не является самоцелью. Необходимость ее естественным образом вытекает из того, что объектом изучения является человек и что мы хотели бы представить его не однобоко, одномерно или двумерно, а, по возможности, всесторонне и целостно. Притягательная таинственность человека заключается в его реальной и потенциальной универсальности, бездонности, высочайшей сложности. Но это следует демонстрировать, а не декларировать.

Разумеется, реализовать всестороннее рассмотрение человека и создать беспредельно интегрированный курс невозможно. Это всего лишь идеальная установка, принцип, направление движения. На деле же необходимо в каждой теме и по каждому вопросу подбирать такой состав элементов (или компонентов), который воспринимался бы не как занимательная смесь, а был бы сплавом с уникальными свойствами. Еще точнее следовало бы говорить о многосвязной системе в том смысле, как она отличается от простого множества или даже строгого ряда.

В идее интегративности “Человекознания” есть немало и других привлекательных сторон. Одна из них нам представляется особенно важной. Не секрет, что комплекс школьных предметов в общих чертах воспроизводит структуру знания, которая оформилась еще в эпоху Просвещения. В этом отношении школа находится на уровне 18 века. Физика, химия, астрономия, математика, биология, география, история, филология — это науки, которые бурно развивались еще в 17—18 веках. Они и заняли прочное положение в учебном плане школы, постоянно пополняя содержание школьного образования новым материалом. Однако начиная со второй половины 19 века появился целый ряд новых наук — социология, политология, психология, этнография, физическая антропология, лингвистика, демография, криминология, экология, эргономика и др. Все они имеют отношение к человеку, культуре и обществу, но для них уже нет места в учебном плане школы. Появление и развитие этих наук вызвано усложнением социальной жизни, необходимостью лучшего ее понимания всеми гражданами, что имеет первостепенное значение для свободных демократических государств. В развитии школьного образования возникает острейшая проблема, еще точнее — кризисная ситуация. Сложность положения усугубляется тем, что в системе среднего образования как-то не прижился и ряд гуманитарных дисциплин весьма почтенного возраста: логика, экономика, право, наконец, “царица наук” — философия с этикой. “Сегодня, в эпоху демократии, государством управляют обычные граждане, с самыми различными призваниями. Поэтому демократическое общество не достигнет успеха до тех пор, пока общее образование не даст людям философского мировоззрения”, — писал А.Н. Уайтхед (с. 496).

Что же делать? Сокращать одни предметы и вводить другие? Добавлять к уже имеющимся новые? Ничего не делать и не обращать внимания на то, что нынешняя школа является источником дремучего гуманитарного невежества в особо крупных размерах? Продолжать делать вид, что компьютерная грамотность важнее этнографической, антропологической, социологической, педагогической, психологической, правовой и т.п.? Скажем прямо: демократия и массовое гуманитарное невежество несовместимы — либо одно, либо другое. Игры в демократию в обществе, начиненном снизу доверху гуманитарной безграмотностью, преступны, хотя какое-то время они могут быть и смешны.

Выход, причем безальтернативный, мы видим в разработке интегратив-ных гуманитарных курсов, в частности курса “Человекознание”. Их ин-тегративность диктуется как задачей формирования полноценного мировоззрения, так и задачей введения в содержание общего среднего образования большого количества знаний из гуманитарных наук. Следовательно, необходимо немного ограничить ныне действующий предметно-содержательный принцип построения учебных дисциплин. Значительное место критике этого принципа уделили В.П. Зинченко и Е.Б. Моргунов:

“Учителя-практики, не говоря уже о преподавателях институтов, вынуждены копировать существующую в большой науке дифференциацию направлений и просто-напросто не понимают друг друга. Работают как в вакууме, так как нынешние учебные программы ничего не говорят о единстпе мира, условности существующих границ между научными направлениями и тем более о месте человека в мире. Раздробленность учебных дисциплин приводит к фрагментарности образа мира у учащихся и в конечном счете ко всем прелестям некомпетентности и дилетантизма, как только речь заходит о вещах, стоящих несколько в стороне от узкой специальности человека.<...> Нам кажется, что наиболее продуктивно можно разобраться в сложившейся в образовании ситуации, не анализируя детально огрехи предметно-содержательного обучения, а идя от противного. Показав образцы обучения более высокого и одухотворенного. Но где их искать?” (Зинченко, Моргунов, с. 231, 235).

Откровенно говоря, критика предметно-содержательного принципа и поиски иных образцов обучения не новы. Из известных нам примеров, пожалуй, наиболее яркий являет К.Д. Ушинский в своих письмах из Швейцарии, где он познакомился с опытом школы Фрелиха. Предвосхищая возможные возражения отечественных специалистов по образованию, Ушинский дает очень любопытную и, с нашей точки зрения, абсолютно не утратившую своего значения аргументацию в защиту “комплексного” (а лучше сказать — мировоззренческого) курса:

“Знаю, что многим покажется он чем-то странным, хаотическим; но из этого хаотического преподавания возникает довольно (не вполне) стройный образ мира в головах учащихся; а из такого, где одна наука идет вслед за другою, нигде не сталкиваясь... выходит хаос в голове ученика, или еще хуже: то мертвое состояние идей, когда они лежат в голове, как на кладбище, не зная о существовании друг друга.<...> Не науки должны схоластически укладываться в голове ученика, а знания и идеи, сообщаемые какими бы то ни было науками, должны органически строиться в один светлый и, по возможности, обширный взгляд на мир и егожизнь.<...>Желал бы от всей души, чтобы в основу распределения предметов и в программу наших общеобразовательных заведений вошел психологический закон развития души человеческой, а не схоластическая система разделения знаний. Но, конечно, к этому в настоящее время можно только стремиться; хорошо уже и то, если при устройстве наших учительских институтов будут иметь в виду приготовление наставников к такому преподаванию” (Ушинский, с. 276—277).

Сказано настолько ясно и выразительно, что и добавлять ничего не нужно. Разве что несколько слов о том, как советская педагогика похоронила прекрасную идею официально признаваемого ею авторитета. Вместо разработки новых курсов был брошен клич искать и устанавливать “связи” между существующими однопредметными курсами. Результат со всей очевидностью продемонстрировал неравноценность замены мировоззренческих курсов так называемыми “межпредметными связями”. (Беда в том, что эти связи обречены быть случайными, а из случайных связей ничего путного никогда не возникало.) Помимо прочего, нельзя перекладывать на педагогов непосильную задачу интегрирования безбрежного моря знаний. Если даже не рассматривать все составляющие культуры, а ограничиться лишь науками и философией, то и в этом случае придется признать задачу междисциплинарной интеграции важной, полезной, но крайне сложной и далекой от решения. Однако следует различать две задачи: а) научной интеграции, осуществляемой исключительно ради исследований, и б) педагогической интеграции, предпринимаемой в целях духовного развития личности. Процессы и результаты решения этих типов задач взаимосвязаны, но неидентичны, что в более широком смысле справедливо и для отношений между наукой и образованием. Вполне понятно, что исходной базой для педагогической интеграции должна служить та ступень интеграции, которая явно или неявно уже достигнута в науках (в интересующем нас случае — гуманитарных). Логично было бы далее провести анализ интегративности в науках о человеке и обществе, чему посвящена следующая глава, которая одновременно может рассматриваться и как справочное пособие по основным научным источникам для “Человекознания”. Здесь же мы хотели бы затронуть два других вопроса об исторической и философской составляющих разрабатываемого курса: ведь история и философия очень часто выдвигаются на роль мировоззренческие предметов, осуществляющих широкую междисциплинарную интеграцию.

Начнем с исторического компонента. О его значении для духовного развития человека писали многие и много, в первую очередь сами историки, но и не только они:

“Знание истории своего народа — неотъемлемое свойство культурного человека. Историческая память питает личность животворящими соками, задает некое эмоционально окрашенное ядро личности. Это ядро укрепляется чувством исторических параллелей. Мир, оставаясь новым, в то же время перестает быть непредсказуемым. Новью социальные коллизии видятся как воспринявшие историческую тенденцию. Появляются критерии для различения исторически характерного и нетрадиционного. Человек формирует все ту же “систему координат” для “оценивания” ценностей. <...> Осваивая культурно-исторический пласт, человек достигает значительной дифференцированности поля значений. Работая с разными источниками, сравнивая оценку того или иного события разными авторами, человек осваивает представление о множественности систем значений” (Зинченко, Моргунов, с. 270).

С этой точкой зрения вполне можно согласиться. Однако мы не должны забывать, что “Человекознание” это не просто еще один исторический курс, даже при том условии, что преподавать его может историк. В обычном историческом курсе на первом плане стоит развитие объекта, и оно описывается более или менее равномерно во времени, с точным соблюдением хронологии. Объектами могут быть, например, государства, этносы, искусство, религия, наука, нравы, одежда, техника и т.д. “Все течет, все изменяется”, и все изменения можно представить в хронологическом порядке.

В последнее время во многих школах экспериментируют с историческими курсами. Особой популярностью пользуются курсы истории религий, политических учений, философии, культуры, науки и т.п. Не спорим, такие курсы имеют право на существование, но они буквально заставляют учебный план трещать по швам, да и детей надо пощадить. На наш взгляд, в курсе “Человекознание” история выполняет две функции. Во-первых, она наравне с другими науками является источником знаний о человеке и обществе; во-вторых, речь должна идти об историческом подходе к познанию человека и общества, о методе расследования настоящего путем выявления его корней в прошлом. Весьма близкое представление о двух основных задачах истории развивал Фридрих Паульсен (с. 411—414).

В истории можно разглядеть не только столкновения классов, народов, государств или армий, не только подъемы и падения производства, иногда удается разглядеть и отдельных людей, от которых тоже многое зависело. За всеми мелкими и крупными историческими событиями обязательно скрываются те или иные человеческие решения и качества — тщеславие или скромность, трусость или мужество, алчность или щедрость, жестокость или мягкость, невежество или мудрость. Хрестоматийным примером служит личность и подвиги Александра Македонского: его победы — результат гениальной находчивости и высочайшей отваги, а трагическая судьба похода в Индию, как считает Шахермайр, “была предопределена уже тем, что царь имел совершенно неправильные представления о стране” (Шахермайр, с. 251). Вспомним также, чем была невольно предрешена гибель более половины испанского флота (Армады) в 1588 г., за которой последовало падение могущества Испании. Согласно английской версии, отчеканенной на памятной медали, — “Господь подул, и они рассеялись”. Согласно другой версии, роковыми для Испании оказались такие качества Филиппа II, как тщеславие и мстительность, наконец, крайне неудачный выбор командующего флотом, не знавшего ни мореходства, ни нрава океана. Или другой пример — позорное для Красной Армии начало войны с Германией. Разве оно не было следствием длинной цепи грубейших ошибок Сталина, в которых просвечивается сама личность “великого полководца всех времен и народов” с симптомами мании величия и мании преследования? Примерам такого рода несть числа. Благодаря им наполняются человеческим содержанием собственно исторические курсы. Нельзя не согласиться с мнением А.Я. Гуревича о том, что “вся мировая история в наших учебниках обезлюдела”, что “такая дегуманизированная история безнравственна” и что “необходимо вернуть истории человеческое содержание” (Гуревич, с. 5).

В тот же ряд применений исторического материала в курсе “Человекознание” логично поставить и работу с биографиями различных знаменитостей — философов, ученых, изобретателей, политиков, полководцев, деятелей церкви, поэтов, художников и т.д. О воспитательном значении историко-биографического жанра великолепно писал Габриэль-Бонно де Мабли:

“Есть еще исторические сочинения, предназначение которых заключается не в повествовании о неких событиях, но лишь о славных мужах. Именно таков интересный предмет, который был предложен Плутархом, и историк сей являет собой совершеннейший образец этого рода сочинительства. <...> Никогда не сбивается он с дороги, предначертанной природой и, опускаясь в пропасти человеческого сердца, без нарочитых усилий постигает начала добродетели и порока. У него вовсе нет людей, лишенных каких бы то ни было человеческих черт, как у бездарных историков, кои думают, что унизят своих героев, допуская в них человеческие слабости. Герои Плутарха нисходят до меня, внушая мне зависть и дерзкое желание возвыситься, сравняться с ними. <...> Славные мужи Плутарха помогают мне познать живущих рядом со мной” (Мабли, с. 198, 199).

Несколько иначе ту же мысль выразил Гегель: для самопознания особенно полезно изучение “великих человеческих характеров, в которых подлинная природа человека проявляется в ничем не искаженной чистоте” (Гегель, с. 8).

Как уже было сказано выше, для “Человекознания” большое значение имеет и сам исторический метод познания. “Идти в глубь времен — значит идти в глубь самого себя”. Такова центральная идея “Смысла истории” Н.А. Бердяева. Пытаясь ее обосновать, философ писал о том, что мы совершаем огромную ошибку, разрывая прошлое, настоящее и будущее, воспринимая прошлое как отошедшее, навсегда исчезнувшее, переставшее существовать. Без того, что было раньше — истории первобытных людей, Древнего Востока, античности, средневековья, Ренессанса, Реформации, Просвещения и других эпох, мы были бы другими. Прошлое продолжает жить в нашем мире, в нашей культуре, а через культуру и в нас самих. Следовательно, исторический подход может стать эффективным средством самопознания, при том, конечно, условии, что мы действительно научимся открывать в культуре и в себе предшествующие эпохи. Подчеркнем, что исторический подход к самопознанию неразрывно связан с историческим подходом к изучению культуры. И то, что справедливо в отношении к одному, справедливо и в отношении к другому. В частности, на оба подхода распространяется мысль, удачно выраженная лингвистом и филологом Г.О. Винокуром:

“То, что есть, не с неба свалилось, а подготовлено и рождено тем, что было, даже при том условии, если бывшее тем самым породило свое собственное отрицание. Вот почему никакое изучение наличного факта культуры не может не быть изучением генетическим, не может не ставить перед собой вопросов откуда и почему. Всякая попытка отнестись к своему предмету как к чему-то такому, что существует само по себе и не заключает в самом себе неизбежно, хотя бы в качестве вполне отрицательного момента, того, чем это “что-то” было прежде, осуждает исследователя на изучение фикций вместо реальностей и потому ненаучна” (Винокур, с. 305).

Метод исторического самопознания, не замкнутый временными, географическими, этническими, политическими и прочими границами, открывает прямую дорогу к пониманию масштабов единства современного человечества, единства, рожденного длительной историей взаимодействия народов и культур. Сегодня многие говорят, что людям нужно объединиться, осознать себя частями единого человечества. Если мы не сможем это сделать, земная цивилизация окажется на пороге гибели. Бесчисленные войны и кровавые революции, которыми насыщена история, не должны заслонить от нас возникшего еще в древности взаимного влияния и обогащения культур разных народов. Вспомним мудрые слова Виссариона Белинского: “Несмотря на множество и различие существовавших и существующих народов, все они образуют собою единое семейство, имеющее одних и тех же предков, одну и ту же историю; это семейство называется человечеством”. Каждый человек связан с историей всего человечества — прошлого, настоящего и будущего. Мы, подобно веточке, вырастаем на могучем дереве, и каждого из нас питают соки культуры, идущие из глубины веков. Без них мы до сих пор жили бы в начале каменного века. Культурные связи между народами позволяли “самой слабой искре знаний, сверкнувшей в одном районе, постепенно распространяться все шире и шире, пока ее вдохновляющий свет не достигнет самых отдаленных уголков” (Уильям X. Прескотт).

Связь прошлого и настоящего открывается с большим трудом. Знание исторических фактов — лишь первый шаг в понимании истории. Опираясь на это знание, мы должны искать ответы на вопросы о том, когда, где и почему были созданы существующие сейчас обычаи, предметы, знаки, идеи, организации, виды деятельности. Исторический метод используют не только историки, он применяется во многих науках и в самых разнообразных жизненных ситуациях. Вот несколько примеров:

• Всякий конфликт между людьми, народами или государствами имеет более или менее глубокие исторические корни, не зная которых трудно прийти к согласию и к миру.
• Расследование аварий, несчастных случаев и преступлений состоит в том, чтобы найти исторические корни ситуации, обнаруженной на месте происшествия. Раскрыть цепь предшествующих событий — задача следователя.
• Для того чтобы понять и объяснить характер, мировоззрение или способности данного человека, прежде всего выясняют, где и как он воспитывался, чем занимался раньше, кто его родители, то есть опять-таки смотрят в прошлое.
• Различия и черты сходства между разными видами или породами животных будут восприниматься как неразрешимые загадки до тех пор, пока нам неизвестна история их происхождения. Скажем, почему лошадь имеет однопалую конечность, в то время как у большинства позвоночных животных, от земноводных до млекопитающих, включая человека, конечности построены по единому плану пятипалой конечности. Вместо пяти пальцев на каждой ноге у лошади лишь один толстый палец с копытом (измененный коготь). Благодаря такому строению ног лошади быстро бегают. Еще до службы у человека они обитали в сухих степях Евразии, где быстрые ноги кормили их и спасали от хищников. Раскрыть тайну пропажи четырех пальцев помогает история формирования этого вида.
• Поразительное сходство организмов человека и человекообразных обезьян служило достаточно прозрачным намеком на их генетическую близость, но без вещественных доказательств мысль о родстве человека с животными казалась кощунственной и фантастической. Лишь во второй половине 19 века, когда постепенно стал рассеиваться мрак над доисторическим прошлым человечества: “глубокая древность существования человечества на земле окончательно установлена”, — писал в 1877 г. Льюис Г. Морган.

  “В недрах земли, в пластах, отдаленных от нас целыми геологическими эпохами, удаленных от нас на периоды времени, в сравнении с которыми семитысячелетнее историческое пребывание человека в долине Нила кажется мимолетным, найдены погребенными памятники еще более низших культур, по отношению к которым современные первобытные культуры представляются продуктами продолжительного и высокого развития” (Штернберг, с. 1).

Последний пример заслуживает особого рассмотрения не только потому, что происхождению и развитию человеческого рода посвящен первый раздел программы “Человекознания”, но и потому, что в рамках этой темы почти невозможно отделить историю от антропологии. Наиболее фундаментальные труды по развитию культуры и общества в эпоху первобытности написаны антропологами-эволюционистами, среди которых, бесспорно, самыми выдающимися были Л.Г. Морган, Э.Б. Тэйлор и Дж. Фрэзер. Всех своих главных результатов они достигли применением сравнительно-исторического метода к обширному этнографическому материалу. Этим же методом воспользовался германский юрист Иоганн Бахофен для изучения вопроса о происхождении семьи. Немногим раньше, в начале 19 века, сравнительно-исторический метод был с успехом применен к изучению индоевропейских языков (Франц Бопп), фольклора и мифов (Яков и Вильгельм Гримм). О важности сравнительно-исторического метода в юриспруденции и политике писал еще французский мыслитель Жан Боден (1530—1596). В 18 веке применение того же метода мы находим в сочинении “О духе законов” Шарля Монтескье и в “Идеях к философии истории человечества” Иоганна Гердера.

Кроме того, некоторым из перечисленных выше авторов (Монтескье, Гердеру и Моргану) следовало бы поставить в заслугу стремление к целостному рассмотрению культуры и общества. Однако сказать, что их стремление к целостности основывалось на интеграции данных многих наук, было бы неправильно: подходящего для этого множества наук в то время просто не существовало. Тем не менее они действительно интегрировали весьма широкое тематическое множество работ, подавая достойный подражания пример широкой междисциплинарной интеграции. Стремление к интегративности наряду с применением сравнительно-исторического метода нигде не проявляется с такой полнотой и в такой степени, как в освещении эпохи первобытности, то есть эпохи, которая во многих странах до сих пор называется “доисторическим периодом” и является предметом изучения антропологии. К примеру, К. Ясперс всю человеческую историю понимает как историю культуры и общества, насчитывающую около 5—6 тысяч лет. Более ранний период, начиная с возникновения человечества, Ясперс считает предысторией и тем самым отдает задачу ее изучения антропологии.

Следует обратить внимание на то, что антропология, по крайней мере в англоязычных странах, рассматривается как комплексная наука, включающая в себя археологию, физическую антропологию, этнографию, этнопсихологию, историю культуры, социальную антропологию и некоторые области лингвистики. Подобная комплексность позволяет утверждать, что “в англосаксонских странах антропология ставит перед собой цель познать человека вообще, охватывая этот вопрос во всей его исторической и географической полноте. Она стремится к познаниям, применимым ко всей совокупности эпох эволюции человека, скажем, от гоминид до современных рас” (Леви-Строс, с. 314). Примерно с такой же общечеловеческой позиции в “Педагогике” Ф. Паульсена освещается задача научно-исторического исследования:

“Оно стремится к теоретическому познанию, как таковому. Его предметом служит историческая жизнь человечества, можно даже сказать, человек как особь, сущность человечества. Поэтому историческая наука составляет часть общей науки о человеке, антропологии. Сущность человека нельзя познать, изучая одного индивида или одно поколение. <...> Идея человечества для того, чтобы достигнуть необходимой ясности, нуждается в социально-историческом развитии” (Паульсен, с. 412).

У нас в стране антропологическая наука представлена в крайне урезанном виде, то есть как физическая антропология, а начальный этап существования человечества считается предметом первобытной истории, которая составляет один из разделов единой исторической науки (Алексеев, Першиц, с. 4). (Иногда антропологию расширяют до биологии человека, но в данном контексте это ничего не меняет.) Согласно В.П. Алексееву, “история первобытного общества с самого начала складывалась как комплексная научная дисциплина... впитывавшая в себя постоянно крупнейшие результаты широкого круга наук, так или иначе связанных с изучением человека и его культуры” (там же, с. 18). Следовательно, в процессе подготовки отечественных историков должно учитываться требование комплексности. К тому же побуждает и другое соображение, неоднократно высказывавшееся А.Я.Гуревичем: “Современная историческая наука обретает новое направление. Это историческая антропология, которая изучает человека с самых различных точек зрения от экономики и политики до тончайших проявлений духовной жизни. Этого вчистую нет в нашем историческом воспитании” (Гуревич, с. 5). Переходя к философскому компоненту курса Человекознание, нельзя не отметить изначальный и устойчивый интерес философов к проблеме целостного образа человека. Приведем, на наш взгляд, самые яркие примеры антропоцентрированной философии.

Английский философ Дэвид Юм (1711—1776) писал:

“Итак, единственный способ, с помощью которого мы можем надеяться достичь успеха в наших философских исследованиях, состоит в следующем: оставим тот тягостный, утомительный метод, которому мы до сих пор следовали, и вместо того, чтобы время от времени занимать пограничные замки и деревни, будем прямо брать приступом столицу, или центр этих наук — саму человеческую природу; став наконец господами последней, мы сможем надеяться на легкую победу и надо всем остальным” (Юм, с. 82).

В подобном же духе выражался и Людвиг Фейербах (1804—1872):

“Новая философия превращает человека, включая природу как базис человека, в единственный, универсальный и высший предмет философии, превращая, следовательно, антропологию, в том числе и физиологию, в универсальную науку” (Фейербах, с. 202).

Приведенные высказывания относятся к тому периоду, когда философские факультеты представляли собой конгломераты чистых метафизиков и ученых, осуществляющих опытные исследования души, тела или внешней природы. Интересно сравнить их с высказываниями философов более позднего периода (условно назовем его “современным”), когда от философии отделились все опытные науки, в частности, география, история, психология, лингвистика и социология.

Вне всяких сомнений, в современной философии наиболее выдающимся по своей антропоцентрированности было творчество германского философа и социолога Макса Шелера (1874—1928), признанного основателя целого философского направления, получившего название философской антропологии. Полагая, что все основные проблемы философии сводятся к вопросам — что такое человек и какое положение он занимает в мире, Шелер наметил громадную программу исследований, в которую входили вопросы: о происхождении человека; об отличиях человека от животных; о том, являются ли человеческие свойства продолжением и развитием животных свойств; о границе между предысторией и историей; об основных законах психической, духовной и социальной эволюции человеческого рода; о взаимоотношениях души и тела; об определимости человека и пр. Философская антропология призвана была соединить собственно философскую традицию размышлений о человеке с важнейшими результатами научного изучения человека и, таким образом, создать целостный образ человека. Шелер умер на 54-м году жизни, не успев ответить на многие из поставленных вопросов. Однако у него оказалось немало последователей.

Современная философия не отказалась ни от задачи, поставленной древнегреческими мудрецами, ни от задачи создания мировоззрения, которое могло бы служить руководством в жизни. Как заметил президент Международной федерации философских обществ Э. Агацци, философия может уступить науке изучение природы, но не может отказаться от изучения человека (Агацци, с. 24—34). При этом философии нет необходимости брать на себя функцию обобщения и синтезирования всего пестрого и обширного множества конкретно-научных знаний о человеке, с этим в принципе могут справиться и сами науки. Философия должна решать те проблемы, которые вообще “не могут быть рассмотрены сквозь призму науки, но тем не менее требуют исследования... Наука воздерживается от ценностных суждений, но людям они нужны (поскольку они должны руководствоваться ими во всех своих собственно “гуманистических” действиях)” (там же, с. 32). Такому пониманию философии не меньше 2000 лет. Например, еще Плутарх утверждал, что при всяком воспитании философия должна быть главным предметом, поскольку с ее помощью можно узнать,

“что хорошо и что дурно, что справедливо и что несправедливо, что заслуживает вообще предпочтения и чего надо избегать; как нужно вести себя в отношении к богам, родителям, старцам, законам, иноземцам, начальству, друзьям, жене, детям и рабам. Философия предписывает поклоняться богам, почитать родителей, уважать старцев, подчиняться законам, повиноваться начальству, любить друзей, быть благоразумным по отношению к жене, нежным к детям и кротким к рабам; и, что важнее всего, она учит не предаваться чрезмерной радости при благополучии и чрезмерной печали в несчастии, не доходить до распутства в удовольствиях и не поддаваться чрезмерному гневу, чтобы не походить на диких животных. Вот, по моему мнению, те величайшие преимущества, какие соединены с философией” (цит. по: Глебовский, с. 138).

Таким образом, человек для философии был и остается важнейшим предметом исследования и важнейшим предметом воспитания, то есть духовного развития. Соответственно, философия рассматривается не только как познавательная, но и как нравоучительная (а, по Эпикуру, врачевательная в отношении души) деятельность. У одних философов эти два аспекта выступают вместе, у других — порознь, но местом обязательной встречи воспитательного (нравоучительного, морального) и познавательного (скажем, антропологического) является то, что называется “философским мировоззрением”:

“Философия есть научно переработанное при помощи теории познания мировоззрение. <...> Простое суммирование результатов всех остальных наук не есть еще философия... А тем, что философия есть научно переработанное мировоззрение, она отличается и от религии и от поэзии, которые тоже действуют на наше мировоззрение, но иным путем, чем философия. <...> А что такое мировоззрение? У всякого не слишком тупого (в умственном и нравственном смысле слова) человека довольно рано, а под конец юности непременно, возникает ряд жгучих вопросов, необходимых для того, чтобы выяснить смысл существования человека, например: каково положение человека во Вселенной? <...> Из чего состоит человек: из одного ли тела, так что душа составляет только видимость, или же он состоит из души и тела, или же, наконец, только из души, так что тело и все материальное составляет лишь одну видимость? Если есть душа, то какова ее судьба после смерти человека? и т.д. Совокупность ответов на все вопросы, возбуждаемые вопросом о смысле существования человека, называется мировоззрением (Введенский, с. 23—25).

Перечисляемые А.И. Введенским мировоззренческие вопросы, что блестяще показал еще И. Кант, выходят за рамки строго научного (рационально-эмпирического) познания, но они с неизбежностью возникают при попытке обосновать “морально-практическое” учение. По словам самого Канта, “метафизика нравов” имеет своим предметом идеи свободы, бога и бессмертия души, то есть сверхчувственного в нас, выше нас и после нас. Отсюда ясно, что, выбросив из образования трансцендентные идеи (идеи о сверхчувственном), педагогика должна будет расстаться и с идеей мировоззрения, и с идеей нравственности, и с идеей личности. В противном случае они приобретают чисто фиктивное существование.

Прагматичность

Пожалуй, ни один здравомыслящий педагог не будет отрицать, что ему следует знать тот комплекс наук, который от К.Д. Ушинского получил название “педагогической антропологии”. Чтобы учить и воспитывать, требуются знания о человеке как предмете обучения и воспитания. С этой азбучной истиной знакомятся все студенты педагогических колледжей и вузов. Значит, педагогу, чтобы воспитывать, надо заниматься человековедением. А подростку для воспитания себя не нужна педагогическая антропология? Или же он умнее взрослого педагога?! Мы считаем, что подростку курс “Человекознания” необходим не меньше, чем профессиональному педагогу. И это вполне согласуется с идеями педагогики сотрудничества, но не педагогики формирования, которую жутко ненавидел Лев Толстой: “воспитание, как умышленное формирование людей по известным образцам не плодотворно, не законно и не возможно” (Толстой, с. 210). Эта мысль получила поддержку и развитие в трудах выдающегося отечественного психолога Льва Выготского (1896—1934), который взял на себя смелость утверждать, что с “научной точки зрения нельзя воспитывать другого и можно только воспитываться самому” (Выготский, 1991, с. 82). Нетрудно заметить, что в современной педагогике и педагогической психологии обозначился концептуальный поворот в русло идей Выготского. “Не надо формировать, а тем более “формовать” человека. Ему надо лишь помочь (или хотя бы не мешать) стать самим собой. В этом, по-видимому, заключена подлинная философия культурной педагогики, которая должна быть педагогикой не ответного, а ответственного действия” (Зинченко, Моргунов, с. 251). Кстати сказать, философия давно уже подготовила почву для такой культурной педагогики.

Совершенно не потеряли значения педагогические принципы И. Канта, для которого самовоспитание суть нравственная обязанность человека: “самому себя совершенствовать, самому себя (разумеется к добру) образовывать — вот в чем обязанности человека” (цит. по: Соколов, с. 416). Вряд ли мы погрешим против истины, если сочинение Канта “Антропология с прагматической точки зрения” представим как прообраз учебного пособия по самопознанию и самовоспитанию. Достаточно четко в этой работе намечены три направления самовоспитания: 1) развитие познавательных способностей, 2) культура общения (этикет, манеры, такт) и 3) развитие нравственного характера, то есть принятие и твердое соблюдение моральных принципов (максим). Подчеркивая, что характер состоит именно в оригинальности образа мысли, Кант тем не менее приводит свой набор максим. Любопытны меткие замечания Канта о том, чему нельзя научиться в школе: остроумию, проницательности, или способности исследования, оригинальности и воображению; в целом “механизм обучения, постоянно принуждая ученика к подражанию, несомненно, оказывает вредное действие на пробуждение гения” (Кант, с. 467).

В России раньше других близкие идеи выразил в статье “Вопросы жизни” (1856) знаменитый хирург и педагог Н.И. Пирогов: “Все готовящиеся быть полезными гражданами должны сначала научиться быть людьми”; самовоспитание как раз и составляет одну из первых, “самых главных основ истинно человеческого воспитания”; его задачи — развитие способности к убеждениям и способности жертвовать собой. Отвергая педагогику “искусственной и насильной моделировки незрелых умов”, Н.И. Пирогов вообще предостерегает против легковесного отношения к убеждениям: “... Убеждения даются не каждому. Это дар неба, требующий усиленной разработки. Прежде, чем вам захотелось иметь убеждения, нужно было бы узнать: можете ли вы еще их иметь” (Пирогов, с. 65). В числе средств самовоспитания способности к убеждениям Н.И. Пирогов указывает упражнения в самопознании: “Вы начинаете развивать в себе способность к убеждениям, и скоро убеждаетесь, что вы тронули этим лишь одну струну самопознания; а чтобы вступить в борьбу, вам нужно владеть им как нельзя лучше” (там же, с. 66).

Придавая самопознанию столь огромное значение в развитии личности, важно не допускать чрезмерно узкого толкования его как систематического самонаблюдения. В этой связи напомним мудрые слова И. Канта о том, что последнее есть методическое сопоставление восприятий, получаемых от нас самих, которое дает материал для дневника человека, наблюдающего самого себя, и легко приводит к фантазерству и помешательству (Кант, с. 363). В широком смысле весь курс “Человекознания” способствует самопознанию. Когда же речь идет о психологическом исследовании индивидуальности учащихся, то наряду с методом самонаблюдения должны использоваться разнообразные психодиагностические методики. Достаточно полный набор таких методик, специально отобранных и адаптированных для использования в классе, учитель найдет в нашей брошюре “Психологический практикум на уроках “Человек и общество”, ч. 1” (1992).

По собственному опыту знаем, как любят подростки всевозможные тесты, и тем не менее считаем, что не стоит ни переоценивать возможности тестов, ни злоупотреблять ими. Во-первых, для применения в классе не годятся профессиональные тесты, которые без профессиональной обработки и интерпретации — просто малопонятные и даже небезопасные “игрушки”; предлагаемые тесты относятся к категории научно-популярных, и они не заменят полноценную консультацию у специалиста-психолога. Во-вторых, в человекознании и помимо психодиагностики есть немало интересных и полезных разделов или форм работы. По этому поводу прекрасно сказал Георг Гегель: самопознание “имеет тем меньшую ценность, чем менее вдается в познание всеобщей интеллектуальной и моральной природы человека и чем более оно, отвлекая свое внимание от обязанностей человека, т.е. подлинного содержания его воли, вырождается в самодовольное няньченье индивидуума со своими, ему одному дорогими особенностями” (Гегель, с. 7). В-третьих, рекомендуемые тесты могут быть весьма полезны в качестве иллюстративного дополнения к соответствующим темам по психологии познавательных способностей, психологии личности, социальной психологии.

Какое место в курсе и пособиях по “Человекознанию” займет тема самовоспитания, какая роль отводится учителю? Прежде всего заметим, что ссылки на личный и, так сказать, преходящий (возрастной) характер потребностей в самоанализе, самопознании, самовоспитании, не снимает со школы ответственность за их удовлетворение. По-видимому, вводит в заблуждение двусмысленность приставки “само”, поскольку она вызывает ассоциацию со словами “самостоятельность”, “самодеятельность”, “самотек”. Очевидно, что при отсутствии квалифицированной когнитивной, методической и моральной поддержки самовоспитание школьников будет крайне сомнительным по своей ценности явлением. Установку на самовоспитание надо поддержать еще в средних классах, в подростковом возрасте, когда происходит ее естественное зарождение. Тогда можно надеяться на механизм взаимоусиления интереса и способности, о котором писал С.Л. Рубинштейн: “Наличие интереса к определенной области деятельности стимулирует развитие способностей в соответствующем направлении, а наличие определенных способностей, обусловливая плодотворную работу, стимулирует интерес к ней” (Рубинштейн, с. 620).

Воспитание невозможно без самовоспитания. В свою очередь, самовоспитание невозможно без самопознания. Следующий шаг заключается в том, чтобы понять необходимость обращения к многовековой культуре познания и воспитания человека как к источнику средств саморазвития личности. Изучение человека школьниками может быть плодотворным при условии, что оно опирается на широкий базис духовной культуры, образуемый не только достижениями конкретных наук, но и философии, искусства, религии, мифологии, фольклора: именно культура есть среда, растящая и питающая личность (П.А. Флоренский).

В отечественной литературе тема самовоспитания не была обойдена вниманием. Написано немало книг как для учащихся, так и для педагогов. Однако в большей части обширная литература по самовоспитанию отягощена тем, что один остряк назвал “пережитками социализма”. К таковым можно отнести лютую ненависть к религиозным идеям и путям самосовершенствования, пропаганду непримиримости к многочисленным врагам коммунизма, восхваление советского образа жизни, навязывание в качестве образцов человеческого совершенства только коммунистов-революционеров и пр. Так что многие книги о том, как заниматься самовоспитанием, изданные примерно до 1990 г., лучше бы называть “О том, как не следует заниматься самовоспитанием”.

Учитель и учебное пособие, как минимум, должны познакомить учащихся с различными направлениями, системами и методами самосовершенствования. (Запасы знаний должны быть шире, чем запасы умений, а последних должно быть больше, чем навыков. Вредно осваивать до автоматизма неверный способ действия, но знать о его существовании полезно.) В этот круг можно включить системы йоги и дзэн-буддизма, отдельные упражнения медитации и аутотренинга, психотехнические игры, методы самовоспитания характера, описанные Бенджамином Франклином, Иммануилом Кантом, Дейлом Карнеги и т.п. В качестве осторожной рекомендации упомянутых древних восточных практик приведем мнение авторитетного специалиста, доктора медицинских наук Л.П. Гримака:

“Отработанные до мелочей в течение тысячелетий система йоги и дзэн-буддизм, бесспорно, располагают весьма мощными методами “модификации” человеческой психики, хотя в основе данных методов (и этого не следует забывать) лежит мистическое представление о ее природе и жизненных целях человека. Некоторые исследователи полагают, что йога обладает многими преимуществами по сравнению с обычной лечебной гимнастикой, физиотерапией и прочими средствами внешнего воздействия на организм, открытыми европейской наукой” (с. 31). “Не использовать эти достижения в целях обогащения общей культуры психической деятельности современного человека было бы неразумно. Ведь не отказываемся же мы от физической культуры и олимпийских видов спорта лишь потому, что зародились они у древних греков в связи с культовыми празднествами в честь олимпийского владыки богов и людей — Зевса. Смешно было бы отказывать в психофизиологической эффективности и дыхательным упражнениям, познотонической гимнастике или тренировке на концентрацию внимания лишь на том основании, что в течение веков эти элементы психотренинга служили для подготовки “к конечному слиянию с Брахмой” (Гримак, с. 34)

Однако роль учителя может не ограничиваться одной лишь просветительской функцией. Мы не видим каких-либо сложных проблем с использованием в рамках курса “Человекознание” практических занятий, ставящих цели развития речи, мышления и коммуникативных умений. С этой целью с успехом могут применяться групповые дискуссии, ролевые игры, сократические беседы, упражнения из “логического практикума”. Логично мыслить, понимать и говорить необходимо учить на протяжении всего времени обучения в школе. Это даст возможность воспитывать рефлексирующих, рассудительных и критически мыслящих граждан, которые будут обладать интеллектуальными навыками извлечения смысла из того, что они слышат и читают, и передачи смысла в том, что они сами говорят и пишут. Поучительный пример аналогичного подхода дает зарубежный опыт.

Американские философы Мэттью Липман и Энн Шарп более 20 лет разрабатывают и внедряют в школе оригинальную и многообещающую программу, получившую название “Философия для детей”, на которую отводится по 23 часа в неделю. Ее успех свидетельствует, что не только компьютеры и роботы нужны для развития мышления учащихся. Немалые резервы заключены и в обыкновенных логических диалогах по традиционным философским понятиям — права, справедливости, добра, истины. “философия для детей” не ставит главной целью усвоение определенной системы понятий, фактов и законов. В связи с этим основное время на уроке отводится интенсивному интеллектуальному практикуму, в рамках которого изучение мышления непосредственно сливается с его развитием. В младших классах воспитываются умственные навыки классификации, сериации и аналогии, стимулируется развитие понятийного мышления, в средних развиваются навыки выведения умозаключений из текста, установления имплицитных отношений, причинного объяснения, индуктивного рассуждения и решения проблем, а в старших осваиваются рассуждения на этические темы.

Фактически главным предметом изучения выступает само мышление, но оно не сводится к абстрактным правилам логики и психологическим концепциям о мышлении. Обычно на уроках учащиеся читают и обсуждают рассказы, специально написанные для курса. Они изучают живой процесс мышления, воплощенный в диалогах персонажей, высказываниях одноклассников и своих собственных. Знакомость сюжетов позволяет облегчить обсуждение и рефлексию логических ошибок и правил. Задача учителя — поощрять и поддерживать диалог детей. “Философия для детей” показывает прекрасный пример нетрадиционного подхода к гуманитаризации школьного образования.

Для создания психологического микроклимата, благоприятствующего обмену мнениями и дискуссиям, учителю будет полезна книга американского психолога К. Рудестама “Групповая психотерапия. Психокоррекци-онные группы: теория и практика” (1990), которая, по замыслу автора, “предназначена для каждого, кто интересуется тем, что происходит, когда люди собираются в малые группы для того, чтобы изучить свои отношения Друг с другом и расширить знания о себе” (Рудестам, с. 15).

Литература

Агацци Э. Человек как предмет философии // Вопросы философии. 1989. № 2.

Алексеев В.П., Першиц A.M. История первобытного общества: Учеб. для вузов по спец.История. М.: Высшая школа, 1990.

Бердяев Н. А. Смысл истории. М., 1990.

Введенский А.И. Лекции по психологии. Спб., 1908.

Винокур Г.О. О задачах истории языка. //Звегинцев В.А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях. Ч. 2. М.: Просвещение, 1965.

Выготский. Л.С. Педагогическая психология. М.: Педагогика, 1991.

Гегель Г.Ф.В. Энциклопедия философских наук : В 3 т. Т. 3. М.: Мысль, 1977.

Глебовский В. Древние педагогические писатели. Спб., 1903.

Гримак Л.П. Резервы человеческой психики: Введение в психологию активности. М.: Политиздат, 1987.

Гуревич А.Я. Круглый стол // Юность. 1988. № 1.

Зинченко В.П., Мещеряков Б.Г. Человек? Это мы не проходили // Человек. 1990. № 5.

Зинченко В.П., Моргунов Е.Б. Человек развивающийся: Очерки российской психологии. М.: Тривола, 1994.

КантИ. Сочинения: В 6 т. Т. 6. М.: Мысль, 1966.

Леви-Строс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1983.

Мабли Г.Б. Об изучении истории. О том, как писать историю. М.: Наука, 1993.

Мещеряков Б.Г. Проект программы курса “Человек и общество”. Ч. 1. Человек // Преподавание истории в школе. 1990. № 4.

МещеряковаИ.А. Психологический практикум на уроках “Человек и общество”. Ч.1. Познай самого себя. МЦ КИАНТР. М., 1992.

Мюнстерберг Г. Психология и учитель. М., 1915.

Паульсен Ф. Педагогика. М.: Издание т-ва “Мир”, 1913.

Пирогов Н.И. Избранные педагогические сочинения. М.: АПН, 1953.

Рубинштейн М.М. О смысле жизни. Ч. 1. М.: Изд. автора, 1927.

Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М.: Просвещение, 1946.

Рудестам К. Групповая психотерапия. Психокоррекционные группы: Теория и практика. М.: Прогресс, 1990.

Соколов П. История педагогических систем. Спб., 1916.

Сухомлинский В.А. Письма к сыну: Кн. для учащихся. М.: Просвещение, 1987.

Толстой Л.Н. Педагогические сочинения. М.: Педагогика, 1989.

Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. М.: Прогресс, 1990.

Ушинский К.Д. Педагогическая поездка по Швейцарии // К.Д. Ушинский. Избр. пед. соч. М., 1945.

Фейербах Л. Избр. философские произведения : В 2 т. Т. 1. М.: Госполитиздат, 1955.

Флоренский П. А. У водоразделов мысли. М.: Правда, 1990.

Франклин В. Избранные произведения. М.: Политиздат, 1956.

Шахермайр Ф. Александр Македонский. М.: Наука, 1984.

Штернберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии: Исследования, статьи, лекции. Л., 1936.

Юм Д. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1966.

Глава 2

Наука должна служить единственной цели —
образованию людей и улучшению их через
познание. Замыкаясь в академизме,.. наука
теряет мудрость и смысл.

Огюст Конт

Чтобы иметь точку отсчета для оценки нынешнего положения в системе гуманитарных наук, полезно рассмотреть, как представлялось знание о человеке, культуре и обществе в начале 17 века, в эпоху зарождения института науки в современном его понимании. Обратим внимание лишь на одну немаловажную деталь — отчетливое видение единства множества наук. Тщетны будут наши попытки найти глубокие пропасти и разрывы между антропологическими и общественными науками, а также между науками о душе и науками о теле. Проанализируем, к примеру, классификацию наук Фрэнсиса Бэкона (1561—1626). Выделив три главных предмета познания — бог, природа, человек, отец современной науки и технологии перечисляет науки и искусства (то есть прикладные науки), которые служат познанию этих трех предметов. Рассмотрим “древо познания” человека.

ПОЗНАНИЕ ЧЕЛОВЕКА (по Ф. Бэкону)

Общее учение о природе и состоянии человека:

1) Учение о человеческой личности
(недостатках и достоинствах)

2) Учение о связи души и тела
(включая физиогномику и толкование снов)

Науки об отдельном человеке:

1) Науки о теле
(медицина, косметика, атлетика, искусство наслаждения)

2) Науки о душе

Учение о способностях души
Науки о применении способностей души

Логика (искусство открытия,
              искусство суждения,
              искусство запоминания,
              искусство сообщения)

Этика (учение о благе,
              учение об обязанностях)

Науки о человеческих объединениях, обществе (гражданская наука):

1) Учение о взаимном обхождении
2) Учение о деловых отношениях
3) Учение о правлении или государстве

Совершенно очевидно, что Бэкон не мыслил науки об обществе, культуре и человеке в отрыве друг от друга, а также от философских размышлений о природе человека и объединял их в один узел познания человека: они сходны “с ветвями дерева, вырастающими из одного ствола” (Бэкон, с. 210). Эта традиция продолжилась в произведениях европейских философов последовавшей эпохи Просвещения. Кант обосновывал идею прогрессивного развития человеческого рода (всеобщей истории) своим учением о телесной и душевной природе человека. Гегель в “Философии права” постоянно увязывал решение правовых вопросов с понятиями о разуме и воле человека. Примечательно и то, что д'Аламбер во вступительной статье к знаменитой французской “Энциклопедии, или Толковому словарю наук, искусств и ремесел” воспроизвел именно бэконовскую классификацию наук.

Позже положение изменилось: наук стало столько, что ныне мы должны поражаться не столько сложности человека, сколько сложности наработанного знания о нем. Под сложностью можно понимать и грандиозность человекознания, и запутанность его устройства. Вряд ли кто-нибудь сегодня может хотя бы назвать все гуманитарные науки. Еще труднее определить отношения между ними. Где в семействе наук следовало бы поместить, например, этнопсихологию? На этот вопрос можно получить не меньше шести разных ответов (самостоятельная наука, раздел психологии, антропологии, этнографии, социологии и социальной психологии). Неопределенность положения свойственна почти всем новым наукам.

Само по себе рождение новых наук не такое уж редкое явление, чтобы поразить чье-нибудь воображение. Чаще всего новорожденные появляются на стыке между существующими науками или в результате отделения некоторой области знания от более крупной. Реже новые науки претендуют на объединение нескольких научных областей, до того считавшихся вполне самостоятельными. На первый взгляд в обоих случаях следует радоваться. В действительности подобные новообразования нередко служат причиной ожесточенных пограничных споров и длительных баталий либо за лидерство и приоритетность, либо за независимость и суверенитет.

Проводить границу между науками о человеке и науками об обществе — занятие малопродуктивное и бесперспективное. Следовало бы, наоборот, искать такие пути и способы интеграции разрозненных и изолированных научных областей, которые могут привести к их взаимопониманию и взаимообогащению. Откроем любой современный американский учебник по социологии (или Энциклопедию социальных наук) и на первых же страницах прочитаем о трудностях разграничения социологии и антропологии, затем узнаем о том, что социологию связывают тесные узы с психологией, экономикой, политической наукой, историей — “двоюродными сестрами” социологии. Все указанные науки объединяются именем социальные науки. Сюда же принято включать демографию, криминологию, лингвистику, археологию, социобиологию, географию и др. Следовательно, бэконов-ская идея о родстве наук о человеке и обществе (добавим — и культуре) в каком-то виде продолжает свое существование и сегодня.

Обратим внимание на то, что за термином “социальные науки” не скрывается амбициозное стремление к созданию новой, синтетической науки. Это просто родовое понятие, которое символизирует близость и родство наук о человеке и обществе, напоминает об условности и прозрачности границ между ними, дает право на свободный обмен методами, фактами, понятиями и концепциями, стимулирует согласование значений общих терминов (типа “индивид”, “личность”, “культура”, “общество”) и тем самым предохраняет от “цеховой” замкнутости ученых.

Заметим, что в американской “семье” социальных наук ни одна наука не занимает особого положения, не претендует на ведущую роль, не обладает “правом клевка”. В этом мы видим резкий контраст с ситуацией в советской науке, где непозволительно (и даже кощунственно) было бы назвать исторический материализм “двоюродной сестрой” (“кузеном”) психологии и антропологии. Такая вольность однозначно воспринималась бы как нарушение субординации. Само понятие иерархии наук было узаконено в советском науковедении, отражающем академические и общественные нравы.

Если сравнить структуры наук о человеке и обществе, сложившиеся в СССР и США, то выявятся удивительно большие различия в подходе к антропологии. Фактически, американская антропология — это промежуточный уровень объединения наук о человеке и обществе. Своеобразие этого объединения заключается в том, что оно не исключает иных объединений данных наук или же их самостоятельного существования (в плане организации исследований, образования, базы знаний). И в самом деле, некоторые науки давно уже имеют двойное или тройное гражданство.

С идеей преодоления раздробленности отечественных наук о человеке в 60-е годы выступил психолог Б.Г. Ананьев (1907—1972). По его мнению, “становление системы человекознания — новое явление в научном развитии” (Ананьев, с. 48) и весьма насущное, поскольку наука и практика испытывают потребность в единой теории человекознания, в сближении и интеграции- всех средств познания человека. “Выдвижение проблемы человека в центр всей современной науки связано с принципиально новыми взаимоотношениями между науками о природе и об обществе, так как именно в человеке объединены природа и история бесчисленным рядом связей и зависимостей” (там же, с. 13).

Призывая к объединению чуть ли не всех наук вокруг проблемы человека, Ананьев заранее отводил почетное центральное место психологии: “Выдвижение проблемы человека в качестве общей для всей современной науки коренным образом изменяет положение психологии в системе наук, поскольку именно психология становится орудием связи между всеми областями познания человека, средством объединения различных разделов естествознания и общественных наук в новом синтетическом чело-векознании” (там же, с. 15). Любопытно заметить: и лингвисты, и отечественные антропологи не в меньшей степени осознают положение своих наук как связывающих естество- и обществознание. Например, В.П. Алексеев, отвергнув идею синтетического человекознания, вполне резонно утверждал, что “антропологическая наука одинаково тесно связана как с историей, так и с биологией” (Алексеев, с. 67).

Если отношения между науками строятся на принципе равноправия, а не по законам “птичьего двора”, то вопрос о названии множества родственных наук приобретает второстепенное значение. С этой точки зрения у термина “социальные науки” нет никаких преимуществ перед термином “гуманитарные науки”, а термин “антропология” можно было бы сделать синонимом “синтетического человекознания”. В дальнейшем мы будем использовать термин “гуманитарные науки” примерно так, как его определил филолог Георгий Гачев: “Гуманитарные” (от homo) — занимаются человеком, его психикой, материальной и духовной культурой, обществом людей. Это есть самосознание человечества, исполнение Сократовой заповеди: “Познай самого себя”, есть рефлексия вовнутрь человека и в построенный им искусственный мир культуры” (Гачев, с. 31).

Первое, с чего начинаются муки знакомства с семейством гуманитарных наук, это его многочисленность и необозримость (в целом и по частям). Впечатление “хождения по мукам” усиливается при попытках провести четкие разграничения в предметах и методах наук. Заучивание определений здесь мало помогает. Несомненную пользу приносит метод моделирования точек зрения разных специалистов на одни и те же факты. В качестве образца применения этого метода процитируем американского социолога Нейла Смелзера: “Рассмотрим простой акт поведения — покупку женщиной четырех билетов на Гавайи, где она с семьей проведет двухнедельный отпуск. Психолог бы постарался объяснить, почему эта женщина выбрала Гавайские острова. Экономист мог бы проанализировать покупку билетов, сопоставив этот факт с другими возможными способами потратить свои деньги. Социолог мог бы заметить, что тремя другими пассажирами являются ее муж и дети, и задаться вопросом, каким образом они повлияли на ее решение. Этот пример показывает, как различные научные дисциплины могут дать и разные интерпретации одного и того поведения” (Смелзер, с. 125). Упомянутый метод моделирования положен и в основу ролевых игр, описание которых представлено далее, в главах 7 и 8.

К сожалению, современное университетское образование даже на гуманитарных факультетах оказывается чересчур специализированным и не дает общих представлений о структуре гуманитарного знания. Однако преподавателю “Человекознания” жизненно необходимо иметь под рукой компактные сведения по возможности о всех гуманитарных науках. Со-; здание такого справочника — дело будущего. Ограниченный объем книги не позволяет представить полный и глубоко разработанный обзор научных дисциплин. В частности, не было возможности затронуть область, связанную с юридическими науками, которую подробно рассматривают в своей книге “Методы социальных наук” профессора юридического факультета Парижского университета Пэнто и Гравитц. Мы стремились дать справочные материалы, необходимые для понимания остального текста и написанные под углом выявления взаимосвязей между гуманитарными науками. В качестве дополнения приводится информация о паранауках о человеке.

1. Антропогеография

С термином “антропогеография” связываются, по меньшей мере, три направления исследований:

1) влияние географической (природной и антропогенной) среды на человека, общество, культуру (здесь преобладает исторический интерес, при этом среда и ее изменения рассматриваются как факторы истории);

2) влияние человеческой (общественно-культурной) деятельности на облик планеты;

3) распределение антропологических, культурных и социальных признаков (комплексов, объектов) по поверхности земли (картографический подход). К примеру, этногеография, наука с двойным гражданством, изучает особенности расселения народов мира (как в прошлом, так и в настоящем) для определения этнических границ, динамики и численности народов; она включает этническую картографию и этническую демографию.

Первоначально очень широкие границы антропогеографии не позволили ей развиваться как единой науке. Фактически она распалась, дав начало многим дисциплинам в самой географии и даже за ее пределами. В качестве ее преемниц можно назвать экономическую и социальную географию (то есть географию населения, промышленности, сельского хозяйства, транспорта и т.п.), политическую, историческую, военную и медицинскую географию, в какой-то мере и экологию человека. Тем не менее, идея теоретического синтеза разрозненных антропогеографических знаний продолжает время от времени обсуждаться географами.

Большую роль в зарождении антропогеографии сыграл германский географ Карл Риттер (1779—1859), стремившийся объединить первые два из указанных выше направлений. Он признавал влияние земной поверхности на “духовное развитие и совершенствование человеческих индивидов и народов”, положив начало изучению географических влияний в истории. Однако не только “страна влияет на обитателей, — говорил Риттер, — но и обитатели влияют на страну”. Лекции Риттера слушал историк Т.Н. Грановский (1813—1855), принявший точку зрения Риттера на географическую среду как один из важнейших факторов в развитии человечества.

У Карла Риттера в Берлине учился также Арнольд Гюйо (1807—1884), впоследствии доктор философии и права, талантливый географ. В 1848 г. он переселился в Соединенные Штаты и обосновался в Кэмбридже, близ Бостона, где преподавал физическую географию. Его блестящие лекции, опубликованные в работе “Земля и люди” (1849), были наиболее яркой демонстрацией идей Риттера.

Автором названия “антропогеография” (вместо “исторической географии”) и первого очерка этой науки (первый том “Антропогеографии” вышел в 1882 г., второй — в 1891 г.) был Фридрих Ратцель (1844—1904). На русский язык переведена другая его работа “Земля и жизнь. Сравнительное землеведение” (Спб., 1903—1906), в которой исследуются взаимоотношения природной среды и культуры народов. Идеи, близкие к ратцелевским, можно найти и у французов, особенно у Жана Элизе Реклю (1830— 1905). Реклю знаменит не только как автор 19-томного произведения “Земля и люди. Всеобщая география” (1876—1894), но и как член I Интернационала, кроме того, боец Национальной гвардии во время Парижской коммуны 1871 г. В книге “Человек и земля” Реклю попытался представить историю культуры под антропогеографическим углом зрения, исследующей вопросы генезиса и характера человеческих форм общежития, Несомненно, природная среда (климат, рельеф, растительный и животный мир) могут быть более или менее благоприятными для жизни людей, ведения земледельческого хозяйства, рыболовства, оленеводства, строительства городов, общения народов, осуществления военных операций и т.д. Никто не оспаривает влияния природных условий на формирование ряда расовых признаков людей (форма и размер носа, цвет кожи и т.д.). Однако имели место и слишком рискованные попытки связать форму государственного правления с географическими особенностями страны. Ряд философов и ученых полагали, что равнинные страны благоприятствуют монархическому правлению, горные — общинному и демократическому. Об этом, кстати, писал и брат знаменитого биолога Л.И. Мечников (1838—1888) в книге “Цивилизации и великие исторические реки” (1-е изд. на франц. языке в 1889 г.), где развивается теория зарождения первоначальных цивилизаций в речных долинах.

Не вполне справедливо антропогеографов обвиняли во всех реальных и мнимых грехах географического детерминизма, который процветал в трудах европейских философов эпохи Просвещения. Еще в “Этюде о причинах, определяющих дух и характер” (1736) Шарль Монтескье утверждал, что история общества и общий дух народа определяются различными физическими факторами, к которым он относил климат, почвы, ландшафт и географическое положение страны. Самым влиятельным фактором Монтескье считал климат, что выразил в лаконичной формуле: “Власть климата — сильнее всех властей”. Тем не менее наряду с физическими факторами Монтескье понимал важность моральных средств (законы, религия, обычаи, мораль) и доказывал, что роль моральных факторов возрастает в ходе исторического развития, так что у цивилизованных народов “моральные причины более влияют на общий дух, общий характер нации и должны более учитываться при выяснении общего духа по сравнению с физическими причинами” (цит. по: Азаркин, с. 28).

Критика географического детерминизма зачастую была острой, но поверхностной, поскольку откровенно строилась на принципе доведения до абсурда. Например, Гегель говорил о недопустимости “указывать на климат Ионии как на причину творений Гомера” (Гегель, 1937, с. 72); и Тойнби был абсолютно прав, утверждая, что можно дойти до явного абсурда, если стремиться доказывать, что “весь грандиозный человеческий опыт и великие достижения, вошедшие в историю под именем эллинизма, предопределены одним лишь второстепенным фактором — Балканским нагорьем!” (Тойнби, с. 242). Марксисты в вопросе о механизмах влияния природной среды всячески стремились усмотреть экономические переменные. Согласно Г.В. Плеханову, воздействие среды на психологию народа осуществляется не прямо, а передается через производство, экономику (материальную основу жизни).

Достоин упоминания тот трагикомический факт, что начиная с 20—30-х годов антропогеография в Советском Союзе подвергалась самой настоящей травле, поскольку ее зачислили в разряд антимарксистских наук. “Критика была столь острой, что человек, население почти нацело выпали из школьной и вузовской географии; остались лишь элементарные сведения о численности, средней плотности, национальном составе населения стран” (Фрейкин, с. 61). Началась, как заметил экономгеограф Н.Н. Баранский, “бесчеловечная география”.

2. Антропология

В длинном ряду названий современных наук о человеке и обществе термин “антропология” выделяется своим почтенным возрастом и особенно тем, что его употреблял сам Аристотель. Для сравнения: такие названия, как “психология”, “демография”, “этнография”, “политология”, “социология”, “эргономика” и т.п., возникли в течение последних двух-трех, максимум четырех веков.

О том, как понимали антропологию в России, писал Б.Г. Ананьев. По его мнению, в русской философской, научной и педагогической мысли 19 века термин “антропология” пользовался особым уважением. В немалой степени этому способствовало антропологическое учение Н.Г. Чернышевского (философский антропологизм или антропологический принцип в философии) , для которого характерно “понимание человека как целого, стремление вскрыть единство общественного и естественного в структуре человека” (Ананьев, с. 20), а по мнению П. Д. Юркевича, примитивный материализм.

“Первоначально антропология трактовалась как система наук о человеке, хотя в дальнейшем произошло известное ограничение ее предмета специальным развитием антропологии как отдельной науки, изучающей изменение природы человека под влиянием общественно-исторических условий. Но стремление к целостному научному познанию человека в единстве его физического, умственного и нравственного развития, его природы и общественных свойств проходит красной нитью через прогрессивные направления русской научной мысли второй пол. XIX в.

В сокровищницу мировой педагогики вошел классический труд К.Д. Ушинского “Человек как предмет воспитания”, имеющий выразительный подзаголовок “Опыт педагогической антропологии”. В XX в. замечательный русский ученый П.Ф. Лесгафт был последним представителем подобного антропологического подхода к различным сторонам развития человека. В различных трудах Лесгафта по анатомии и физиологии, психологии и педагогике, гигиене и общей теории развития организма человек выступает как целостный организм и общественный индивид одновременно. Хотя труды Чернышевского, а также труды К.Д. Ушинского, П.Ф. Лесгафта далеко не тождественны по своим общественно-политическим и философским основам, однако их сближает стремление к целостному научному знанию о человеке, продиктованное страстным гуманизмом” (Ананьев, с. 21).

Чем же объяснить тот факт, что последующее развитие науки отошло от “антропологизма”? Обычно ссылаются на закономерный процесс дифференциации научных знаний. Вряд ли такое объяснение может нас удовлетворить: оно лишь констатирует факт, который следует объяснить. Вполне возможно, причина заключается в отсутствии ясного понимания антропологизма, его неоднозначности и туманности. Скажем, не всегда проводится различение двух способов широкого понимания антропологии — как совокупности наук и как синтеза научного знания.

Например, с пониманием антропологии как совокупности наук о человеке, культуре и обществе выступил К.Д. Ушинский в работе “Человек как предмет воспитания”, где утверждается, что “к обширному кругу антропологических наук принадлежат: анатомия, физиология и патология человека, психология, логика, филология, география, изучающая землю, как жилище человека, и человека, как жильца земного шара, статистика, политическая экономия и история в обширном смысле, куда мы относим историю религии, цивилизации, философских систем, литератур, искусств и собственно воспитания в тесном смысле этого слова. Во всех этих науках излагаются, сличаются и группируются факты и те соотношения фактов, в которых обнаруживаются свойства предмета воспитания, т.е. человека” (Ушинский, с. 17). Этот внушительный перечень завораживает людей с энциклопедическим кругозором, но таких немного, а у подавляющего большинства специалистов вызывает негативные эмоции. (Несомненно, что если бы идея Ушинского была внедрена в педагогическое образование, то первых было бы значительно больше.)

Как мы уже знаем, в Англии, США и ряде других стран процесс дифференциации наук не привел к сужению объема антропологии и она понимается как совокупность наук о человеке, изучающая его в физическом и в социокультурном аспектах. К ее разделам относят физическую (или биологическую) антропологию, культурную антропологию, археологию и лингвистику. Реже в этом списке появляется социальная антропология и совсем редко психологическая антропология, отчасти совпадающая с “этнопсихологией” (см.: Велик). В этой связи показательно название одного из первых американских учебных пособий по антропологии — “Антропология. Раса, язык, культура, психология, предыстория” (1923), автором которой был Альфред Луис Кребер (1876—1960).

В физической антропологии традиционно выделяются такие разделы, как морфология человека, антропогенез и расоведение. За последние десятилетия к ним добавился еще один — физиологическая антропология. Так что циркуль уже не может считаться символом физической антропологии (Алексеев, 1989).

От понимания антропологии как “обширного ряда наук” необходимо отличать представление, согласно которому “антропология находится как бы на вершине этого ряда, поскольку она предполагает целостное изучение человека” (Пэнто, Гравитц, с. 157) и стремится к созданию сложной междисциплинарной системы знания. Такую задачу пытался обосновать Б.Г. Ананьев, близка она и многим западным антропологам. По меньшей мере странно, что в своих работах по человекознанию Ананьев мельком упоминает о комплексном характере западной антропологии и непомерно раздувает заслуги Чернышевского в развитии идеи целостного изучения человека.

Ценные соображения о непростом положении антропологии высказал в 1954 г. известный французский антрополог Клод Леви-Строс, которому принадлежат часто цитируемые слова о том, что либо 21 век будет веком гуманитарных наук, либо его не будет. Исходя из принятого на Западе понимания антропологии, Леви-Строс следующим образом описывает ее хитрые отношения с другими дисциплинами: “Антропология не может ни в коем случае соглашаться на отделение ее как от точных и естественных наук (с которыми ее связывает физическая антропология), так и от гуманитарных (с которыми ее теснейшим образом связывают география, археология и лингвистика). Если бы ей пришлось обязательно выразить приверженность к той или иной науке, то она назвала бы себя социальной наукой <...> она, если можно так выразиться, опирается на естественные науки, прислоняется к гуманитарным наукам и обращает свой взор к социальным <...> она действительно относится ко всем трем аспектам одновременно” (Леви-Строс, с. 319—320).

Согласно Леви-Стросу, своеобразие антропологического исследования заключается в том, что оно нацелено на познание “человека вообще”, “человека в целом” и “общие свойства социальной жизни”. Это значит, между прочим, что некорректно в биографических справках “переделывать” западных антропологов в этнографов, как это принято в русскоязычной литературе. Именно антропологами себя считали американцы Франц Боас (1858—1942), Рут Бенедикт (1881—1948), Эдуард Сепир (1884—1944), Маргарет Мид (1901—1978), англичанин польского происхождения Бронислав Малиновский (1884—1942) и многие другие научные знаменитости.

Наиболее яркая характеристика антропологии выявляется в анализе соотношения наблюдатель—наблюдаемый (исследователь—исследуемый). “По мере того как социология прилагает усилия к тому, чтобы создать социальную науку с точки зрения наблюдателя, антропология пытается разработать науку об обществе с точки зрения наблюдаемого. Это значит, что в своем описании своеобразных и далеких обществ он либо ставит перед собой задачу понять точку зрения самого туземца, либо расширяет объект своего исследования, включая туда общество наблюдателя, но пытаясь при этом построить некую систему отсчета, основанную на этнографическом опыте и одновременно не зависящую ни от наблюдателя, ни от объекта его исследования” (Леви-Строс, с. 322).

Теологическая антропология

В “Католической энциклопедии” эта наука определяется, как “наука о человеке, которая на основе данных божественного откровения и их теологической интерпретации... объясняет факт появления первыхлюдей на Земле, природу человека, его возвышение до сверхъестественного состояния, падение, возрождение во Христе” и т.д.

В 1920 г. создана Католическая антропологическая ассоциация, которая совместно с отделом антропологии Католического университета в Ватикане издает журнал “Антропос”. Много внимания католические антропологи уделяют этнографии и этнопсихологии. О важности этих наук для миссионеров писал епископ Александр Ле Руа: “Миссионер должен иметь представление об истории туземцев, их происхождении, расе, семье или группе, знать их обычаи, их законы и верования, их язык”. В 1961 г. в “Антро-посе” появилась статья монаха Люиса Лузбетака из “ордена слова Божия”; в статье предлагается создать “прикладную миссионерскую этнографию” сразделом, посвященным этнической психологии (цит. по: Королев, с. 21).

3. Археология

У древних греков слово “археология” обозначало исследование прошедших времен, старины, тогда как словом “история” назывались повествования о недавних событиях. Римляне называли исследователей старины “антиквариями”; неудивительно, что именно этот термин возродился в эпоху Возрождения, но тогда еще не было разделения наук о вещественных и письменных памятниках. Термин “археология” вошел в моду в конце 18 века в Германии, а размежевание с филологией произошло в первой половине 19 века. В современном понимании археология есть наука о материальных культурах прошлого, начиная с первобытных времен. Археология в своей конечной цели должна помочь выявить и оценить развернутое в предметах прошлого духовное богатство человека разных эпох.

Во многих зарубежных странах (например, в США) археология рассматривается как раздел антропологии, в нашей стране ее относят к сфере исторических дисциплин.

4. Демография

Слово (от греч. демос — народ и графо — пишу) появилось в 1855 г. в названии книги французского ученого А. Гийара “Элементы статистики человека, или Сравнительная демография”. Гийяр предложил два определения этой науки. Первое было настолько узким, что сводило демографию просто к виду применения статистики: “знание математических данных о населении, его движении и состоянии”, а второе — чрезвычайно широким: “естественная и социальная история рода человеческого” и охватывало всю область социальных наук (цит по: Пэнто, Гравитц, с. 178— 179). Однако основателем этой науки считается Дж. Граунт (1620— 1674), который в 1662 г. опубликовал первый труд по демографии. Используя записи о смерти в разных церковных приходах Лондона, Граунт сделал некоторые выводы о структуре и темпах роста городского населения.

В современном виде демография выступает как наука о численном составе (структуре) населения, процессах и факторах его изменения. Из бесконечного числа признаков каждого человека демографов прежде всего интересуют два: пол и возраст; по ним определяется половозрастная структура населения. Сверх этого демографические справочники нередко содержат информацию о расовом, языковом, национальном и религиозном составе населения, а также структуре населения по уровню образования, профессии, социально-экономическому статусу. Процесс изменения численного состава населения на языке демографов называется движением. Все демографические процессы разделяются на три вида движения — естественное (рождение, изменение возраста, смерть), механическое (миграции) и социальное (брак, развод, поступление в школу, потеря работы, переход на пенсию и т.п.). Основным источником сведений о составе населения являются переписи и различного рода документы текущего учета (например, в загсах и сельсоветах).

Римский император Август (30г. до н.э. — 14 г. н.э.) несколько раз проводил переписи населения. В Евангелии от Луки сообщается, что первая перепись в Иудее совпала с годом, в котором родился Иисус Христос. Вторая перепись в Иудее, согласно историку Иосифу Флавию, была проведена в 6 г. н.э. Первая всероссийская перепись населения проведена в 1897г.; по ее данным, население России составляло 126,4 млн. чел.

Значение демографической ситуации для жизни общества слишком велико, чтобы ее можно было безмятежно игнорировать. Известно, что регулирование численности населения широко практиковалось еще в первобытных коллективах охотников-собирателей. Острейшие социальные, экономические, политические, экологические и т.п. проблемы возникают и при высоких, и при низких темпах роста населения. Демографы как раз и пытаются определить оптимальные демографические параметры.

Стремительный рост населения Земли, получивший образное наименование “демографического взрыва”, заставил вспомнить мрачные пророчества английского экономиста Томаса Р. Мальтуса (1766—1834) о “лишних” людях. Если бы все человечество жило по американским стандартам, то продуктов питания хватило бы только на 1 млрд. человек (если по стандартам “третьего мира” — не более чем на 7 млрд. человек). Сейчас численность населения планеты приближается к 6 млрд. Дальнейший рост не оставляет никаких надежд на преодоление нищеты и голода в развивающихся странах, поскольку численность населения в них растет быстрее, чем продовольственные ресурсы. Ситуация осложняется и тем обстоятельством, что мировое производство продуктов питания имеет определенный предел: его вряд ли удастся утроить по сравнению с нынешним. Другой негативной стороной роста населения является продолжающееся ухудшение экологической обстановки, приобретающее все признаки мирового кризиса.

5. Искусствознание

Искусствознание, как нетрудно догадаться, изучает искусство (художественное творчество) во всех его видах (литература, театр, музыка, архитектура, изобразительное искусство, кино и др.). Трудно быть специалистом по всем искусствам сразу, в связи с чем искусствознание является комплексом наук, занимающихся определенным видом искусства. Например, искусствоведение есть наука об изобразительном искусстве, которое опять-таки распадается на несколько видов (живопись, скульптура, графика, монументальное и декоративно-прикладное искусство). Кроме наук об отдельных видах искусства, существует и общее искусствознание, обобщающее данные частных наук и разрабатывающее общую теорию искусства. В структуре искусствознания наблюдается завидная гармония. Оказывается, как общее искусствознание, так и частные науки имеют по три раздела: история (всего искусства или вида искусства), теория и художественная критика. Чтобы немного углубить это описание, приведем размышления о своей профессии известного искусствоведа М.В. Алпатова (1902—1986).

“Многим людям — и этому не приходится удивляться — непонятно, что это за профессия — искусствовед: заниматься искусством и самому не быть ни писателем, ни художником, ни музыкантом.

Однажды я был свидетелем того, как один крупный художник потешался над этой категорией людей. Я утешался тем, что ему не хватало общей культуры для того, чтобы оценить назначение профессии искусствоведа.

Действительно, люди этой профессии постоянно видят много хорошего искусства, живут всю жизнь в нем, но сами остаются как бы посторонними зрителями, вроде того начальника железнодорожной станции, который с грустью провожает глазами поезда в далекие счастливые края, куда ему никогда не попасть. Между тем, для того чтобы сформироваться, искусствоведу требуется гораздо больше духовных сил, чем художнику. Какими запутанными и извилистыми путями я пришел к тому пониманию искусства, которое в настоящее время я считаю действительно правильным! Рискуя показаться очень субъективным, все-таки продолжу сравнение. Будущий художник может ограничиться впечатлениями жизни, ему достаточно делать наблюдения для создания своих произведений. Искусствоведу, чтобы произнести свое суждение об искусстве, требуется большее знание жизни, он должен видеть целый ряд предшествующих эпох, знать произведения не только своего, но и других народов. Только идя таким путем, он может правильно судить об искусстве” (Алпатов, с. 11-12).

6. История

История — это “наука о человеке во времени”, а “историк подобен сказочному людоеду: где пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча”. Эти поэтические сравнения принадлежат известному французскому историку Марку Блоку (1886—1944), который попытался развернуть историю лицом к человеку и связать ее с антропологией, понимаемой в широком смысле.

Один из последователей М. Блока, французский историк Жак Ле Гофф, сравнивает историка с этнографом (культурантропологом), ибо их объединяет стремление познать человека другой культуры; поэтому свой подход Ле Гофф называет “исторической антропологией”. [Ср. с высказыванием антрополога Леви-Строса: “Каковы же действительные различия между этнографическим методом... и методом историческим? В обоих случаях исследуются общества, отличающиеся от того, в котором мы живем” (Леви-Строс, с. 23) ]. Конечно, как и в случае с антропогеографией, было бы неразумно неограниченно выпячивать антропологическое направление, объявляя остальные тупиковыми и устаревшими. Пожалуй, самая трудная и интересная задача как раз и состоит в том, чтобы понять взаимодополняемость макро- и микроописаний, их необходимость друг для друга (и даже не столько понять, сколько превозмочь путы стереотипного мышления крупными социальными категориями).

Чем же обогащает антропологический подход историческую науку? Исчерпывающий ответ дает историк А.Я. Гуревич:

“Социальная история, традиционно понимаемая как история обществ, классов, сословий и социальных групп, общественных, производственных отношений и конфликтов, обогащается, включая в себя человеческую субъективность. Духовный мир людей, содержание которого оставалось достоянием историков литературы, религии, искусства, философии, общественной мысли, этики, как правило работающих обособленно от историков общества и экономики, становится неотрывной частью социальной истории, поскольку переживания людей, их воображение, представления о природе и социуме, о Боге и человеке, сколь бы фантастичными подчас они ни были, входят в их жизненную практику; этот субъективный мир, содержание которого трансформируется под воздействием материального бытия, вместе с тем постоянно оказывает влияние на образ мыслей членов общественных групп, определяя их социальное поведение и окрашивая его в своеобразные тона, свои для каждого этапа истории.<...>

Иными словами, преодолевается социологическая абстрактность социально-исторического анализа, и его предмет — общественные группы — наполняется человеческим содержанием. Как видим, речь идет вовсе не о том, чтобы “расцветить” социальную историю психологическими портретами или красочными анекдотами, речь идет о попытке понять внутренний смысл поведения человека изучаемой эпохи, увидеть социум не в одних только его внешних очертаниях, но изнутри, проникнуть в побудительные факторы поступков индивидов и групп. Ведь люди поступают вовсе не только в соответствии с теми импульсами, которые получают из внешнего мира; эти импульсы перерабатываются в их сознании (в широком смысле, включая и их подсознание) , и деяния человеческие — итог этой сложнейшей переработки, о которой историк может судить лишь по результатам” (Гуревич, с. 361—362).

Всеобщая история, особенно представленная в духе исторической антропологии, имеет неоценимое значение для самопознания человека. Нельзя и желать лучшей ситуации, где бы сходились и взаимообогащались знание общества и знание человека. “Развитие человечества в общих чертах, составляющее предмет истории, показывает нам также, какие представления и чувства господствовали в различные времена у целых народов или у отдельных выдающихся личностей. Рассматривая результаты этих исследований при свете самонаблюдения, мы находим между прошлым и настоящим и сходные черты, и различия, и благодаря этому получаем возможность познавать человеческое сознание в его постоянных свойствах, остающихся всегда неизменными, равно как и наблюдать, как оно развивалось в ходе исторической жизни” (Ерузалем, с. 27).

7. Криминология и криминалистика

Эти родственные слова (от лат. crimen — преступление) имеют разные значения. Криминалистику можно определить как науку о приемах и средствах расследования преступлений, тогда как криминология — это наука о преступности, ее причинах и всевозможных мерах борьбы с нею.

Как известно, “отцом” истории считается Геродот, “отцом” ботаники Феофраст, “отцом” логики и зоологии Аристотель, “отцом” геометрии Эвклид. Есть “отец” у атомной бомбы (Роберт Оппенгеймер) и у детективной литературы (Эдгар Аллан По). Криминалистика тоже не осталась без “отца”, хотя этот титул присваивают то одному, то другому. Чаще всего им называют австрийского профессора Ганса Гросса (1847—1915). В 1893 году он опубликовал двухтомное “Руководство для судебных следователей”, которому суждено было стать первым учебником по криминалистике и прославило автора по всему миру. Русский перевод сделан в 1908 году, и долгое время у наших следователей ничего лучшего не было. В этой книге появилось имя новой науки — криминалистики, которую автор определял так: это наука “о способах совершения преступлений и способах их расследования”. Сам Гросс не изобрел новых методов, но основательно проштудировал основы химии и физики, фотографии и микроскопии, ботаники и зоологии, психологии и антропологии; в результате он пришел к выводу, что вряд ли существует какое-либо техническое или научное достижение, которое нельзя было бы использовать при раскрытии преступлений. Ганс Гросс “по совместительству” считается основоположником судебной психологии.

Второй претендент на звание “отца”— французский юрист и антрополог Альфонс Бертильон (1853—1914), прославившийся разработкой и внедрением в уголовное дело антропометрического метода для распознавания (идентификации) рецидивистов. Французские журналисты окрестили метод Бертильона “бертильонажем” (“бертильонадой”). До него основным методом идентификации служили фотографии и описания внешности преступников. Однако внешность легко можно изменить, описания составляются произвольно, фотографии и регистрационные карточки с трудом поддаются систематизации, в связи с чем нужно было затратить несколько дней, чтобы отыскать в многотысячной фототеке и картотеке кого-нибудь, похожего на арестованного. Бертильон предложил производить точные измерения заключенных: их рост, окружность и длину головы, длину рук, пальцев, ступней; дополнительно фиксировать цвет радужки (7 оттенков), цвет и форму волос, форму носа, особые приметы (родимые пятна, шрамы и др.). Карточки с антропометрическими данными преступников образовывали систему, позволяющую за несколько минут выяснить, имеются ли уже в картотеке данные на любого вновь арестованного. Следует отметить, что отец Альфонса Бертильона состоял вице-президентом Парижского антропологического общества и сын с детства знакомился с идеями и методами физической антропологии. Ему было известно утверждение бельгийского ученого Жака Кетле о том, что на свете нет двух человек с совершенно одинаковым строением тела и что вероятность совпадения показателей роста у различных людей составляет 1:4. Бертильон пошел дальше и доказывал, что при одиннадцати показателях вероятность совпадения размеров двух человек уменьшается до 1:4 191 304, а при четырнадцати — до 1:286 435 456.

В 1885 г. метод Бертильона был внедрен во всех тюрьмах Франции. В 1888 г. Бертильона назначили директором новой полицейской службы идентификации, а в 90-е годы бертильонаж был введен во многих европейских странах — Бельгии, Португалии, Голландии, Дании, Германии, Австрии и т.д. Газеты писали о триумфе антропометрического метода, а его создателя называли “французским гением”. Лишь англичане не торопились с переходом на новый метод; чувство национальной гордости не позволяло признать превосходство французов и побуждало их творческие силы к разработке другого, еще более совершенного метода. Тем не менее и им пришлось в течение недолгого времени применять бертильонаж, пока в 1901 г. его не заменили новым методом идентификации преступников с помощью дактилоскопии (отпечатков пальцев). В 1902 г. английский суд впервые признал факт совпадения отпечатков пальцев в качестве доказательства. По примеру Англии дактилоскопия вводилась и в других странах мира (в России с 1906 г.). Для Бертильона триумфальное шествие дактилоскопии было жестоким ударом судьбы, и неудивительно, что он вступил в борьбу против этого нововведения. До 1908 г. Франция придерживалась старого метода измерения частей тела, а затем и она перешла на дактилоскопию.

Упомянутый выше бельгийский астроном и статистик Ламберт Адольф Жак Кетле еще в 1831 г. осуществил исследование преступности во Франции, проанализировав ее зависимость от таких факторов, как пол, возраст, образование, климат и время года. По мнению Кетле, полученные им результаты позволяли “заранее подсчитать, сколько человек обагрят руки кровью своих собратьев, сколько будет фальшивомонетчиков и сколько отравителей”. Тогда Кетле пришел к поразительному выводу, что “все эти преступления так или иначе подготавливаются обществом, а сам преступник — это лишь орудие их осуществления”. Столь прямолинейный социальный детерминизм вызывал не меньший протест, чем географический или демографический. Противоположный крен допустил итальянский психиатр Чезаре Ломброзо (1835—1909), пионер в области исследований личности преступника. Ломброзо делил преступников на четыре класса: 1) прирожденные преступники; 2) душевнобольные преступники; 3) преступники по страсти; 4) случайные преступники. Отчасти справедливо Ломброзо критиковался за игнорирование социальных факторов преступности, но особенно ему попадало за прирожденных преступников. На самом деле в своих поздних работах Ломброзо принимал в расчет социальные причины, а вопрос о наследственной основе преступного типа личности не снят современной наукой. Учитывая сложный состав причин преступности, криминологии нельзя не быть комплексной наукой, интегрирующей в себе достижения множества наук (то же относится и к криминалистике) .

“В нашей стране на протяжении десятилетий криминология развивалась в основном как социологическая наука... Социологический аспект в изучении личности преступника превалирует и сейчас. Однако теперь уже ясно, что с помощью только социологических подходов и методов невозможно объяснить преступное поведение, а следовательно, предложить эффективные меры его предупреждения. Личность преступника должна стать объектом междисциплинарного познания: философского, социологического, психологического, этического, экономического, демографического, правового, психиатрического” (Антонян, Гульдан, с. 7).

Очень показательно, что за несколько лет нашего преподавания ни в одном классе при перечислении наук, имеющих отношение к человеку, никто из учеников логику не назвал. Несмотря на то, что старшеклассники время от времени употребляют такие слова, как “логика”, “логично”, об их значении они имеют смутное представление. Многие наши ученики просто не подозревали о существовании каких бы то ни было законов или правил мышления, а некоторые, узнав о том, что можно думать о своем процессе мышления, испытали настоящее интеллектуальное потрясение. Ненамного лучше обстоят дела и с практикой. Казалось бы, на всех уроках во всех классах учителя призывают к логичности и доказательности, но... Слишком часто процесс доказывания даже у старшеклассников сводится к тому, чтобы как можно больше раз и как можно громче повторить одно и то же, что, согласно классификации П.П. Блонского, относится к стадии развития доказательства, характерной для дошкольников и младших школьников. Приведем лишь один пример неразвитости логической культуры у старшеклассников.

Нет нужды доказывать, что соотнесение понятий играет в нашем мышлении существенную роль. Мы просили учеников 8—11 классов соотнести понятия “люди”, “мужчины” и “женщины” с помощью “кругов Эйлера”. (Так называется принятый в логике способ наглядного изображения отношений между объемами понятий с помощью геометрических фигур.) Это оказалось далеко не всем по силам. Приведем картинку, которую рисовали около одной трети учеников.

Легко видеть, что часть людей не является ни мужчинами, ни женщинами; часть женщин является в то же время и мужчинами; некоторые мужчины и женщины не являются людьми и т.д. Представьте теперь, что бывает, если к этим трем добавить еще два понятия — “дети” и “животные”.

Итак, невзирая на то, что традиционно логику к человекознанию не относят (она вообще, как и математика, занимает среди наук особое, “аппаратное” положение), мы считаем необходимым уделить ей некоторое внимание на уроках человекознания. Подобно именам многих наук, слово “логика” образовалось от греческого корня, достаточно прочно обосновавшегося во многих языках, в том числе русском, английском, французском. Очевидно, греческое logikos —“построенный на рассуждении” родилось из всем известного logos — “слово”, “понятие”, “рассуждение”, “разум”. “Отцом” логики признан Аристотель, внесший огромный вклад, не утративший своего значения. Аристотелевская (традиционная, формальная) логика очень мало похожа на современную, которую также называют математической или символической. “Сфера конкретных интересов логики существенно менялась на протяжении ее истории, но основная цель всегда оставалась неизменной: исследование того, как из одних утверждений можно выводить другие” (Ивин, с. 11).

Необходимо учитывать, что слово “логика” имеет по меньшей мере три значения:

а) ход рассуждений, умозаключений: “логика — это такая связь мыслей, которая дает возможность прийти к верному выводу в результате рассуждения и делает наши мысли, облеченные в материальную языковую оболочку, понятными и убедительными для других людей” (Кондаков, с. 22);

б) “логика — это наука о формах мысли и законах связи мыслей в рассуждении” (Кондаков, с. 22);

в) разумность, внутренняя закономерность.

Формальная логика изучает законы мышления — правила и приемы, использование которых необходимо в любом рассуждении, независимо от их предметного содержания. Законы мышления — это внутренняя, необходимая и существенная связь между мыслями. С аристотелевских времен известны основные логические законы: тождества, непротиворечия, исключенного третьего и достаточного основания. Предмет логики не исчерпывается законами мышления. Логика изучает суждения, дедуктивные и индуктивные умозаключения, понятия и соотношения между ними, доказательства. Кроме того, логика имеет дело с такими операциями, как определение, деление, классификация, а также рассуждениями по аналогии и выдвижением гипотез.

“Иные относятся к логике как к важнейшей науке, иные — с недоверием, — рассказывал слушательницам женских курсов на своих лекциях по логике Г.Г. Шпет, — я держусь такого взгляда... что тот, кто незнаком с логикой — необразованный человек” (Шпет, 1912, с. 3). Высказывания такого рода отнюдь не единичны. Да и имена всех выдающихся мыслителей (философов) от Аристотеля до наших дней в той или иной степени связаны с логикой. Дело не в некоем “джентльменском наборе знаний”, отсутствие которого воспринимается как дурной тон. Дело в том, что логика непосредственно связана с определением истины и вообще с познанием.

“Логика — враг необоснованных суждений”, суеверий и предрассудков, — писал советский логик Н.И. Кондаков.

Истоки медицины скрыты в недрах первобытных времен, в искусстве врачевания колдунов, знахарей, шаманов... В Древней Греции профессия врача считалась одной из самых достойных и почетных: “Стоит многих людей один врачеватель искусный //Вырежет он и стрелу, и рану присыплет лекарством”, — говорит Гомер в “Илиаде”. В числе других героев в “Илиаде” упоминаются два брата — хирург Махаон и терапевт Подалирий, перенявшие медицинские знания от своего отца Асклепия (Эскулапа), который почитался как сын самого бога Аполлона. Таким образом, греки относились к врачеванию как к искусству, имеющему божественное происхождение. Согласно мифологии, воспитанный мудрым кентавром Хироном Асклепий умел воскрешать мертвых, что не очень-то нравилось Зевсу, опасавшемуся, что в результате успехов медицины люди перестанут бояться смерти. Ударом молнии Зевс убивает Асклепия, однако дар врачевания получили дети Асклепия: упомянутые Подалирий и Махаон и две дочери — Гигиея (то есть “здоровье”) и Панацея (буквально “всеисцеляющая”) . Дочери Асклепия почитались наравне с отцом. Они изображались в соседстве с Телесфором (Гений выздоровления в облике маленького мальчика), а также со змеей, и поныне символизирующей медицину.

Античная медицина дала не только знания о болезнях и методы их лечения, но и нормы врачебной этики, провозглашенные в знаменитой Клятве Гиппократа: “Клянусь Аполлоном, врачом Асклепием, Гигиеей и Панацеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство:... В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами...”. Греческий врач Гиппократ (ок. 460 — ок. 370 до н.э.) из рода асклепиадов признается основателем научной медицины. Ему приписывают 58 медицинских сочинений, в том числе и “О природе человека”, где излагается учение о темпераменте.

Появившиеся во второй половине средневековья университеты вплоть до эпохи Просвещения состояли из четырех факультетов. “Я богословьем овладел, над философией корпел, юриспруденцию долбил и медицину изучил”. Из этого перечисления видно, что Фауст прошел курс всех факультетов. Энциклопедичность не представляла собой исключительного явления в те эпохи, а без основательных познаний в медицине нельзя было считаться высокообразованным человеком.

Долгое время медицина разделялась лишь на две отрасли — терапию и хирургию. В 16 и 17 веках интерес к медицине столь велик, что во многих европейских городах были открыты анатомические театры. В них производились публичные вскрытия казненных преступников. Кроме того, они служили местом проведения научных собраний и диспутов, в них размещались библиотеки и кунсткамеры (одну такую приобрел Петр I), а также устраивались выставки художников. В 18 веке в медицине возникает физиологическое направление и предпринимаются попытки построить всеобъемлющую классификацию болезней (задача нозологии). Процесс разделения медицины на отрасли заметно ускорился в 19 веке. Современная медицина разделилась почти на 300 врачебных специальностей.

10. Мифология

Термин “мифология” имеет два разных значения: 1) наука, изучающая мифы (их возникновение, содержание, распространение); 2) сами мифы, то есть предмет изучения мифологии (в первом значении). Предмет изучения мифологии не имеет никакого отношения к понятию политического мифа, которое полюбилось многим публицистам. Однако к мифам иногда относят также предания, сказки, легенды и т.д. В этом случае миф рассматривается как форма общественного сознания, характерная для древнего и первобытного периода истории.

Миф — это прежде всего рассказ (повествование) о существах, наделенных сверхъестественными способностями (богах, полубогах, героях, демонах, духах и др.), но не всякий рассказ, а такой, что имеет характер коллективного верования в доклассовом и раннеклассовом обществе. К мифам, например, относят так называемые языческие религиозные верования, хотя не все мифы религиозны по содержанию.

В изучении мифов у мифологии есть немало конкурентов и помощников. Философия, этнография, фольклористика, древняя история, история религий, психология, филология, литературоведение — все эти науки питают глубокий интерес к мифу и мифологическому сознанию. Таким образом, в случае с мифами мы вновь сталкиваемся с необходимостью междисциплинарного сотрудничества и синтеза, к чему почти столетие назад призывал Вильгельм Вундт.

Необходимость психологического подхода (в дополнение к историческому, этнологическому или филологическому) к мифам для Вундта была столь же очевидной, как и необходимость сотрудничества специалистов из разных наук. К примеру, если при изучении возникновения мифов историк касается первого появления изучаемых мифов и общих культурных условий, их сопровождающих, то психолог выясняет, какие душевные мотивы и другие свойства человеческого сознания порождают мифы. Вундт признает, что психологическое исследование возможно лишь на основе фактов, доставляемых исторической наукой (или этнографией), для историка же помощь со стороны психологии не столь очевидна. С нескрываемым раздражением Вундт говорил, что мифологи, приходящие со стороны истории и филологии, ничего не хотят знать о психологии, но это не мешает им при необходимости “сочинить свою собственную психологию”. (Надо полагать, что подобный стиль высказываний также не способствует междисциплинарному сотрудничеству.)

Мифы в гораздо большей степени, чем научное творчество, отражают психику своих создателей. В науке культивируется чистое знание, свободное от сомнений, пристрастий и чувств, в связи с чем ученому приходится с помощью логики прополаскивать и отбеливать продукты своей познавательной деятельности до тех пор, пока на них не исчезнут все пятна субъективного происхождения. (Между прочим, из-за этого учебники дают совершенно превратное представление о мыслительной деятельности ученых.) В отношении же мифов Вундт риторически недоумевал: “Как возможна история таких духовных продуктов, которая не была бы в то же время до известной степени историей психологического развития, — это трудно понять, если только не решиться принципиально отказаться от подлинной цели истории, от понимания ее содержания” (Вундт, с. 2).

11. Педагогика

“Сколько мир стоит, — пишет С. Соловейчик,— все, у кого была возможность, учились”. Животные “обучают” потомство (птицы — летать, львы — охотиться), но у человека обучение имеет качественные отличия. Мышление и речь рождают неограниченные возможности использования чужого опыта, без чего каждому поколению приходилось бы начинать буквально с нуля. Отсюда — архиважность разработки способов передачи опыта, что и составляет сущность педагогики. Значение педагогики огромно. Примечательно, что “все великие реформаторы в области морали и социальной жизни, начиная с Сократа и Платона и кончая Руссо, Песталоцци, Фихте и Лагардом, проявили себя также и реформаторами в педагогике. Все они провозглашают нам, что путь к усовершенствованию человеческого рода идет через усовершенствование дела воспитания” (Паульсен, с. 13). Первый учитель жил еще в доисторические времена, но рефлексия учительского опыта родилась в эпоху античности. “Педагогика — создание древних греков. Они впервые установили некоторые педагогические принципы, которые можно считать прочными основами этой отрасли знания. Самый важный... тот, что конечной целью хорошего воспитания должно быть нравственное достоинство, добродетель” (Глебовский, с. 5). Все же педагогики как самостоятельной научной дисциплины в те времена не было: проблемы воспитания обсуждались в произведениях разных авторов — от философов (Аристотель, Платон, Сократ, Цицерон, Сенека) и историков (Ксенофонт, Плутарх) до комедиографов (Аристофан, Плавт) и сатириков (Ювенал). Название “педагогика” воспроизводит греческое педаго-гос, обозначающее слугу (обычно раба), которому поручено руководство и надзор за подрастающей молодежью. Для подобных целей в 18 веке в дворянских семьях держали гофмейстера, или информатора (чаще всего кандидата богословия).

Цель, задачи, сами методы педагогики вытекают из концепции и идеала человека. Сравнение двух сосуществовавших во времени и пространстве педагогических систем наглядно это подтверждает. В Cnapте ценившей в первую очередь закаленных и неприхотливых воинов, обучение носило прикладной военно-патриотический характер; долгое время даже чтение и письмо не считались нужными. Афины, не менее заинтересованные в воспитании граждан, видели идеал в гармонически развитой личности и давали юношам всестороннее воспитание. “Все, что общество создало для себя, оно через посредство школы предлагает в распоряжение своих будущих членов”, — резюмировал Джон Дьюи (1859—1952), идеи которого оказали огромное влияние на систему образования в США ив мире.

Споры вокруг и внутри педагогики обнаруживают завидное постоянство накала. Между теоретиками и практиками воспитания нередко возникает несогласие и недовольство друг другом. Практики пренебрежительно относятся к “трактатам”, считая их слишком заумными, педантичными и оторванными от школы, а теоретики презирают голый эмпиризм, утверждая, что вне науки воспитание и обучение становится низкопродуктивной ремесленнической рутиной. Это находит отражение в вечно возрождающемся вопросе: что такое педагогика — наука или искусство? Вопрос не праздный, ибо от ответа зависит стратегия подготовки педагогов. Ряд крупнейших педагогов — Песталоцци, Ушинский, Толстой — утверждали, что теоретически педагогику постичь нельзя. К чему тогда педагогика и дидактика, если учителем и воспитателем надо родиться? Понятно, если человек по каким-то причинам неспособен работать с детьми, педагога из него не выйдет (как не получится оперного певца без голоса и музыкального слуха). А вот если он “прирожденный” педагог, — нужна ли ему наука?! Ф. Паульсен умно и остроумно снял это противоречие, определив педагогику как науку об искусстве воспитания.

В. Рейн метко охарактеризовал положение педагога старинным выражением: желая избежать Харибды, попадешь в Сциллу. В самом деле, к какому бы аспекту воспитания и обучения мы ни обратились, всюду наблюдаем одну и ту же картину: недостаток самостоятельности — плохо, излишняя свобода — тоже плохо; книга — источник знания, но исключительно книжное обучение неэффективно; зубрежка недопустима, но заучивание наизусть тренирует память; ученье — свет, но “можно доучиться и до глупости (stupor paedagogicus)”; “повторенье — мать ученья и прибежище ослов”. “Простых” наук, как и “простых” людей, нет. Педагогика, имеющая непосредственное отношение к детям, несет на себе громадный груз ответственности.

Педагогическая наука проделала огромный путь и достигла значительных успехов. Немалую помощь ей оказал союз с философией, психологией, педологией, физиологией, гигиеной, социологией. Много обещает объединение усилий с этнологией. Одним из первых в этой области работал Шарль Летурно (1831—1902). Его многочисленные, интересные, хотя и небесспорные труды, написанные в конце 19 в., не получили должного признания. Больший успех выпал на долю Маргарет Мид, изучавшей особенности взросления в разных культурах. Этнопедагогика может сделать доступным для нас отработанный веками опыт воспитания, который до сих пор игнорировался и который еще ждет анализа и оценки.

Педагогика более всех наук удостоена внимания общества. Она чаще бывает объектом критики, чем восхвалений, однако это должно восприниматься не как оскорбление, а как следствие ее значимости для каждого в отдельности и всех вместе. Не стоит думать, что это — веяние современности: еще Ф. Рабле (1494—1553) заявлял: “Лучше ничему не учить детей, чем учить их по таким книгам и поручать их таким учителям”. Педагоги и сами нередко признают: подгнило что-то в школьном королевстве. Разгром педологии в 1936 г. нанес сильнейший урон и педагогике. “История советской педагогической науки полна поразительных фактов научной замкнутости, безразличия к судьбе теоретических открытий, разработок, концепций на границе педагогика — другие науки о человеке” (Журавлев, с.З).

В развитие педагогики вложили душу многие замечательные люди, и даже в самые тяжелые времена всегда находились такие, чьи мысли и дела двигали науку вперед. За примером далеко ходить не надо: последние десятилетия отнюдь не были “звездными” для отечественной педагогики, но именно тогда явилась целая плеяда новаторов, предложивших поистине гуманную педагогику сотрудничества.

12. Педология

Говоря о педологии, мы испытываем сильнейшее желание обвести название этой науки в траурную рамку, — настолько трагична ее судьба. Основателем педологии признан американский психолог Стенли Холл, который создал в 1889 г. первую педологическую лабораторию; сам термин (в переводе с греческого — наука о ребенке) придумал его ученик Оскар Крисмент. Но еще в 1867 г. К.Д.Ушинский в фундаментальном труде “Человек как предмет воспитания” предвосхитил ее появление: “Если педагогика хочет воспитать человека во всех отношениях, то она должна прежде узнать его во всех отношениях”. Основоположником российской педологии явился блестящий ученый и организатор А.П. Нечаев. Большой вклад внес замечательный ученый, “богатырь российской психоневрологии” В.М. Бехтерев (1857—1927). Первые пятнадцать послереволюционных лет были благоприятными: шла нормальная научная жизнь с бурными дискуссиями, в которых вырабатывались подходы и преодолевались неизбежные для молодой науки болезни роста.

Педология стремилась изучать ребенка, при этом изучать комплексно, во всех его проявлениях и с учетом всех влияющих факторов. П.П. Блонский (1884—1941) определял педологию как науку о возрастном развитии ребенка в условиях определенной социально-исторической среды. “Она была связана со всем, что касается индивидуальных различий детей, специфики их возраста” (Ярошевский, с. 137). То, что педология была еще далека от идеала, объясняется не ошибочностью подхода, а огромной сложностью создания междисциплинарной науки. Безусловно, среди педологов не было (а в какой науке бывает?) абсолютного единства взглядов. Все же можно выделить 4 основных принципа:

1. Ребенок — целостная система. Он не должен изучаться только “по частям” (что-то физиологией, что-то психологией, что-то неврологией).

2. Ребенка можно понять, лишь учитывая, что он находится в постоянном развитии. Генетический принцип означал принятие во внимание динамики и тенденции развития. Примером может служить понимание Выготским эгоцентрической речи ребенка как подготовительной фазы внутренней речи взрослого.

3. Ребенка можно изучать лишь с учетом его социальной среды, которая оказывает влияние не только на психику, но часто и на антропоморфические параметры развития. Педологи много и достаточно успешно работали с трудными подростками, что в те годы длительных социальных потрясений было особенно актуально.

4. Наука о ребенке должна быть не только теоретической, но и практической.

Педологи работали в школах, детских садах, различных подростковых объединениях. Активно осуществлялось психолого-педологическое консультирование; проводилась работа с родителями; разрабатывалась теория и практика психодиагностики. В Ленинграде и Москве действовали институты педологии, где представители разных наук пытались проследить развитие ребенка от рождения до юности. До сих пор у нас нет ничего подобного. Все, кто сейчас пытается воссоздать истинную картину, отмечают, что педологов готовили весьма основательно: они получали знания по физиологии, детской психиатрии, невропатологии, антропометрии, антропологии, социологии, причем теоретические занятия сочетались с повседневной практической работой. Контраст, прямо скажем, не в пользу теперешней подготовки школьных психологов, которая (бытует и такое!) сводится к 2 месяцам вечерних курсов.

Постановлением ЦК ВКП (б) “О педологических извращениях в системе наркомпросов” от 4 июля 1936 г. педология была разгромлена, а то, что от нее осталось, упрятано в спецхран. Многие ученые были репрессированы, судьбы других искалечены. А.Б. Залкинд, выйдя после заседания, где было объявлено о запрещении педологии, скончался на улице от инфаркта. Закрылись все педологические институты и лаборатории; педологию вымарали из учебных программ всех вузов. Щедро наклеивались ярлыки: Л.С. Выготский объявлен “эклектиком”, М.Я. Басов и П.П. Блонский — “пропагандистами фашистских идей”. К счастью, многим удалось переквалифицироваться. Более полувека тщательно скрывалось, что цвет советской психологии — Басов, Блонский, Выготский, Корнилов, Костюк, Леонтьев, Лурия, Эльконин, Мясищев и другие, а также педагоги Занков и Соколянский были педологами. Еще совсем недавно при издании сочинений Выготского его лекции по педологии пришлось переименовывать в лекции по психологии.

Постановление и последовавшая обвальная “критика” варварски, но мастерски извратили саму суть педологии, вменив ей в вину приверженность так называемой теории двух факторов, фатально предопределяющей судьбу ребенка застывшей социальной средой и наследственностью (это слово должно было звучать ругательно). На самом деле, считает В.П. Зинченко, педологов погубила их система ценностей: “Интеллект занимал в ней одно из ведущих мест. Они ценили прежде всего труд, совесть, ум, инициативу, благородство”.

Разговор о педологии — не просто тоска по прошлому, а переживание горечи потери, умноженное на понимание непоправимого урона, нанесенного детям, и острого стыда за общество, в котором научная теория, стихотворение или роман могут караться гонениями, каторгой, смертной казнью.

Американский политолог Гарольд Лассуэлл (1902—1978) рассматривал политическую науку как орган самопознания и самосовершенствования человечества.

Политическая наука (политология) — наука, изучающая политические системы, процессы и отношения. При этом, как и в социологии, под “отношениями” понимаются не только объективные взаимодействия, но и субъективные формы отношения — политические ориентации, установки, чувства. Американцы предпочитают использовать термин “политическая наука”, тогда как в Европе получает распространение термин “политология”.

В те времена, когда философы просвещали монархов, политику определяли как искусство управления государством (или людьми), а борьбу за власть относили к категории государственных преступлений. Вследствие легализации борьбы за власть определения политики стали длиннее и тяжеловеснее.

Политикой называют деятельность людей, направленную на завоевание, распределение и использование государственной власти. Субъектами политики являются отдельные люди, организации, государственные органы, межгосударственные союзы. Под данное определение политики подводятся все три типа политиков, о которых писал Макс Вебер: профессиональные политики, политики “по совместительству” и политики “по случаю”. Последними являются все люди, участвующие в распределении власти посредством голосования на выборах. Для политики характерно противоборство и конкуренция между одними политическими субъектами, сплочение и сотрудничество между другими. История знает массу примеров жестоких и подлых расправ с политическими конкурентами. Не следует забывать, что политическая культура, права человека, государственное право и прочие регуляторы политической деятельности имеют сравнительно недавнее происхождение.

Хотя политология оформилась как наука на рубеже 19—20 веков, у нее имелось солидное наследие, представленное трудами многих философов, юристов и историков. Первую научную классификацию форм правления разработал Аристотель в своей “Политике”. Он выделил 6 форм (см. таблицу на с. 59)

Позднее Полибий реабилитировал демократию, поместив ее в категорию правильных форм, а соответствующую неправильную форму назвал охлократией. В таком виде классификация Аристотеля дожила до 20 столетия, когда всем стало ясно, что и монархии могут быть вполне демократическими (напр., в Бельгии, Великобритании, Испании, Норвегии, Швеции, Японии).

И. Кант перечислил три нестареющих принципа безнравственной политики. 1. Fac et excusa (делай и оправдывай). Не упускай случая прибрать власть к своим рукам, оправдания подберешь потом: “бог удачи в этом случае лучший правозаступник”. 2. Si fecisti, nega (eсли совершил, отрицай) . Отрицай свою виновность в том преступлении, которое ты сам совершил. Например, доведя свой народ до отчаяния и до восстания, утверждай, что в этом виновата кучка экстремистов. 3. Divide et impera (разделяй и властвуй). Это значит: посей раздор между своими противниками и поссорь их с народом; заступись далее за народ, обольщая его большей свободой, и все будет зависеть от твоей неограниченной воли.

Кроме того, Кант одним из первых сформулировал понятие о правовом государстве, доказывал необходимость подчинения политики нормам права и морали. Политика должна преклонить колени перед правом. Права человека следует считать священными, каких бы жертв ни стоило это господствующей власти. Народ объединяется в государство в соответствии с правовыми понятиями свободы и равноправия.

Приведенное выше определение политики не охватывает целиком этот чрезвычайно многозначный термин. Некоторые политологи (напр., Ranney) определяют политику как процесс разработки, принятия и осуществления государственного курса (в русском языке этот курс как раз и называется политикой). Эмпирический анализ политики показывает, что он, как правило, протекает в условиях многостороннего конфликта между группами людей, преследующих разные интересы.

Проблемы политики издавна были предметом интереса философии, социальных наук и искусства. С появлением политологии этот многосторонний интерес не исчезает. Напротив, политология обретает свою самостоятельность в семействе социальных наук, включаясь в междисциплинарное исследование политики.

Что такое психология на уровне обыденного сознания, знают почти все. Самый краткий ответ: психология — наука о психике. Выяснив этимологию слова: психе — душа, логос — знание или изучение, придем к тому, чтo психология — наука о душе. Американский психолог Д. Хэбб выразился так: “О чем психология? Психология изучает душу: центральный вопрос, великую тайну, самую неподатливую проблему из всех”. Психология — это память, стресс, психотерапия, любовь, убеждение, гипноз, восприятие, конформность, творчество, взросление, интеллект, сексуальность... Психология это путешествие во внутренний мир. Вы можете пребывать в депрессивном или крайне возбужденном состоянии, заниматься любым видом деятельности — наслаждаться чашечкой ароматного кофе, мучиться от зубной боли и возмущаться фантастической дороговизной стоматологических услуг, прихорашиваться перед свиданием или дрожать на экзамене — и всегда окажетесь в поле внимания психологии. Вы интересуете психологию вне зависимости от вашей национальности, религиозной принадлежности, местопроживания, пола, возраста.

Будучи умными и пытливыми, наши доисторические предки сделали в себе удивительное открытие, что человек — не только тело, но и еще нечто трудноуловимое, без чего тело не может ни чувствовать, ни двигаться, ни жить. Это нечто впоследствии получило название души. Долгие века человечество постепенно накапливало факты, касающиеся психической жизни, и пыталось их осмыслить.

“Признавая знание хорошим и почтенным ... было бы правильно исследованию о душе отвести одно из первых [мест ]. Известно, что познание души может дать много [нового ] для всякой истины, главным же образом для познания природы. Ведь душа есть как бы начало живых существ. Теперь мы хотим обозреть и познать ее природу и сущность, затем все, что с ней происходит”, — так начинает Аристотель свой знаменитый трактат “О душе”, который является наиболее ранним из дошедших до нас психологических произведений. Перу (точнее, стилю) его ученика Феофраста (Теофраста) также принадлежит психологическое сочинение трактат “Характеры”.

Слово “психология” родилось в 16 в. (в 1594 г. вышел труд Отто Касмана “Антропологическая психология, или Учение о человеческой душе”) и до времен Канта и Гегеля обозначало раздел философии, занимающийся теоретическим исследованием души (рациональная психология), и раздел философии, систематизирующий сведения о поведении людей и факты самонаблюдения душевных процессов (эмпирическая психология).

В понятие души (психики) разные мыслители вкладывали каждый свое содержание. Некоторые (Платон и др.) полагали природу души идеальной, другие — материальной и даже указывали материал (так, по Демокриту, душа состоит из атомов огня). Вопрос о том, кто обладает душой, также решался по-разному. Некоторые наделяли душой все объекты, в том числе и те, что мы называем “неодушевленными”: Фалес, например, говорил, что душа магнита проявляется в притягивании железа. Другие относили душу только к живому. Аристотель понимал душу как осуществление функций организма и подразделял ее на три части: растительную, животную и разумную. Человек имеет все три, животное — две первые, а растение — только одну. С декартовского cogito ergo sum (мыслю, следовательно существую) начинается новая эпоха: душа начинает пониматься преимущественно как сознание и мышление.

Но все это — только подготовительный этап. Отрасль знания становится наукой не раньше, чем определит свой предмет и перейдет от накопления и описания фактов, базирующихся на методе наблюдения, к планомерному их исследованию, основой которого является эксперимент. Этот рубеж психология преодолела только в конце 19 в. Годом ее рождения принято считать 1879, поскольку именно тогда Вильгельм Вундт (1832—1920), германский психолог, физиолог, логик и философ, иностранный почетный член Петербургской АН (1902), организовал в Лейпциге первую психологическую лабораторию (вскоре преобразованную в институт, ставший “меккой” для всех психологов). В. Вундт удостоен неофициального, но почетного титула “организатор науки”.

Первый учебный курс по психологии был прочитан в Америке Уильямом Джеймсом в 1875 г.; первая “Учебная книга по психологии” И.Гер-барта появилась еще в 1816 г. После 1879 г. лаборатории растут со сказочной быстротой. Россия идет в числе лидеров: в 1886 г. В.М. Бехтерев открывает лабораторию в Казани (первую в России и вторую в Европе), в 1897 г. лабораториями могут похвастать Москва, Одесса, Петербург, Харьков, Юрьев (ныне Тарту). В 1912 г. открылся прекрасно оборудованный (даже здание было построено специально) московский психологический институт, средства для чего предоставил купец Щукин.

Периоды интенсивного экспериментирования и выдвижения концепций сменялись в истории психологии кризисами, вызванными необходимостью переосмыслить материал, что, в свою очередь, приводило к рождению новых школ и направлений. Формирование представлений о психике и, следовательно, об изучающей ее науке продолжалось. Уже в начале нашего столетия были внесены существенные поправки. С работ американского психолога Эдварда Торндайка (1874—1949) началось расширение предмета психологии за счет поведения. Примерно в то же время Зигмунд Фрейд (1856—1939) включил в понятие психического бессознательные влечения и мотивы. Автор современного канадского учебника психологии Ж. Годфруа констатирует постепенное затихание конфликтов между различными направлениями: “По существу все больше и больше психологов избирают эклектический подход... В процессе эволюции психологии предлагалось немало определений этой науки. В настоящее время ее определяют как научное исследование поведения и внутренних психических процессов и практическое применение получаемых данных” (Годфруа, т. 1, с. 95).

Психологов можно разделить на “экспериментаторов-теоретиков”, занятых поисками новых знаний, и “практиков”. Деление достаточно условно: оказывая помощь людям, которые испытывают эмоциональные кризисы, трудности в общении, или желающим выбрать отвечающую склонностям и способностям профессию, консультируя конструкторов машин и механизмов, “практики” вносят существенный вклад в развитие теории, поскольку осуществляют обратную связь — проверяют, какие положения работают, а какие нет.

Проблема метода всегда была важна для психологии. Лишь некоторые формы нашего поведения доступны прямому наблюдению. Но как исследовать сны, память, мышление? Пробовали спрашивать у самого исследуемого — что с ним происходит в то время, когда он решает задачу? Кое-что таким интроспективным методом узнать удается, но не все и не всегда могут дать толковый ответ, а распределение внимания между разными видами деятельности (решением задачи, самонаблюдением и отчетом о нем) ухудшает каждую из них. Первая попытка количественно оценить умственные способности осуществлена французом Альфредом Бине (1857—1911) в 1905 г.; с него начинается история тестирования интеллекта. Бине с помощью стандартного набора заданий определял умственный возраст. Позже был введен другой показатель — коэффициент интеллекта (IQ) и разработано множество тестов, предназначенных для количественной оценки психических способностей и всевозможных черт личности. Современные психологи используют широкий арсенал исследовательских методик — от наблюдения за детьми до вживления электродов в мозг, от регистрации движений глаз до анкетных опросов и тестов. Практические психологи к тому же выработали свои специфические психотерапевтические методы, позволяющие помочь человеку изменить свое поведение, осознать свои проблемы и изменить к ним отношение.

Психологическая наука теперь подразделяется на огромное число отраслей — от зоопсихологии до социальной (материал по различным отраслям содержится в приложении 2). Можно согласиться с автором американского учебника: “Психология — это взрывоопасная, захватывающая и постоянно меняющаяся панорама людей и идей. Вряд ли вы можете считать себя “образованным”, не зная ничего о ней” (Coon, p. 2).

15. Социология

Термин “социология” ввел Огюст Конт (1798—1857) в “Курсе позитивной философии” (1830-1842). Основателями этой науки примерно одинаково часто указываются Шарль Монтескье (1689—1755) и Конт. Последний, однако, считал своим “духовным отцом” другого французского мыслителя и политика, Жана А.Н. Кондорсе (1743—1794).

Как заметил французский социолог и антрополог Марсель Мосс (1872— 1950), “люди воображают, что они все знают об обществе, поскольку общество представляется им состоящим только из них самих” (цит. по: Пэнто, Гравитц, с. 146). На уровне обыденного сознания социология понимается как наука об обществе. Такая краткость, однако, не устраивает самих социологов, которым хорошо известно, что общество изучают и другие науки. Американский социолог Энтони Гидденс уточняет, что предметом изучения социологии являются социальные институты, возникшие в результате промышленных преобразований за последние 200—300 лет. При этом под “социальным институтом” понимается комплекс норм (общепринятых образцов поведения и сознания), передающихся от поколения к поколению. Определение социологии, данное Гидденсом, вряд ли может быть признано удачным, но оно полезно для тренировки социологического мышления.

Среди тех, кто оказал огромное влияние на развитие социологии, одно из первых мест занимает германский философ и экономист Карл Маркс (1818—1883). Искренним сочувствием к бедственному положению трудящихся этот философ-революционер снискал уважение не только у сторонников своего учения, но и противников. Историками социологии высоко оцениваются также труды английского философа Герберта Спенсера (1820 — 1903), французского социолога и философа Эмиля Дюркгейма (1858—1917), германского социолога и историка Макса Вебера (1864—1920). Выдающимся социологом 20 в. был Питирим Александрович Сорокин (1889—1968), высланный из Советской России в сентябре 1922 г. Обладая обширными познаниями в области социальных наук, Сорокин успешно выполнял роль систематизатора социологического знания.

В понимании Сорокина, социология — наука о социокультурных явлениях, рассматриваемых в своих родовых видах. Явления, изучаемые социологией, в конечном счете сводятся к человеческим взаимодействиям (или социальным действиям отдельных людей, как выражался М. Вебер).

Все социальные и гуманитарные науки, включая и социологию, изучают социокультурное пространство (или надорганический мир); особенность социологического подхода заключается в его целостности, то есть личность, общество и культура рассматриваются как неразрывные и несократимые компоненты или аспекты социокультурного явления. Невозможно создать социологическую науку на основе одного аспекта социокультурного явления, скажем социального, игнорируя культурные и личностные аспекты. “Такая система социологии была бы таким же абсурдом, как ботаническая теория, которая изучала бы только правую половину растения, не обращая внимания на левую ...” (Сорокин, с. 220).

Общая социология, будучи в наибольшей степени генерализующей, теоретической и абстрактной дисциплиной, изучает свойства, общие для всех социокультурных феноменов, а специальные социологии имеют дело со свойствами определенного класса социокультурных явлений (класс религий, класс революций, класс войн, класс всех наций и т.д.). Весьма условно социология разделяется на структурную (“анатомо-морфологическую”), динамическую (“физиологическую”) и генетическую (эволюционную, историческую) . Первая фокусируется на исследовании ценностей, значений и норм (то есть, по другой терминологии, социальных институтов), многомерной стратификации общества; вторая — на исследовании социализации личности, горизонтальной и вертикальной мобильности, социальных действий и взаимодействий (напр., собрания, демонстрации, забастовки, выборы, террористические акты и т.п.), изменчивости общественного мнения; наконец, третий, генетический, раздел посвящен стадиям эволюции общественной жизни (именно этот вопрос был основным в “социальной динамике” О. Конта).

Современная социология разделилась на множество специальных дисциплин. Еще Дюркгейм, помимо общей социологии, выделял социологию религии, юридическую социологию, социологию морали и социальную морфологию. Более обширный список специальных социологии представил Сорокин: демографическая социология, аграрная социология, социология города, социология семьи, права, религии, знания; социология войны, революции, социальной дезорганизации; социология преступления и наказания; социология искусств; экономическая и политическая социологии.

Национальная ассоциация содействия социальной науке была основана сначала в Англии (1857), затем подобная ассоциация возникла по другую сторону Атлантики (1865). В 19 веке основатели социологии во Франции и Англии надеялись сделать социологию той самой социальной наукой, которая бы объединяла и включала в себя историю, экономику и политическую науку. Но в действительности вплоть до середины 20 столетия в Англии доминировала тенденция рассматривать дисциплины, изучающие человека и общество, в частности экономику, антропологию, социологию и политику, в отрыве друг от друга. Сейчас признается более разумной американская практика использования термина “социальные науки” как родового в отношении дисциплин типа психологии, социологии, экономики и т.д.

В 1916 г. в Петрограде было создано Русское социологическое общество имени М.М. Ковалевского (1851—1916), учителя П. Сорокина. При сталинском режиме социология числилась среди так называемых буржуазных наук. Социологической ассоциации позволено было учредиться лишь в 1958 г., но полная легализация социологии произошла тридцать лет спустя, когда Институт социологических исследований был переименован в Институт социологии, а в Московском университете им. Ломоносова создан социологический факультет.

16. Филология

Как справедливо заметил Д. Лихачев, “каждый интеллигентный человек должен быть хотя бы немного филологом. Этого требует культура” (Лихачев, с. 206). С.С. Аверинцев определяет филологию как “содружество гуманитарных дисциплин — языкознания, литературоведения, текстологии, источниковедения, палеографии и др., изучающих духовную культуру человечества через языковой и стилистический анализ письменных текстов” (Аверинцев, с. 372). Термин филология (буквально “любовь к слову”) ввел германский филолог Фридрих Август Вольф (1759—1824) в конце 18 в. Он же впервые обстоятельно рассмотрел так называемый гомеровский вопрос: как, когда и кем создавались поэмы, приписываемые Гомеру. Основные задачи текстологии — “критики текстов” — сформулировал германский историк и филолог, некоторое время работавший в России и изучавший русские летописи, Август Людвиг Шлецер (1735—1809). Однако термин текстология впервые использует российский литературовед Борис Викторович Томашевский (1890 — 1957). Текстологию иногда называют прикладной филологией, ориентированной на подготовку памятников к изданию. Текстологи стремятся к тому, чтобы как можно точнее восстановить (“реставрировать”) первоначальный текст, пострадавший от времени или искаженный рукописной традицией, а также сделать его понятным современному читателю. Основанием такой работы служат отнюдь не прикладные исследования по истории создания того или иного текста.

Классическая филология — одна из самых ранних разновидностей филологии, ее основателями, как считает А.Ф. Лосев (1978), были итальянские гуманисты; эта наука исследует литературные памятники греко-римской культуры с целью воссоздания достоверной картины античного мировоззрения. Современная филология разделяется также по признаку языково-письменных регионов мира (напр., германистика, славяноведение), филология взаимодействует с эпиграфикой, нумизматикой, папирологией, классической археологией и др.

17. Фольклористика

Слово “фольклор” заимствовано из германских языков. Например, в английском ему соответствует составное слово folk-lore, которое можно перевести либо как “знание о народе, народознание”, либо как “народное знание, народная мудрость, народное творчество”. В русскоязычной литературе “фольклором” принято называть народное творчество, состоящее из трех основных элементов — слова, музыки и действия (телодвижения). Тогда фольклористику можно определить как науку, изучающую произведения народного творчества непредметного типа, имеющих не столько этнографическую, сколько художественную ценность. К фольклору относят былины, сказки, пословицы, поговорки, песни, частушки, народную музыку и инструменты; танцы, театр. (Предметные виды народного искусства — живопись, скульптуру, графику, орнамент включают в понятие прикладного искусства.)

В зарубежной литературе нет единства в понимании фольклора и фольклористики. Последняя часто трактуется как знание обо всей народной культуре, основанной на бесписьменной традиции: от архитектуры, домашней утвари и костюма до обычаев, обрядов, детских игр, народной медицины, мифов, ругательств и суеверий.

В любом случае материалы фольклорных исследований входят в сферу интересов многих научных дисциплин: этнографии (духовная культура этноса), филологии (словесное творчество), эстетики, различных частей искусствоведения. Типичными фольклористами были, к примеру, знаменитые братья Яков и Вильгельм Гримм, которые в первой половине 19 века занимались сбором и изданием германских народных сказок,

В.И. Даль (1801—1872), выпустивший сборник “Пословицы русского народа” (1861—1862), сибиряк Г.Н. Потанин (1835—1920), выполнивший колоссальную работу по сбору, публикации и сравнительному анализу устного фольклора народов Южной Сибири и Центральной Азии.

18. Экология человека
(социальная экология)

Термин “экология” (от греческого слова ойкос — место обитания, дом; сравни — ойкумена) ввел в 1866 г. германский биолог Эрнст Геккель для обозначения биологической науки о связях организма с внешним миром — неорганической и органической природой. Позднее в экологии возник интерес к взаимоотношениям целых сообществ организмов (животные + растения + микроорганизмы) с окружающей средой, а также к системе взаимоотношений внутри таких сообществ, иначе называемых биоценозами. Человек, общество, культура входят в окружающую среду живых организмов и, следовательно, должны учитываться в балансе связей растений и животных, однако сами антропогенные воздействия не подчиняются биологическим законам и для биолога выступают в качестве внешней силы, нарушающей закономерное развитие природных систем. Благородное призвание биоэкологии — служить научной основой охраны природы, главным образом от хозяйственной деятельности человека, которая истощает недра, уничтожает леса, загрязняет водоемы, почву и воздух, создает повсюду так называемые культурные, или антропогенные, ландшафты. Естественная, давно не первобытная и девственная среда постоянно сокращается, и речь обычно идет о сохранении в заповедниках ее отдельных элементов, например, тех видов млекопитающих, которые занесены в “Красную книгу”. Сегодня примерно 3 процента всей суши планеты имеет статус природоохранной зоны; ставится задача довести эту цифру до 10 процентов.

Термин “экология человека” впервые появляется в виде метафоры в работах американского социолога Роберта Парка (1864—1944) и его учеников. В начале 20-х годов Парк изучал закономерности размещения различных социальных групп на городской территории и сформулировал теорию концентрической структуры города. Согласно этой теории в городе выделяются четыре главных пояса: деловой центр; далее идет населенный беднотой пояс с дешевыми домами, увеселительными заведениями и лавками, концентрацией преступности и проституции; третий пояс заселен рабочими и частично средним классом; в четвертом поясе живут люди с высокими доходами. В этой структуре Р. Парк усматривал аналогию с ярусной структурой леса и межвидовой борьбой за лучшие условия обитания.

Со временем предметом самостоятельных экологических исследований стали многообразные взаимоотношения человека и человеческих сообществ с окружающей их природной и культурной средой, а также влияние культурных комплексов (нередко гигантских) на природную среду. Примерно так определяется предмет экологии человека. Думаем, что более краткое определение этой молодой, комплексной, многоотраслевой науки “экология человека — это наука о здоровье и болезнях среды обитания человека” — также верно отражает ее суть. В рамках экологии человека выделяются такие разделы, как экология города, техническая экология, экологическая этика, психологическая экология, этноэкология, палеоэкология, медицинская экология и т.п.

Ежедневно современный человек взаимодействует с различными типами искусственных сред: производственной, домашней, средой в салоне транспортного средства, средой на улицах городов, поселков и т.п. В интерьере этих типов сред человек контактирует с другими людьми, которые составляют для него социальную среду. Кстати, в понятие среды человека включаются и памятники культуры — объекты, составляющие часть культурного достояния страны, народа, человечества (не обязательно находящиеся под государственной или международной защитой).

У многих под влиянием средств массовой информации складывается однобокое представление об экологии и экологах. Экология человека представляется как мрачная наука о разных неминуемых путях вымирания человечества, а в экологах видят специалистов по запугиванию граждан бесчисленными ужасами рукотворного конца света. Большинство публикаций переполнено фактами о сплошной череде экологических катастроф и эпидемий, педантичными подсчетами количества токсичных соединений в воде, воздухе, почве, растениях и животных, в том числе в нас самих. Создается впечатление, будто ничего, кроме загрязнений, экологов не интересует. Действительность разнообразнее.

Одним из важных вопросов экологии человека является вопрос о способах адаптации человека к окружающей среде. Под адаптацией понимаются процесс и результаты решения тех проблем, которые окружающая среда ставит перед человеком. К действию одного и того же неблагоприятного фактора среды человек адаптируется множеством способов. В качестве иллюстрации рассмотрим способы адаптации к высокой температуре. Их можно разделить на шесть типов: биохимические (в частности за счет уменьшения вязкости крови), физиологические (повышение частоты дыхания, усиление потоотделения), морфологические (увеличение относительной поверхности тела, уменьшение толщины подкожного жира), поведенческие (например, прекратить физическую активность и улечься в тени), технические (воспользоваться кондиционером, холодным душем и т.д.) и психологические (внушить себе ощущение прохлады, прибегнуть к заговору или молитве и т.д.). Первые четыре типа способов характерны для многих видов животных, лишь технические и психологические способы присущи исключительно человеку.

Этническая экология изучает поведенческие, технические и психологические способы адаптации, которые становятся частью культуры и общественного уклада того или иного народа. Просторная одежда из хлопка, жилища из тростника, необычайно высокое потребление чая — все это является способами климатической адаптации культуры кочевников, обитающих в пустынях и полупустынях африканской страны Нигер. Особый интерес этноэкологи проявляют к особенностям экологического мышления народов, живших в гармонии с природой, нередко весьма суровой. Любопытно, что у нганасан (п-ов Таймыр) самым почитаемым из женских божеств была Земля-мать. Земля мыслилась как живое существо, способное чувствовать боль, в связи с чем соблюдался запрет колоть ее ножом или забивать в нее колья.

При всем могуществе человека и неискоренимом стремлении к комфорту печальной реальностью остаются неблагополучные условия жизни и приверженность к нездоровому образу жизни. Специалисты говорят еще резче: “Патология окружающей среды, архитектуры, общежития, очередей, средств массовой информации, отношений между людьми, возникающих в этой среде, формируют патологические личности, которые, в свою очередь, культивируют и развивают патологию среды и отношений” (Ан-тонян, Гульдан, с. 241). Древняя мудрость подсказывает, как разорвать этот явно порочный круг: “Начинай улучшать мир с себя самого”.

19. Экономика

Под “экономикой” понимается и комплекс научных дисциплин (экономические науки), и сам предмет их исследования — экономические системы, явления, отношения, процессы. (Аналогичная двузначность присуща также терминам “история” и “мифология”.) В современной англоязычной литературе такой путаницы не возникает, поскольку первому значению соответствует слово economics, а второму — economy, хотя классические экономисты называли свою науку политической экономией (political economy).

В своем первоначальном смысле термин экономика означал науку о правильном ведении домашнего хозяйства (“Домострой”): от греч. (в лат. транскрипции) oikos — дом, хозяйство и nomos — закон.

Экономика — наука о том, каким образом люди, предприятия и общества распределяют ограниченные ресурсы для удовлетворения своих потребностей. Человеческие потребности безграничны, а ресурсы, необходимые для их удовлетворения, ограниченны. Изучая реальную экономическую деятельность людей и ее условия, экономисты в то же время стремятся найти способы более выгодного использования (распределения) рабочей силы, оборудования, зданий, дорог, денег, земли, климата, полезных ископаемых и других ресурсов. Именно под этим углом экономика изучает производство и потребление товаров и услуг. Если есть выбор между разными способами распределения ресурсов в процессах производства и потребления, то есть и предмет экономического анализа.

Проблемы экономики удобно разделять на две области: макроэкономику и микроэкономику. К макроэкономическим относятся проблемы государственного (национального) уровня: национальный продукт, национальный доход, государственный бюджет, государственный долг (внешний и внутренний), темпы инфляции, валютные курсы, безработица и т.д. Масштаб микроэкономических проблем варьирует в широких пределах от семейного до отрасли промышленности.

Хотя отдельные экономические идеи имеют древнее происхождение, только в 18 в. экономика приобретает признаки самостоятельной науки (в классификации Бэкона экономика рассматривалась как часть учения о государстве). Одним из таких признаков является возникновение научных обществ в области экономики. Первое из них было учреждено в Шотландии в 1723 г. Десятым по счету появилось Вольное экономическое общество в России (1765). Бесспорным “отцом” экономики признается шотландец Адам Смит (1723—1790), заложивший основы этой науки в работе “Исследование о природе и причинах богатства народов” (1776). Смит был решительным сторонником школы физиократов, стоявшей на позициях невмешательства государства в экономическую жизнь. Своим “символом веры” физиократы избрали фразу, которую услышал французский министр финансов (точнее, генерал-контролер финансов) Жан-Батист Кольбер (1619—1683) от купца Лагранжа в ответ на свой вопрос, чем государство может помочь ему: “laissez-nous faire!” (“оставьте нас в покое!”). С тех пор выражение laissez faire служит обозначением капиталистической идеологии, согласно которой государственная опека хозяйственной жизни должна быть минимальной. С точки зрения физиократов, наилучшая государственная политика в отношении экономики — предоставить событиям развиваться самостоятельно, естественным образом, в надежде на рыночные механизмы саморегуляции. “Великая депрессия” 30-х годов в США развеяла последние иллюзии по поводу свободной рыночной экономики и наглядно подтвердила вывод английского экономиста Джона Мейнарда Кейнса (1883—1946) о том, что государство должно принимать активное участие в стабилизации экономики.

Среди социальных наук экономика является наиболее математизированной. Привычный для экономистов язык цифр, графиков и формул создает “естественную” преграду для использования экономических знаний гуманитариями из смежных областей. Однако и сами экономисты нередко выражают сожаление по поводу того, что за формальными моделями и массивами цифр становится все труднее и труднее видеть собственно человеческое бытие, которое, как сказал один известный экономист, определяет сознание. По всей видимости, последнее утверждение не приложи-мо к сознанию самих экономистов, ибо экономические теории буквально правят миром. На эту тему есть старый анекдот. Военный парад на Красной площади. Проходят, как обычно, танки, самоходки, ракетные установки, солдаты. Завершают парад ряды людей в серых гражданских костюмах. Наблюдатель спрашивает: “А это кто?”— “А! Это идут экономисты: разве вы не знаете, какой разрушительной силой они обладают!”

Очевидно, не только разрушительной. Признанием высокой полезности экономики явилось учреждение в 1968 г. Нобелевской премии в области экономических наук.

20. Этнография
(этнология, культурная антропология)

Этнография изучает народы мира, стремясь как можно точнее описывать их быт и культуру, нравы и обычаи. В отличие от социологов, этнографы чаще всего изучают “чуждую” для себя культуру, что дало основание Л.Н. Гумилеву остроумно заметить, что этнография — это наука о людях, на нас непохожих. Социолог интересуется различиями во мнениях и действиях множества слоев или групп данного общества, тогда как этнографу особенно интересны сравнения между различными этносами (одного или разных государств). Этнологию иногда кратко определяют как теорию этнографии.

От кого вести начало этнографии — сказать трудно. Геродот оставил великолепное описание персидских войн и природной среды многих стран Европы, Азии и Северной Африки (климат, равнины и горы, моря, озера и реки, растительный и животный мир), в связи с чем его справедливо было бы называть как “отцом” истории, так и “отцом” географии. Но у Геродота мы найдем также уникальные сведения об обычаях и хозяйстве разных народов древнего мира, включая живших на Русской равнине скифов, сарматов, невров и андрофагов. “По своему стремлению изображать людей всех стран, всех народов Геродот является одной из самых привлекательных фигур античного гуманизма” (Боннар, с. 172). А Леви-Строс считал Руссо “самым большим этнографом среди философов” и отчасти разделял идеи Руссо о естественном человеке, живущем в единстве с внутренней и внешней природой.

В англоязычных странах этнографические исследования входят в состав антропологии; при этом вместо этнографии англичане предпочитают говорить о социальной антропологии, а американцы — о культурной антропологии (Пэнто, Гравитц, с. 157). Во Франции, как и у нас, антропология сведена к физическому аспекту человековедения, а потому широко используются термины этнография и этнология.

Первые этнологические общества появились в Париже (1839), Нью-Йорке (1842) и Лондоне (1843). В России аналогичную роль успешно играло отделение этнографии при созданном в 1845 г. географическом обществе.

Маргарет Мид дала прекрасную характеристику профессиональной подготовки антрополога-этнографа:

“Антрополог обладает особыми методами быстрого анализа примитивного общества. Для того чтобы овладеть ими, он уделил много времени изучению различных примитивных обществ, анализу наиболее характерных для них социальных форм. Он изучал неиндоевропейские языки, так что ему легко приспособиться к языковым категориям, чуждым европейцам. Он изучал фонетику, и потому он в состоянии распознать и зафиксировать типы звуков, трудные нам для распознания слухом и еще более трудные для произнесения нам, привыкшим к иным фонетическим структурам. Он исследовал различные системы родства и научился быстро оперировать их категориями, так что система манус (манус — народ, живущий па островах Адмиралтейства, к северу от Новой Гвинеи. — Б.М., И.М.), приводящая, например, к тому, что люди, принадлежащие к одному и тому же поколению, обращаются другк другу, используя слова, принятые в обращении к детям, не вызывает у него затруднений, а легко укладывается в ясную и вполне понятную систему. К тому же он готов отказаться от прелестей цивилизованной жизни и подвергнуться на месяцы всем неудобствам и неприятностям жизни среди людей, манеры, методы санитарии и образ мышления которых ему чужд. Он готов изучать их язык, погрузиться в их нравы, проникнуть в их культуру всей душой, так, чтобы сопереживать их антипатиям и радоваться их триумфам. <...>Исследования такого рода связаны с весьма радикальной перестройкой образа мысли и повседневных привычек” (Мид, с. 228).

21. Этнопсихология (психологическая
антропология, “психология народов” — устар. )

Этнопсихология ведет свое начало от двух германских ученых — философа Морица Лацаруса (1824—1903), полагавшего, что “народный дух” является производным от психологии индивида, и языковеда Хеймана Штейнталя (1823—1899), придерживавшегося психологического направления в языкознании и выдвинувшего звукоподражательную (ономатопоэтическую) теорию происхождения языка.

В совместной статье, опубликованной в 1859 г., Лацарус и Штейнталь предлагали строить этническую психологию как междисциплинарную и объяснительную науку о народном духе, как учение об элементах и законах духовной жизни народов и как исследование духовной природы всего человеческого рода.

Идеи Лацаруса и Штейнталя стали предметом критического разбора в одной из первых отечественных работ по этнопсихологии, написанной философом Густавом Густавовичем Шпетом (1879—1940). Шпет писал:

“По разъяснению авторов, это определение заключает в себе следующие задачи: а) познать психологическую сущность народного духа и его действия, b) открыть законы, по которым совершается внутренняя, духовная или идеальная деятельность народа, в жизни, искусстве и науке, и с) открыть основания, причины и поводы возникновения, развития и уничтожения особенностей какого-либо народа. <...> Этническая психология должна быть объяснительной наукою не только в себе самой, но и для истории, а следовательно, и для других “наук о духе”.

Действительно, авторы обращаются... не только к психологам, но и ко всем, кто исследует исторические явления языка, религии, искусства и литературы, науки, нравов и права, общественного, государственного и домашнего устроения. В основе этого обращения у них лежит... убеждение, что все названные явления должны быть объясняемы из внутреннего существа духа, т.е. должны быть сведены к своим психологическим основаниям” (Шпет, с. 486—487).

Другим родоначальником этнопсихологии заслуженно считается Вильгельм Вундт (1832—1920). Его десятитомная “Психология народов” (1900—1920) была одним из первых опытов этнопсихологии и содержала психологическое истолкование мифологии, религии, искусства.

Сегодня признается, что предметом изучения этнопсихологии выступает вся система когнитивных, эмоциональных, мотивационных и волевых процессов, а также типов личности, свойственных каждому этносу. Очевидно, что “каждые племя, народность, нация в определенную историческую эпоху обладают рядом психических свойств, присущих данной этнической общности и не присущих или присущих в меньшей степени другой” (Королев, с. 14). Подобные этнопсихические различия могут иметь место даже при близости происхождения, расы, языка, общественно-экономического развития; примером могут служить различия между современными англичанами, американцами, австралийцами, новозеландцами и канадцами. Несходные географические, экономические и исторические условия породили значительные различия в психологии и культуре: “по-разному складываются взаимоотношения в семье, между полами, между возрастами, неодинаково воспринимаются одни и те же религиозные догмы и т.д.” (Королев, с. 14—15); отношения между друзьями, соседями, отношение к национальным меньшинствам, животным и растениям; отношение к болезням и смерти, богатству и бедности, образованию и учителю; честность, аккуратность и т.п.

С тем чтобы составить более ясное представление об особенностях этнопсихологии, кратко остановимся на основных ее направлениях и методах. Знание собственной истории. Этнопсихологи изучают, какие факты собственной истории особенно широко известны представителям данной этнической группы (версии происхождения, национальные герои и т.д.); для народа многие события далекого прошлого составляют часть его эмоционально заряженных представлений, которые эксплуатируются искусством, образованием, пропагандой для поддержания определенных моральных ценностей, обычаев, образа жизни, этнического автостереотипа. С помощью такой этноцентрированной истории воспитывается и определенное отношение к другим народам.

Изучение этнических стереотипов и автостереотипов. Этнопсихологи исследуют наиболее типичные характеристики, даваемые представителями одних народов другим (стереотипы) и представления народа о собственных качествах (автостереотипы). Такие представления “образовывались в течение очень длительного времени... в процессе становления связей между странами и закреплялись с помощью литературы, а также записок рассказов путешественников, иные из которых порой черпали свои впечатления в книгах предшественников. Подобные шаблоны неприемлемы же хотя бы потому, что о целом народе нельзя сказать, хорош ли он или плох, педантичен или легкомыслен” (Королев, с. 15). Почти всегда автостереотипы, в отличие от стереотипов, очень положительны.

Психологические исследования способностей и личностных свойств (восприятие, память, интеллект, темперамент, характер) у людей, принадлежащих к разным национальностям и расам. Как правило, такие исследования проводятся с помощью тестов и опросников, при создании которых встают сложнейшие проблемы, связанные с межкультурными различиями. Показательным примером могут служить тесты для измерения интеллектуальных способностей, в частности уровня интеллектуального развития, выражаемого коэффициентом интеллектуальности (IQ). Трудности возникают из-за настроенности подобных тестов на определенную культурную, прежде всего языковую, среду. Тесты, как и стихи, при переводе на другой язык теряют свои достоинства. Отчасти спасти положение могут невербальные тесты, в которых логические операции выполняются с картинками; поспешно они были названы тестами, “свободными от влияния культуры” (culture-free test). К ним относят, например, международную шкалу действия Лейтер, ряд субтестов, входящих в тест Кэттела, прогрессивные матрицы Равена. Весьма плодотворным оказалось использование методов тестирования интеллекта, разработанных в школе Ж. Пиаже.

Статистические данные о психических заболеваниях и анализ этнических особенностей представлений о норме психического здоровья.

Исследование языка: структуры языка, его семантики, идиом, грамматики, синтаксиса, на основании которых делаются выводы об особенностях мышления носителей языка. Немало замечаний, относящихся к этнопсихологии, можно найти в трудах Бодуэна де Куртэнэ и академика Н.Я. Марра. Исследование языка позволяет, в частности, выделять разнообразные таксономические системы, функционирующие в той или иной этнической культуре, к примеру, таксономии отношений родства, таксономии цветовых оттенков, животных и предметов культуры, таксономии системы счисления предметов и времени.

Изучение художественной литературы. Германские этнопсихологи 30-х годов делали свои выводы о русском “национальном характере”, опираясь на произведения Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова.

Изучение киноискусства. Киноискусство (как и другие виды искусства) всегда глубоко национально; в произведениях киноискусства учитываются вкусы, наклонности и запросы зрителей; чтобы их удовлетворить, поведение героев фильма должно соответствовать нормам данного этноса.

Изучение средств массовой информации (СМИ). Действенность пропаганды находится в прямой зависимости от знания аудитории, в частности ее этнических особенностей. В свою очередь, СМИ содействуют созданию массовых представлений народа о самом себе (автостереотипов) и о других народах (стереотипов).

22. Языкознание (лингвистика)

Хотя определить, что такое язык, весьма не просто, это не умаляет нашей убежденности, что именно язык является существенной видовой характеристикой человека. Без языка не было бы ни общения, ни общества, ни понятийного мышления, ни трудовой деятельности, ни, в конечном счете, человека. Слухи о “безъязычных” человеческих коллективах признаются такими же сказками, как и проекты вечных двигателей. Об этом писал, к примеру, американский лингвист и антрополог Эдуард Сепир (1884—1939):

“Дар речи и упорядоченного языка характеризует все известные человеческие общности. Нигде и никогда не открывали племени, которое не знало бы языка, и все утверждения противного — не более как сказки. Не имеют под собой никаких оснований и рассказы о существовании народов, словарный состав которых якобы настолько ограничен, что они не могут обойтись без помощи сопроводительных жестов и поэтому не в состоянии общаться в темноте. Истина заключается в том, что язык является совершенным средством выражения и сообщения у всех известных нам народов. Из всех аспектов культуры язык, несомненно, первым достиг высоких форм развития, и его постоянное совершенствование является обязательной предпосылкой развития культуры в целом” (Сепир, с. 238).

Языкознание представляет собой разветвленную систему дисциплин. Рассмотрим некоторые из них. Этимология — раздел языкознания, занимающийся изучением происхождения того или иного слова: от каких слов и какого языка оно родилось, какое значение первоначально имело. О своем собственном названии этимология сообщает, что оно образовано от греческих слов etymon — истина и logos — слово, учение. Сами истории возникновения слов тоже называются этимологиями, и нередко они бывают не просто любопытными и забавными, но и полезными данными для ученых других специальностей — психологов, этнографов, историков и др. В языке запечатлелись элементы древних представлений о мире (примером могут служить категории рода у имен существительных) и человеке (вспомним об этимологии слов “хомо” и “адам”), нравы и образ жизни далеких предков, свидетельства родства и контактов между народами в очень далекие времена. Изучение сходства и различий между языками разных народов, что составляет предмет Сравнительного языкознания, проливает некоторый свет на историю народов в дописьменный период. Поэтому генеалогическая классификация языков, группирующая языки по родству, широко используется этнографами для классификации народов.

Ценная культурно-историческая информация извлекается с помощью тимологических изысканий в области ономастики, особенно в таких ее отделах, как антропонимика и топонимика. Напомним, что ономастика — раздел языкознания, изучающий собственные имена, а антропонимика и топонимика — отделы ономастики, в которых соответственно изучаются человеческие имена (включая фамилии, отчества, прозвища) и географические названия.

В прошлом делались попытки представить лингвистику в роли основной гуманитарной науки. Так, известный российский филолог А.А. Потебня (1835—1891) утверждал: “Если языкознание стоит на высоте своего предмета, то по отношению ко всем гуманитарным наукам оно есть наука основная, рассматривающая элементарные условия явлений, составляющих предмет других наук этого круга”.

Лингвистам присущи довольно четкие представления о междисциплинарной научной кооперации. Совершенно очевидно, что фонетика (раздел языкознания, изучающий речевые звуки, звуковую сторону языка) имеет тесные связи с акустикой (физикой), анатомией и физиологией органов речи, психологией слухового восприятия, нейро- и психолингвистикой и т.д. В то же время существует область “взаимных интересов, которые связывают лингвистику с антропологией и историей культуры, с социологией и психологией, с философией и в более отдаленной перспективе — с физикой и физиологией” (Сепир, с. 232—233). В эту область взаимных интересов попадает фундаментальный вопрос о происхождении человеческого языка: одни лингвисты его решить не способны, и этот вопрос подлежит разрешению усилиями многих наук.

Дополнение
ПАРАНАУКИ О ЧЕЛОВЕКЕ

Теперь, когда мы обсудили науки, изучающие человека, имеет смысл уделить внимание и тому, что обычно называется псевдонауками. Что это такое? Уже сам анализ слова говорит о том, что это что-то ненастоящее, мнимое (ведь слово псевдо... происходит от греческого “ложь”). Псевдонаукой называют систему представлений, покоящуюся на ложных основаниях, но создающую видимость научности и претендующую на обладание истиной.

Ложные основания и ошибки — не одно и то же. Нет науки, чья история не заключала бы в себе ошибочных мнений. Но наука в своем стремлении к истине постоянно проводит ревизию своих положений и постепенно преодолевает заблуждения. Лженауки, если так можно выразиться, свои заблуждения бережно сохраняют.

Не надо думать, что псевдонауки это что-то элементарное. Создаваемые веками, они представляют собой сложные системы. Именно по этой причине многие принимают их за настоящие науки. Да и отношения между наукой и псевдонаукой далеко не просты. Когда лысенковская теория считалась наукой, генетика называлась псевдонаукой, и наоборот. Следует соблюдать осторожность и не навешивать ярлык “псевдо...” только по причине несогласия с определенными положениями. Известно, что в свое время не только евгеника, но и кибернетика объявлялась “буржуазной лже-наукой”, последствия чего мы явственно ощущаем сегодня, мучительно переживая отставание в компьютерной технике. Лженаукой была провозглашена и реабилитируемая ныне (у нас) педология.

Еще один поучительный урок преподносит нам история месмеризма, или животного магнетизма. В 1766 г. Антон Месмер представил венскому медицинскому факультету диссертацию о влиянии Солнца и Луны при помощи мирового эфира и животного магнетизма на тело, преимущественно на нервную систему. Он начал применять свой, основанный на животном магнетизме, способ лечения и приобрел громадную практику. Однако явное шарлатанство его приемов повлекло за собой изгнание из Вены; Месмер перебрался в Париж, где история повторилась. Месмер странствовал по Европе, и постепенно его высоко взошедшая звезда закатилась. Умер он в забвении. Тут-то и происходит самое примечательное. Месмеризм временами находил новых защитников, которые настолько изменили теоретические положения и саму практику, что постепенно месмеризм переродился в современное учение о гипнотизме. Таким образом, хотя “животный магнетизм” Месмера оказался заблуждением, он сыграл видную роль в медицине, предоставив в ее распоряжение методы гипноза и внушения.

Нам бы хотелось избежать того заведомо негативного оттенка, который привносится словом “лже”, поэтому в дальнейшем будем использовать термин паранауки (от греческого para — возле, вне, мимо).

В настоящее время имеются основания для отнесения к паранаукам хиромантии, френологии, астрологии, графологии, физиогномики. Попробуем разобраться в них.

Хиромантия. Основное положение хиромантии состоит в том, что линии на ладони представляют собой индикаторы черт личности и судьбы человека. Хиромант уверяет, что длина, степень четкости и извилистости линий руки рассказывают ему целую историю обо всем теле, личности и жизни ее обладателя. Изучением кожного рисунка ладоней люди занимаются не одно тысячелетие. Гадание по руке было популярно в Древней Индии, античной Греции, Риме. Ему верили Пифагор, Юлий Цезарь и многие другие. Сторонники хиромантии уверяют, что в свое время известные хироманты верно предсказали судьбу Александру Македонскому, Ганнибалу, Марии Стюарт, Наполеону, Пушкину.

Если идти от здравого смысла — может ли быть, что рука, один из важнейших органов человека, не несет на себе отпечатка какой-то информации о нем? Все дело в том, как понимать этот отпечаток. Никто не отрицает, что многие условия жизни человека, в том числе ручной труд, частое употребление едких веществ, горячей воды, косметических средств влияют на состояние рук. Достаточно вспомнить знаменитого Шерлока Холмса, которому руки собеседников говорили об очень многом. Недавно появилась новая наука — дерматоглифика, которая, изучая варианты кожного рельефа рук и ног, помогает обнаружить некоторые наследственные заболевания и врожденные дефекты. Казалось бы, сам факт связи рисунка кожных покровов с медицинскими показателями должен считаться доказательством истинности хиромантии. Однако дерматоглифисты интересуются данными лишь медицинского характера. Хироманты же, рассматривая те же данные, претендуют на получение информации, характеризующей личность (от набожности до склонности к преступлениям).

Несомненно, практика хиромантии когда-то зародилась как следствие объективного наблюдения ряда соответствий, подтверждаемых сегодня дерматоглификой, но чрезмерная “экстраполяция, естественное влечение к иррациональному и фантастическому, неустранимая потребность предсказывать будущее привели к тому, что нынешние “умельцы” читать линии человеческой руки не заслуживают... никакого доверия” (Рузе).

Френология родилась в 19 столетии, и ее “отцом” был германский преподаватель анатомии Франц Галль, выдвинувший теорию, по которой личностные свойства могут быть определены по форме черепа. Исследуйте на ощупь несколько голов — и обязательно обнаружите выпуклости (“шишки”), расположенные в разных местах черепа. Френологи предполагали, что они вызываются усиленным развитием расположенных под ними отделов мозга, которые отвечают за различные “умственные способности”. Поэтому определить, на что способен человек, для френолога было не так уж трудно: всего лишь ощупать голову и свериться с особой картой. Карты очень красивы: поверхность черепа, как глобус, разделена на участки разного цвета, формы и величины, в которые вписаны названия тех или иных свойств души, например, “самосознание” и “честность”.

В середине прошлого века френологией очень увлекались.

Приведем одно свидетельство, которое показалось нам интересным и неожиданным. Вильгельм Либкнехт вспоминал: “Маркс старался увериться в достоинствах близких к нему людей. Он, правда, не был таким ярким приверженцем френологии, как Густав Струве, но все же верил в нее, и когда судьба впервые свела меня с ним, ... он проэкзаменовал меня не только с помощью вопросов, но при посредстве пальцев, которыми он с ловкостью знатока ощупал мою голову. Позже он устроил осмотр по всем правилам, которые проводил френолог партии ... Карл Пфендер...” (Либкнехт, с. 206). Вероятно все же, что “френолог партии” — не официальная должность.

Скептически настроенных тоже было немало, притом не только среди ученых. Френологи нередко попадали в литературные произведения. Среди сочинений Козьмы Пруткова выделяется своим блеском “Черепослов, сиречь Френолог, оперетта в трех картинах”, герой которого горько сетует:

Как зло природа подшутила,

Когда меня произвела:

Она мне в грудь любовь вложила,

Любви же шишек не дала!

Приведем еще одно свидетельство “успешности” френологической экспертизы. Эдуард Эвелинг (английский социалист, муж младшей дочери Маркса Элеоноры) описывал, как некий френолог, обследовав голову Фридриха Энгельса, заявил, что сей джентльмен — хороший делец, но не имеет таланта к изучению языков. Для справки укажем, что во всех без исключения воспоминаниях об Энгельсе отмечаются его поразительные лингвистические возможности: он владел двадцатью языками, причем в таком совершенстве, что общался с каждым на его родном языке.

Научные исследования мозга довольно быстро показали полную несостоятельность подобных карт. Например, область мозга, контролирующая слух, на френологических картах трактовалась как центр “драчливости” и “деструктивности”.

Графология — искусство узнавать характер, здоровье, склонности человека по его почерку. Термин придумал в 19 в. аббат Жак-Ипполит Мишон, французский богослов, публицист и археолог; он же и считается основателем графологии (хотя, конечно, она была известна много раньше). Графологи убеждены, что личность полностью проявляется в почерке. Они ориентируются на такие показатели, как размер букв, их наклон, направление почерка, сила нажима, характер написания слов и пр. Мелкий почерк, например, интерпретируется как замкнутость, неуверенность, скрытность, двуличие; размашистый — как расточительность, великодушие, честность, веселость, склонность к приключениям и т.д.

В противоположность френологии графология находит многих последователей и в наши дни. В США графология распространена умеренно, но и там в 500 компаниях кандидаты на получение работы обязаны пройти графологическое исследование. В Израиле к услугам графологов прибегают как частные лица, предприниматели, так и государственные служащие, включая секретную службу “Моссад”. Именно графологическая экспертиза помогла “Моссад” в 1960 г. установить личность нацистского военного преступника Адольфа Айхмана. В 1990 г. простой графологический анализ стоил 40 долларов, а более сложный — до полутора тысяч.

При известной наблюдательности, естественно, можно делать предположения о том, что обладатель почерка — человек аккуратный или рассеянный, торопливый или спокойный. Но графологи идут дальше: торопливый — беспокойный — возбудимый — трудности в общении — неприятности по службе — семейные проблемы — опасность развода. Недавно было проведено одно интересное исследование. Профессиональные графологи и студенты колледжа по образцам почерка оценивали личностные качества и успехи в работе у группы продавцов. Оказалось, что профессиональные графологи действовали не лучше неподготовленных студентов. Нельзя отрицать, что характер произвольных и непроизвольных движений, из которых складывается процесс письма, специфичен для каждого человека. Поэтому графологический анализ может быть чрезвычайно полезным, например, при выявлении подделок и подлогов письменных документов, идентификации личности по почерку. В исследованиях личности графологические признаки используются лишь как вспомогательные показатели.

Физиогномика, или искусство толкования внешнего облика человека, также родилась не в наши дни. Считают, что это произошло в Древнем Китае или Древней Греции. Гиппократ пользовался ею в целях врачебной диагностики. Медики и сейчас называют “маской Гиппократа” выражение лица, характерное для больного перитонитом. Аристотель применял физиогномику для распознания душевных качеств людей. Ему принадлежат такие наблюдения: “прямолинейные брови указывают на кроткий характер,., низко стоящие брови — признак зависти”, “глаза то бегают, то неподвижны, то занимают середину между тем и другим; первое указывает на неуверенность, второе на бесстыдство, последнее — на доброту”.

На мусульманском Востоке физиогномика также была в чести. “Для определения качеств человека по его наружности в книгу “Матлаульулум” (“Источник науки”) включена глава “Фирасат”. Пользуясь наукой “Фи-расат”, можно было многое узнать, но обращаться с нею нужно было осторожно и умело. Рассказывают, что один человек, например, прочел, что длинная борода есть признак глупости. А у него как раз и была длинная борода. Он тут же начал палить ее на свече, обжег щеки, руки и нос и тем самым доказал свою глупость” (Плужников, Рязанцев, с. 128).

Иммануил Кант определяет физиогномику как “искусство по видимому облику человека, следовательно, по его внешности, судить о его внутреннем состоянии, имея в виду и способ его чувствования, и его образ мыслей” (Кант, с. 545). У Канта можно встретить много справедливых замечаний относительно физиогномики. Например, у набожных лиц, которые долгое время повторяют молитвы, на лице закрепляется соответствующее выражение; при господствующей религии это выражение становится как бы национальной чертой.

Очередной толчок в развитии физиогномики связан с именем Чезаре Ломброзо (1835—1909), итальянского психиатра, родоначальника антропологической криминологии. Собственно говоря, физиогномика для него была не целью, а скорее средством. Ломброзо хотел изучить не преступления, а людей, их совершающих. Вместе с учениками он исследовал по специальной программе большое число правонарушителей — измерял форму черепа, ушей, носа, цвет волос — и собрал огромный материал. На основании этого материала и была сделана попытка установить набор черт, характерных для преступников, установить тип преступного человека вообще и даже отдельных категорий преступников. Физиогномическими чертами преступника Ломброзо считал сплющенный нос, редкую бороду, низкий лоб, большие челюсти, высокие скулы и пр. Этот комплекс признаков он рассматривал как атавистический, считая его присущим доисторическому человеку. Для убедительности своей гипотезы Ломброзо пытался найти атавистические признаки не только в чертах лица, но и в форме черепа и мозговых извилин, работе органов чувств (например, низкая чувствительность к физической боли), поведении и складе личности (любовь к татуировке, неразвитость нравственного чувства, жестокость, сниженный интеллект, неспособность к раскаянию). Свои взгляды Ломброзо изложил в книге “Новейшие успехи науки о преступниках” (вышла в Италии в 1890 г., переведена на русский в 1892 г.).

Учение Ломброзо своей крайностью и односторонностью вызвало много возражений; бесспорно, однако, что в нем скрывалось зерно истины. Это подтвердилось совсем недавно при помощи “близнецового метода” (см. Фогель, Мотульски; Эрман, Парсонс). Однояйцевых и двуяйцевых близнецов сравнивали на конкордантность в отношении преступного поведения. (Конкордантность означает “сходство”: если один из пары совершает преступление, то очень вероятно, что и другой тоже рано или поздно преступит закон). По разным странам был выявлен один и тот же результат: конкордантность однояйцевых близнецов много выше, чем конкордантность двуяйцевых. “Если считать, что результаты этих работ отражают действительность, можно сделать вывод, что склонность к сознательному совершению преступлений — наследственный признак. Наиболее ярко эта тенденция проявляется в случае тяжелых преступлений” (Фогель, Мотульски, с. 87).

К интересному рассуждению прибегает Кант. Если корпус часов приятный, то у нас нет еще оснований считать сам механизм хорошим, однако если мы видим часы в плохо сработанном корпусе, то достаточно вероятно, что и механизм плох, поскольку уважающий себя мастер не будет порочить свою работу плохой упаковкой. “Но было бы нелепо и здесь по аналогии с человеческим мастером и непостижимым творцом природы делать вывод, будто он хорошей душе должен дать и прекрасное тело, дабы человека, которого он создал, рекомендовать другим людям и обеспечить ему хороший прием, или, наоборот, отпугивать других его внешностью ...” (Кант, с. 545).

Особенного упоминания заслуживает изучение проявлений эмоций в мимике. Оно традиционно называется физиогномикой, но уже не может быть отнесено к паранауке. Если паранаучная физиогномика стремится вывести личностные свойства человека и особенности его поведения из черт лица, то научная физиогномика ставит перед собой более скромную, но и более трудоемкую задачу — выявить отражение эмоциональных переживаний в динамических мимических проявлениях. Считается, что первой работой в этой области является труд Дюшена “Механизм человеческой физиогномии” (Париж, 1876). Дюшен экспериментально изучил лицевую мимику, определил функции каждой лицевой мышцы и их групп. Это направление было развито в работе Ивана Алексеевича Сикорского “Всеобщая психология с физиогномикой”. От прежней физиогномики осталось лишь название, ибо основное внимание автор уделяет анализу того, “с какими эмоциями связаны перемены в лице, зависящие от работы многочисленных мышц”. Так, например, “...злость выражается сокращением пирамидальной мышца носа. Сокращаясь, эта мышца дает характерное положение брови, именно — понижает ее внутренний угол, отчего бровь принимает косое положение, противоположное тому, что при печали, в то же время на переносье появляются горизонтальные складки” (Плужников, Рязанцев, с. 132).

Астрология сегодня среди всех паранаук наиболее популярна, и, пожалуй, нет человека, который совершенно игнорирует гороскопы, регулярно сообщаемые средствами массовой информации. Астрология делилась на естественную астрологию, устанавливавшую связь между расположением звезд и планет, кометами, затмениями и различными природными явлениями на Земле, и астрологию судеб, изучавшую влияние небесных явлений на судьбу индивидуумов и на события, происходящие в человеческом обществе. Более подробно мы рассматриваем основные положения астрологии в главе 8 (см. роль астролога), а здесь ограничимся указанием на то, что ее научная обоснованность традиционно подвергается сомнению. Не желая быть голословными, дадим основные пункты критики, приводимые в солидных изданиях.

• Со времени возникновения астрологии Зодиак сместился на целое созвездие. Однако немногие астрологи принимают это во внимание. Иными словами, если астролог, к примеру, называет вас Скорпионом, то на самом деле вы — Весы.

• Не обнаружено никакой связи между “совместимостью” астрологических знаков супругов и частотами браков и разводов.

• Исследования не выявили связи между астрологическими знаками и физическими свойствами, выбором профессий и личностными характеристиками (например, способностью к руководству).

• Во время родов “сила притяжения” со стороны тела врача-акушера больше силы притяжения со стороны звезд. Кроме того, астрология бессильна объяснить, почему момент рождения должен быть более значимым, чем момент зачатия.

• Проверка предсказаний более 3000 известных предсказателей показала, что только небольшой процент из них исполнился. Но и эти “успешные” предсказания были либо сформулированы весьма неопределенно (например, “где-то на востоке США весной произойдет трагедия”), либо легко могли быть угаданы на основе знания настоящего.

• Родившиеся под одним знаком не менее часто обнаруживают несходство характеров и судеб, чем родившиеся под разными знаками Зодиака, и наоборот. Христианский философ Августин (345—430) в своей “Исповеди” отметил, что против учения астрологов свидетельствуют неодинако- вые судьбы и характеры близнецов; в подтверждение он ссылался на библейских персонажей Исава и Иакова, родоначальников соответственно эдомитян и “сынов Израиля”.

Возникает естественный и очень существенный вопрос: если паранауки не имеют прочной научной основы, почему они не только продолжают существовать, но и процветают? Иначе говоря, почему в них верят?

Причин немало, и мы укажем лишь некоторые. Если внимательно вчитаться в любой гороскоп, то обратит на себя внимание неточность, расплывчатость формулировок и обилие лестных характеристик — каждого описывают в выгодном свете. Естественно, приятно узнать про себя, что в тот год, когда ты родился, “рождаются глубочайшие мыслители и одаренные личности”, или что ты “самый загадочный знак Зодиака”, или что тебе покровительствует Солнце. Социальные психологи хорошо знают этот феномен: когда информация нам приятна, мы склонны доверять ее источнику и высоко оценивать его. Если гороскоп описывает вашу личность в выгодном свете, то трудно отрицать, что он содержит хотя бы “крупицу правды”. Астрологическое описание может производить впечатление точного, даже если в нем перемешаны желательные и нежелательные характеристики. Как достигается этот эффект? Обратим внимание на два приема (см. таблицу на с. 86).

Если вы нам не верите, соберите несколько номеров газеты (например, за неделю), в которой печатаются ежедневные гороскопы, и прочитайте не только свой знак, но все подряд. Вы убедитесь, что гороскопы других знаков так же “хорошо” предсказывают события вашей жизни, как и ваш собственный.

Универсальность, или эффект Барнума: “понемножку для каждого”

Внутренняя противоречивость

Проводили такой эксперимент. Студенты проходили личностное тестирование. Потом каждому из них в отдельности как резюме прочитали один и тот же набор подобных “характеристик”. Реакция студентов была следующей: 29 сказали, что это было “отличное” описание их личности, 30 назвали его “хорошим”, 15 — “средним” и 5 — “слабым”. Таким образом, только 5 студентов из 79 почувствовали, что это описание неадекватно отображает их личность.

Есть еще одна причина популярности паранаук: они ориентированы на человека и очень “психологичны”, предлагают ему то, что науки чаще всего пока дать не в состоянии (прогноз на завтра, на что обратить внимание, что надеть, чего остерегаться).

Любопытные размышления об ошибочности астрологии и о причинах доверия к астрологам мы находим в книге “Логика, или Искусство мыслить” французских философов и богословов Антуана Арно (1612—1694) и Пьера Николя (1625—1695): “Всякий, кому придет охота дурачить народ, может быть уверен, что найдет людей, только того и ждущих, чтобы их одурачили, и для самых смехотворных нелепостей всегда сыщется ум, которому они будут под стать. Как посмотришь, скольким вскружили голову бредни астрологии судеб — ведь даже среди степенных людей иные воспринимают этот предмет всерьез, — ничему уже не станешь удивляться. Есть на небе созвездие, которое кому-то заблагорассудилось назвать Весами; оно так же похоже на весы, как и на ветряную мельницу. Весы — символ справедливости и беспристрастия; стало быть, родившиеся под этим созвездием будут справедливыми и беспристрастными. Есть в Зодиаке три других знака: Овен, Козерог, Телец; с таким же успехом они могли бы называться Слон, Носорог, Крокодил. Овен, козерогителец — жвачные животные; стало быть, у того, кто принимает лекарство в тот период, когда Луна расположена под этими созвездиями, есть основания опасаться, как бы его желудок не изверг принятое снадобье. При всей нелепости подобных рассуждений находятся и те, кто их преподносит, и те, кому они кажутся вполне убедительными” (Арно, Николь; с. 89).

Литература

Аверинцев С.С. Филология // Русский язык: Энциклопедия. М.: Сов. энц., 1979.

Азаркин Н.М. Монтескье. М.: Юридическая литература, 1988.

Алексеев В.П. Историческая антропология. М.: Наука, 1989.

Алпатов М.В. Немеркнущее наследие: Кн. для учителя. М.: Просвещение, 1990.

Ананьев Б.Г. О проблемах современного человекознания. М., 1977.

АнтонянЮ.М., ГульданВ.В. Криминальная патопсихология. М.: Наука, 1991.

Аристотель. О душе. М.: Гос. соц. эк. изд-во, 1937.

Арно А., НикольП. Логика, или Искусство мыслить. М.: Наука, 1991.

Велик А.А. Психологическая антропология: История и теория. М., 1993.

Блок М. Апология истории. М., 1973.

Блум Ф., Лейзерсон А., Хофстедтер Л. Мозг, разум и поведение. М.: Мир, 1988.

Боннар А. Греческая цивилизация. М.: Искусство, 1992.

Брокгауз и Ефрон. Новый энциклопедический словарь. Статьи “Антропология”, “Антропогеография”, “Мечников Л.И.”, “Месмер” и др.

Бэкон Ф. Сочинения в двух томах. Т. 1. М., 1971.

Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.

Вундт В. Миф и религия. Спб.: Изд. Брокгауз и Ефрон, б.г.

Гачев Г.Д. Книга удивлений, или Естествознание глазами гуманитария, или Образы в науке. М.: Педагогика, 1991.

Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук: В 3 т. Т. 3. Философия духа. М.: Мысль, 1977.

Гегель Г.В.Ф. Философия истории // Соч. Т. VIII. М., 1937.

Гидденс Э. Социология // Социологические исследования. 1994. № 2.

Глебовский В. Древние педагогические писатели. Спб, 1903.

Годфруа Ж. Что такое психология: В 2 т. Т. 1. М.: Мир, 1992.

Гуревич А.Я. Послесловие к русскому изданию //Ж. Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992.

Джемс У. Беседы с учителями о психологии. М.: Издание т-ва “Мир”, 1914.

Дьюи Дж. Школа и общество. Педагогическая библиотека, серия I, № 10. Гос. изд-во, б.г.

Ерузалем В. Учебник психологии. М., 1915.

Журавлев В.И. Педагогика в системе наук о человеке. М.: Педагогика, 1990.

Зинчепко В.П. В реабилитации не нуждается // Учительская газета. 1990. № 1.

Ивин А.А. Строгий мир логики. М.: Педагогика, 1988. Итс Р.Ф. Введение в этнографию. Л.: ЛГУ, 1991.

Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 6. М.: Мысль, 1966.

Кондаков И. И. Логика. М,: Изд-во АН СССР, 1954.

Королев С. И. Вопросы этнопсихологии в работах зарубежных авторов (на материалах стран Азии). М.: Наука, 1970.

Куртэнэ Б. де. Избранные труды по общему языкознанию: В 2 т. М.: Наука, 1963.

Леви-Строс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1983.

Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.: Мир, 1992.

Летурно Ш. Эволюция воспитания у различных человеческих рас. Спб., 1909.

Либкнехт В. Из воспоминаний о Марксе // Воспоминания о К. Марксе и Ф. Энгельсе. Ч. 1. М.: Политиздат, 1988.

Лихачев Д.С. О филологии. М.: Высш. шк., 1989.

Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М.: Мысль, 1978.

Мид М. Культура и мир детства: Избранные произведения. М.: Наука, 1988.

Николенко Д., Губко А., Игнатенко П. Злоключения науки педологии // Народное образование. 1990. № 10.

Паульсен Ф. Педагогика. М.: Издание т-ва “Мир”, 1913.

Петровский А.В. “Лженаука № 1" в ретроспективе // Наука и жизнь. 1991. № 4.

Плужников М.С., Рязанцев СВ. Среди запахов и звуков. М.: Мол. Гвардия, 1991.

ПэнтоР., ГравипщМ. Методы социальных паук. М.: Прогресс, 1972.

Рейн В. Педагогика. Библиотека “Наука и жизнь”, б. м., б. г.

Рузе М. От хиромантии к дерматоглифике // За рубежом. 1987. № 46.

Сепир Э. Язык // Звегинцеп В.А. История языкознания XIX—XX веков в очерках и извлечениях. Ч. 2. М.: Просвещение, 1965.

Сикорский И.А. Всеобщая психология с физиогномикой. Киев, 1912.

Смелзер Н.Дж. Социология // Социологические исследования. 1990. № 11.

Смит Р.Л. Наш дом планета Земля: Полемические очерки об экологии человека. М.: Мысль, 1982.

Современная западная социология: Словарь. М.: Политиздат, 1990.

Соловейчик С. Учение с увлечением. М.: Детская литература, 1979.

Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992.

Тойнби А.Дж. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991.

Торвальд Ю. Век криминалистики. М.: Прогресс, 1991.

Ушинский К. Д. Человек как предмет воспитания // Ушинский К.Д. Избранные произв. М.;Л.: АПН, 1946.

Феофраст. Характеры. Л.: Наука, 1974.

Фогель Ф., Мотульски А. Генетика человека: В 3 т. М.: Мир, 1990.

ФрейкинЗ.Г. Николай Николаевич Баранский. М.: Мысль, 1990.

Шпет Г.Г. Логика. М., 1912 Шпет Г.Г. Сочинения. М.: Правда, 1989.

Эвелинг Э. Фридрих Энгельс у себя // Воспоминания о К. Марксе и Ф. Энгельсе Ч. 1. М.: Политиздат, 1988.

Эрман Л., Пирсоне П. Генетика поведения и эволюция. М.: Мир, 1984.

Юркевич П.Д. Философские произведения. М.: Правда, 1990.

Ярошевский М.Г. История психологии. М.: Мысль, 1966.

Ярошевский М.Г. Нужно высококвалифицированное сообщество психологов // Психологический журнал. 1991. № 2.

Coon D. Essentials of Psychology. N.Y., West Publishing Company, 1988.

Mitchell G.D. (ed.) A New Dictionary of the Social Sciences, 1979.

Ranney A. Governing: Introduction to Political Science. Prentice Hall, 1990.

Shepard J.M. Sociology. N.Y., West Publishing Company, 1984.

Spencer M. Foundation of Modern Sociology. Prentice Hall, 1979.

Глава 3

С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ ЧЕЛОВЕКОЗНАНИЕ?

На первых вводных уроках предлагается обсудить такие вопросы:

1) новизна курса по содержанию и формам работы (виды занятий, источники для подготовки к урокам, способы оценки, ведение тетради, этикет дискуссии и т.п.);

2) что такое человекознание?

3) завет древнегреческих мудрецов.

Что такое человекознание?

Человеку недостаточно быть сытым и обогретым; ему необходимо удовлетворять разнообразные потребности, которые называются духовными. Это чисто человеческие потребности. Одной из важнейших духовных потребностей является стремление к самопознанию: пониманию себя, своих отношений с окружающим миром, своего места в мире.

Способен ли человек ответить на волнующие его вопросы, прибегая только к своему личному опыту? Конечно, нет — ведь эти вопросы невероятно сложны, ответы на них не лежат на поверхности, а опыт человека очень ограничен. Удовлетворить потребность в самопознании можно, лишь используя накопленный веками опыт, который называется “духовной культурой”. Из нее любой желающий может черпать “духовную пищу”, или, как еще говорят, материал для постройки внутреннего духовного мира:

Два мира властвуют от века,
Два равноправных бытия:
Один объемлет человека,
Другой душа и мысль моя.

(А. А. Фет, 1884).

Ту часть духовной культуры, которая служит удовлетворению потребности людей в самопознании и самосовершенствовании, мы и будем называть человекознанием (или человековедением). С нашей точки зрения, человекознание включает необозримое множество произведений духовной культуры, основной темой которых является человек и его отношения с окружающим миром — природой и обществом. Необходимо с полной определенностью подчеркнуть, что человекознание — это не только науки, изучающие человека (например, физическая антропология, психология и биология человека, медицина, педагогика, эргономика и т.д.) и человеческие сообщества (в первую очередь этнография и социология). Мы даем настолько широкое определение, что в него неизбежно должны входить часть мифологии, многочисленные произведения искусства, философские и религиозные труды. Разумеется, к человекознанию имеют прямое отношение и священные книги, по которым многие поколения людей учились распознавать добро и зло, знакомились с основами нравственности и вообще формировали свое мировоззрение.

Никто не сможет точно сказать, сколько же времени человеческий разум бьется над проблемами: “что есть человек и что польза его? что благо его и что зло его?” (Библия), где его истоки и что ждет его в будущем? Подобные вопросы исподволь возникали и возникают у всякого разумного человека — образованного и необразованного, свободного и угнетенного, цивилизованного и первобытного. Попытки ответить на них были сделаны задолго до появления наук, философии и даже древних цивилизаций — в ту давнюю пору, которую одни историки называют первобытностью, а другие — дикостью.

Первым шагом к духовному творчеству и познанию себя было создание мифов. Исследователям мифологий хорошо известны так называемые ан-тропогонические мифы — мифы о происхождении человека и его отдельных органов, свойств или способностей. Такие мифы встречаются у народов всех континентов.

Любопытно, что в некоторых древних мифологиях, к примеру, индоевропейской и ближневосточной, говорится о создании человека из земли. В этом представлении — ключ к разгадке одной языковой проблемы. Почему латинские слова, означающие человека (homo) и землю (humus) так похожи? По той же причине, по которой схожи слова “землянка” и “земля”, “библия” и древнегреческое “библос”. Это слово мы видим в составе таких современных терминов, как антропогенез, антропогенный, антропология, антропоид, питекантроп. Землянка — это строение, сделанное из земли (точнее говоря, в земле), а библия — книга, сделанная из библоса (так греки называли папирус). С точки зрения древних, человек — это существо, сделанное из земли, а не просто землянин, житель Земли.

В свою очередь, от древнего латинского названия человека произошли многие слова современных языков: гоминиды, гомункулус, гуманизм, гуманист, гуманитарный, гуманный, гуманоид. А в древнегреческом языке человек назывался антропос.

Еще большее место, чем в мифологии, тема человека занимает в художественной литературе и вообще в произведениях искусства, а также в религиозных и философских учениях. Мы видим, что на протяжении всех исторических эпох создатели духовной культуры вновь и вновь возвращались к одним и тем же вопросам, но отвечали на них по-разному.

Вспомним, например, такой факт. В Европе начиная со средневековья и вплоть до середины 18 столетия исключительным правом на познание человека, особенно его души, обладали теологи, или богословы. Религиозные власти весьма ревниво и враждебно относились к любым попыткам непредвзятого научного или философского исследования в области человекознания. До сих пор продолжает сохраняться упрощенное представление о том, что духовная культура — это только религия и что воспитанием духа и души человеческой могут заниматься лишь представители духовного сословия, духовенства. И сейчас нередко приходится слышать, что не верующие в бога люди полностью лишены духовной культуры и духовного мира; к сожалению, даже в педагогической литературе в последнее время встречаются просто нелепые и абсурдные утверждения об отсутствии нравственности у атеистов.

Курс “Человекознание” принципиально охватывает достаточно разнообразное и разнородное множество источников. В нем моделируется многоцветье современной культуры человека, что является совершенно необходимым условием как для формирования полноценного мировоззрения, так и воспитания, в частности терпимости и уважения к людям с другими взглядами и обычаями. Надо учиться понимать, что думающий и живущий иначе, если только он не людоед и не человеконенавистник, вовсе не враг и противник. Как говорится во Всеобщей декларации прав человека, “образование должно содействовать взаимопониманию, терпимости и дружбе между всеми народами, расовыми или религиозными группами” (статья 26).

Из истории человечества можно извлечь предостаточно доказательств несбыточности планов насаждения единомыслия в массовом масштабе. У всех на памяти грандиозный провал духовной тирании “всесильного, единственно правильного и вечно живого” учения. Такая же участь уготована и любым другим попыткам нарушить фундаментальные права человека, о которых идет речь в статьях 18 и 19 Декларации прав человека: “право на свободу мысли, совести и религии”, “право на свободу убеждений и на свободное выражение их”. Важнейшая задача данного курса состоит в том, чтобы предоставить учащимся возможность свободно разобраться в существующем столпотворении взглядов, вероучений, мировоззрений, образов жизни. Потому и близки нам слова сельского священника и кандидата богословия Георгия Персианова: “Сегодня необходимо лишь одно: без всякого навязывания, будь то со стороны коммунистического мировоззрения или со стороны религиозного, предоставить каждому возможность выбора тех или иных концепций, возможность реализовать себя в любом из мировоззрений”.

Следует только подчеркнуть, что без знаний о человеке и его месте в мире нет и не может быть полноценного мировоззрения (просто по определению этого понятия).

Завет древнегреческих мудрецов

Термин “философия” происходит из двух древнегреческих слов, обозначающих любовь (филия) и мудрость (софия). В древности философов называли мудрецами, а мудрость часто понимали как знание счастья и “путей его достижения. Известно предание о семи древнегреческих мудрецах, живших в конце 7-го — начале 6-го века до новой эры в различных городах. Однажды они встретились в знаменитом храме бога Аполлона в г. Дельфы, что находится вблизи южного склона горы Парнас, чтобы решить, какие мудрые слова начертать на стене этого храма. После всестороннего обсуждения было решено написать на стене храма заповедь “Знай самого себя”. Через многие века и поколения дошел до нас призыв мудрецов, ставший своего рода девизом человекознания. Но его можно понимать по-разному.

• Надпись на стене подтверждала, что в этом храме, где находится оракул (прорицалище, от слова “прорицать” — предсказывать будущее), можно узнать, что сбудется в жизни с вами, какая вас ждет судьба. С Дельфийским оракулом связана масса любопытных легенд.

• Другое толкование заключается в том, что каждому человеку следует знать и познавать собственные достоинства и недостатки, свои особенности. Действительно, всякий нормальный человек начинает познавать себя буквально с пеленок и в течение жизни узнает о себе немало. Однако одни знают больше, другие — меньше, так как не все занимаются самопознанием в равной степени целенаправленно, систематически и упорно. Вспомним, какое напутствие дал рыцарь Дон-Кихот своему другу Санчо Панса:

“Загляни внутрь себя и постарайся себя познать, познание же это есть наитруднейшее из всех, какие только могут быть. Познавши самого себя, ты уже не станешь надуваться, точно лягушка, пожелавшая сравняться с волом...”

• Более широкое понимание призыва “Знай самого себя” предложил еще в 5 веке до новой эры древнегреческий философ Сократ. Самопознание он понимал как начало мудрости и всякой человеческой деятельности, теоретической и практической. Познание самого себя должно начинаться с уяснения общего понятия о человеке, которое затем можно применить к каждому конкретному человеку. Ученик Сократа историк Ксенофонт записал такие слова учителя:

“Как ты думаешь, кто знает себя, — тот ли, кто знает только имя свое, или тот, кто узнал свои способности, делая наблюдения над собой, какими он обладает качествами для того, чтобы пользоваться людьми... кто не знает своих слабостей, не знает себя. А то разве не очевидно, что знание себя дает людям очень много благ, а заблуждения относительно себя — очень много несчастий. Кто знает себя, тот знает, что для него полезно, и ясно понимает, что он может и чего он не может. Занимаясь тем, что знает, он удовлетворяет свои нужды и живет счастливо, а не берясь за то, чего он не знает, не делает ошибок и избегает несчастий”.

До Сократа философы не придавали большого значения понятиям и в своих рассуждениях не стремились их определять. Но правила определения понятий впервые сформулировал Аристотель. Уже тогда было ясно, что для познания человека требуется не один десяток разных понятий: душа, тело, сознание, разум, воля, добро, зло, добродетель, знание, понятие, заблуждение, иллюзия, удовольствие, неудовольствие, счастье и так далее. Без них нельзя было бы описывать разнообразные типы людей, их свойства и состояния. Сократ же первым стал учить, что познание себя неотделимо от познания других. Изучая одного себя, никогда не придешь к понятиям: скорее наоборот, для того чтобы познать себя, необходимо заранее усвоить сотни и тысячи понятий. В частности, для того чтобы вы могли изучить свой темперамент, в вашу голову должно попасть как общее понятие о темпераменте, так и понятия о различных типах темперамента (сангвиник, холерик и т.д). Не зная о том, как ведут себя добрые, злые, хитрые, умные, глупые или смелые люди, вы не сможете ничего подобного сказать и о себе. Вот почему самопознание должно начинаться с выяснения сущности человека, то есть с определения понятия человека.

Дополнение

ЛЕГЕНДЫ О СЕМИ МУДРЕЦАХ
И ДЕЛЬФИЙСКОМ ОРАКУЛЕ

Легенда о семи мудрецах

У древних греков существовала легенда о том, что однажды в г. Дельфы в храме бога Аполлона встретились семь самых мудрых эллинов. Встретились они для того, чтобы познакомить друг друга с плодами своей мудрости. Краткую, лаконичную форму изречения называли гномой. Познакомимся с некоторыми из гном.

Солон:

Ничего слишком.
Избегай удовольствия, рождающего страдания.
Не лги, но говори правду.
Родители всегда правы.
Не спеши приобретать друзей, а приобретенных не спеши отвергнуть.
Согражданам советуй не самое приятное, а самое полезное.
О тайном догадывайся по явному.

Фалес:

Не красуйся наружностью, а будь прекрасен делами.
Не стесняйся льстить родителям.
Не перенимай от отца дурное.
Не верь всем подряд.
Что трудно? — Познать самого себя.
Что приятно? — Достичь того, что желаешь.
Что утомительно? — Праздность.
Что вредно? — Невоздержанность.
Что невыносимо? — Невоспитанность.

Биант:

Говори к месту.
Берись за дело не спеша, начатое доводи до конца.
Бери убеждением, а не силой.
О богах говори, что они существуют.

Периандр:

Демократия лучше тирании.
Тайны не разглашай.
Неудачи скрывай, чтобы не радовать врагов.
Дал слово — держи: нарушить — подло.

Питтак:

Знай меру.
О том, что намерен делать, не рассказывай: не выйдет — засмеют.
Что возмущает тебя в ближнем, того не делай сам.

Хилон:

Знай себя (Знай самого себя).
Язык твой пусть не обгоняет твоего ума.
Не желай невозможного.

Клеобул:

Будь здоров и телом и душой.
Будь любослух, а не многослов.
Лучше быть ученым, чем неучем.

Уже в древности возникли споры, кого именно относить к легендарной семерке. По разным спискам набиралось более 20 кандидатов, но чаще всех зазывались Фалес, Биант, Питтак и Солон. Нет согласия и в вопросе об вторстве тех или иных гном. В частности, изречение “Знай себя” приписывают не только Хилону, но и старейшему и самому прославленному из мудрецов — Фалесу Милетскому.

Согласно легенде собравшиеся в Дельфах мудрецы лучшими выбрали две гномы — “Знай самого себя” и “Ничего слишком”. Их написали на стене Дельфийского храма, и они воспринимались как советы самого бога Аполлона. Существует традиция, по которой выражения “дельфийская надпись”, “завет древнегреческих мудрецов” и т.п. относят только к изречению “Знай самого себя”.

Легенды о Дельфийском оракуле

• Аполлон — древнегреческий бог-прорицатель и покровитель искусств, сын Зевса и Лето (титаниды Латоны), брат-близнец Артемиды, отец бога врачевания Асклепия. Место рождения Аполлона и Артемиды — плавающий в Эгейском море остров Астерия. Аполлон прикрепил остров к морскому дну и дал ему новое имя — Делос. (Храм Аполлона на Делосе был религиозно-политическим центром Делосского союза греческих полисов; в нем хранилась казна союза и происходили собрания его членов.) Во времена Троянской войны Аполлон еще не стал греческим богом. У Гомера в “Илиаде” он представляется троянским богом, давшим пророческий дар Кассандре.

Позднее культ Аполлона распространился повсеместно в Греции (в том числе в греческих колониях в Малой Азии и Италии), но главный центр почитания Аполлона, бесспорно, находился в центральной части Греции, в провинции Фокида, в городе Дельфы, расположенном у подножия Парнаса.

• С незапамятных времен в городе Дельфы существовал священный источник и оракул, то есть прорицалище — место, где можно узнать у богов будущее или выяснить, как боги относятся к тому или иному начинанию. (Оракулом, кроме того, называют и само пророчество, предсказание.) Известно, что Дельфийский (или Пифийский) храм сооружен на месте более древнего прорицалишд вещей богини Земли (Геи). Смена религии отразилась в мифе о победе Аполлона над змеем-драконом Дельфинием, который после своей гибели получил имя Пифон (букв, “гниющий”). Убив змея, Аполлон в течение “долгого года” очищал себя от скверны пролитой крови тем, что находился в добровольном рабстве у фессалийского царя Адмета: этим он заслужил способность очищать от скверны и других.

• В этом же храме находился упавший с неба священный камень (метеорит) , который символизировал “пуп земли” (в смысле: центр или середина мира). Греки его так и называли — омфал (“пуп”). Аполлон часто изображался спящим на нем. В мифе рассказывается, что Зевсу для того, чтобы определить середину мира, пришлось применить особо хитрый прием. Одновременно с двух концов земли, с востока и запада, он выпустил двух орлов. В том месте, где птицы встретились, и установили омфал.

• Дельфийский оракул Аполлона пользовался огромной известностью в Греции и за ее пределами. В 716 г. до н.э. у этого оракула испрашивал добро на лидийский трон Гигес. “Отец истории” Геродот рассказывает, что другой лидийский царь, Крез, вопрошал в Дельфах, начинать ли ему войну с Персией, и получил ответ: “Если царь пойдет войной на персов, то сокрушится великое царство”. А когда разгромленный и попавший в плен Крез упрекнул дельфийских жрецов в обмане, они заявили, что в войне действительно сокрушено великое царство, но не Персидское, а Лидийское. Эта легенда прекрасно иллюстрирует мастерство дельфийских жрецов, умевших давать такие предсказания, которые невозможно опровергнуть. О работе этого храма нам известно следующее. В зимние месяцы пророчества не давались — в это время Аполлон пребывал в далеких краях, у гиперборейцев. Пришедшие в храм бросали жребий. Так определялась очередность обращения к богу. Затем каждый допущенный совершал жертвоприношение перед храмом и передавал свой вопрос служащему, который шел в храм. Во внутреннюю часть храма (адитон) посторонние не смели входить. Там на треножнике сидела пифия-пророчица и в состоянии пророческого экстаза выкрикивала малопонятные слова. Находившийся рядом жрец придумывал какое-нибудь, нередко весьма двусмысленное, толкование словам пифии и, придавая своему толкованию стихотворную форму, передавал вопрошавшему.

Когда Ликург (9—8 вв. до н. э.), легендарный законодатель Спарты, решил ввести новые законы, он предварительно отправился в Дельфы. Пифия назвала его “любимцем богов” и “скорее богом, нежели человеком”. Кроме того, пифия передала ему обещание бога, что лучших законов, чем законы Ликурга, не будет иметь ни одно государство.

Любопытную историю рассказывают о некоем Пармиске, который был родом из Метапонта. Случилось так, что Пармиска поразила странная болезнь — он разучился смеяться. Пармиск отправился в Дельфы с тем, чтобы расспросить пифию о способах исцеления. Ответ, данный пифией, озадачивал своей кажущейся простотой:

Ты вопрошаешь меня о ласковом смехе, угрюмец:
Мать тебе дома вернет, ее почитай непомерно!

Пармиск решил, что его исцелит мать, оставшаяся дома, и, естественно, он поспешил домой. Однако скорого исцеления не произошло. Однажды Пармиск попал на остров Делос и решил осмотреть его достопримечательности. Жители острова посоветовали Пармиску посетить храм богини Латоны и полюбоваться ее статуей. К огромному удивлению Пармиска, знаменитая статуя совсем не блистала красотой — скорее она напоминала бесформенное бревно. Пармиск рассмеялся и с тех пор обрел дар смеха. Только тогда он понял смысл оракула: его должна была излечить не собственная мать, а мать Аполлона. Благодарный Пармиск почтил богиню богатыми дарами.

Наконец, лишь упомянем о легенде, рассказанной римским историком Титом Ливием. В ней речь идет о том, как живший в конце 6 в. до н.э. последний римский царь Тарквиний Гордый послал в Дельфы двух своих сыновей и племянника Луция Юния, прозванного Брутом (“Тупицей”).

Определение человека

Урок, посвященный работе над определением понятия человек, чрезвычайно важен для всей программы, поскольку как бы задает то поле проблем, в котором учитель с учениками будут работать целых два года. Мы рекомендуемем построить этот урок по такой схеме.

1. Контроль домашнего задания (найти в справочниках, словарях, энциклопедиях или самим придумать и объяснить определение понятия о “человеке”): предлагается на отдельном листочке написать определение человека; на эту работу достаточно выделить 5 минут.

2. Работа над таблицей свойств, характеризующих человека.

3. Разъяснение понятия о понятии и сущности, правил определения понятий.

4. Формулирование определений человека с опорой на таблицу свойств. Представим, что перед нами находятся новорожденный негритенок, 5-летняя китаянка, 16-летний индеец, 30-летняя шведка и 90-летний грузин. Они значительно отличаются друг от друга по внешнему виду, однако мы уверенно причислим всех к человеческому роду. Как правило, мы легко и безошибочно опознаем человека, то есть определяем, что находящийся перед нами объект является именно человеком, а не обезьяной, деревом или чертом. Такое опознание основано на восприятии внешних признаков объектов и их сравнении с хранящимися в памяти представлениями о внешнем виде людей, животных, растений и т.д. Представления служат в роли эталонов для опознания. Тем, у кого таких эталонов нет, скажем у инопланетных пришельцев, за многообразием внешнего облика различных людей непросто увидеть то, что их объединяет. Впрочем, мы можем с уверенностью сказать, что задача опознания, с которой легко справляется современный дошкольник, вызывала большие трудности у первобытных людей. Для образования у первобытных людей правильных представлений необходимо, чтобы в их культуре появились правильные понятия.

Понятие — это обобщение, указание общих признаков множества объектов; понятие получается в результате договора между людьми о том, по каким общим признакам (свойствам) следует мысленно объединять объекты и называть общим словом. Если договориться удается, то принимается определение понятия. Первое трудное препятствие на пути к определению понятия человек заключается в том, чтобы из огромного множества свойств отдельных людей — мальчика Ахмеда, девочки Тани или учительницы Нины Ивановны — выделить те, которые свойственны всем людям и только людям, как известным нам, так и неизвестным. Другое препятствие состоит в том, чтобы найти данному мысленному объединению (понятию) место в еще большем объединении (родовом понятии). Считая, что человек создан из глины, мы могли бы поместить людей во множестве изделий из глины — среди кирпичей и керамической посуды.

Определить понятие человек — это значит ответить на вопрос “Что такое человек?”. Многие мыслители пытались дать такое определение. История древнегреческой философии сохранила предание о споре двух знаменитых философов. Как-то мудрый Платон предложил определять человека как “животное о двух ногах и лишенное перьев”. Эта формула своей краткостью и оригинальностью привела почитателей и учеников Платона в восторг. Те признаки, которые указал Платон, и в самом деле являются общими для большинства людей. На следующий день вечный оппонент Платона философ Диоген из Синопы принес в рощу Академа, где собирались ученики Платона, ощипанного петуха и объявил: “Вот человек Платона!” В ответ на это Платон добавил к своему определению еще один признак: “и с широкими когтями”.

По своей форме определение Платона не вызывает возражений. Оно отвечает требованиям, которые сформулировал другой великий философ Эллады — Аристотель, заложивший основы науки о правильном мышлении, логике. Аристотель учил, что правильное определение должно содержать указание на ближайший род и видовые признаки. Во избежание путаницы надо сказать, что в логике род и вид понимаются не совсем так, как в биологии. По Аристотелю, род — это более широкий класс (множество) объектов. Как Платон, так и Аристотель относили человека к роду животных. Видовые признаки — это свойства, характерные только для определяемого множества объектов. Сначала Платон указал два видовых признака (“две ноги” и “отсутствие перьев”), после критики Диогена добавил еще один (“широкие когти”).

Из этой истории мы можем извлечь для себя важный урок. Почему определение Платона, сформулированное по правилам логики, все же выглядит столь несерьезно? Причина проста. Видовых признаков может быть много. Перечисление всех известных видовых признаков человека займет несколько страниц. Но такое перечисление даст не определение, а скорее скучное описание. Научное определение должно быть кратким и точным, перечисляющим не любые видовые признаки, а наиболее существенные из них (еще говорят: основные, главные), составляющие сущность определяемого.

Аристотель определял человека как “животное политическое”. Признак “политическое” означает принадлежность к гражданам полиса (города-государства типа древнегреческих Фив, Афин или Коринфа). Этим определением Аристотель вольно или невольно отказывал в праве называться людьми рабам и всем народам, которых греки презрительно называли “варвары”.

С тех пор были предложены сотни определений человека, как серьезных, так и не очень.

“Человеку свойственно стремиться к новизне” (Гай Плиний Старший, римский ученый, писатель, государственный деятель, 24—79 гг.).

“Человек отличается от всех других созданий способностью смеяться” (Джозеф Аддисон, английский священник и писатель, 1672—1719).

“Способность краснеть — самое характерное и самое человеческое из всех человеческих свойств” (Чарлз Дарвин, английский биолог, 1809—1882).

“Нет в мире существа более дерзкого, чем человек” (Ихара Сайкаку, японский писатель, 1642—1693).

“Человек — животное, производящее орудия труда” (Бенджамин Франклин, американский государственный деятель и ученый, один из авторов “Декларации независимости США”, 1706—1790).

“Главное отличие человека от животных — пристрастие к лекарствам” (Е.М. Тареев, академик АМН СССР, 1895—1986).

“Человек — это тростинка, самое слабое в природе существо, но эта тростинка мыслящая” (Блез Паскаль, французский ученый и философ, 1623—1662).

“Человек — единственное животное, которое должно работать” (Иммануил Кант, германский философ, 1724—1804).

“Только человек впервые поднимается к знанию о самом себе, к постижению... своего Я, одним словом, только человек есть мыслящий дух, и этим — и притом единственно только этим — существенно отличается от природы” (Георг Вильгельм Фридрих Гегель, германский философ, 1770—1831).

Попытайтесь сами оценить, насколько существенными являются указанные признаки и в какой мере приведенные высказывания могут считаться определениями понятия “человек”.

В приложении 3 представлена дидактическая методика формирования эмпирического понятия человека, которую мы рекомендуем использовать на первых уроках, поскольку она облегчает понимание сущности человека.

Дополнение

ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИЕ ФИЛОСОФЫ
СОКРАТ, ПЛАТОН, ДИОГЕН, АРИСТОТЕЛЬ

СОКРАТ (470—399 гг. до н.э.). Среди древних мыслителей немало таких, чей жизненный путь окутан легендами — Гераклит, Эмпедокл, Пифагop... Особое место среди них занимает афинянин Сократ. Родителями его были каменотес и повивальная бабка. Сократ получил обычное образование — изучал музыку, словесность (чтение, письмо, заучивание и комментирование классических текстов), арифметику, начала геометрии. Совершенно необходимым элементом образования считалось физическое воспитание. Хорошая физическая подготовка была необходима воину и гражданину. В древнегреческих полисах все юноши и мужчины были обязаны выполнять воинский долг. Известно, что в качестве тяжеловооруженного пехотинца (гоплита) Сократ проявил себя хорошим воином.

Как и все граждане, он принимал участие в народном собрании. Неоднократно Сократа избирали заседателем суда (в Афинах был суд присяжных) . В 406 г. до н.э. афинянам после длительной полосы неудач удалось одержать победу над Спартой в морском сражении. Радость победы была омрачена тем, что из-за разыгравшейся бури не смогли похоронить погибших. Это считалось серьезным преступлением, и всех восьмерых стратегов-победителей судили. Сократ, бывший заседателем суда, протестовал против поспешности в принятии решения, но его голосу не вняли, и все стратеги были казнены. Считается, что этот приговор дорого обошелся городу, который сам обезглавил свои военные силы. Свое несогласие с большинством Сократ объяснял тем, что он всегда стремился к соблюдению законов и справедливости. Он вел жизнь философа — жил непритязательно, но имел досуг для размышлений. В одном из диалогов Платона предметом любви Сократа называется не что иное, как философия. У него было много учеников; особой популярностью он пользовался у молодежи. Своим учителем Сократа называли философ Платон и историк Ксенофонт, основатель кинической философии Антисфен и глава философской школы киренаиков Аристипп из Кирены. В отличие от многих других Сократ не брал со своих учеников никакой платы. Он вообще мало заботился о материальном благополучии семьи, слыл плохим семьянином и неважным отцом троих своих сыновей. Любимым занятием философа были беседы с людьми. Всем было известно, как трудно спорить с Сократом, но он ходил по Афинам и умело вызывал людей на разговор. “Если семья Сократа как-то сводила концы с концами, то объяснялось это главным образом благотворительностью друзей, тех, кто... проникся сочувствием и уважением к делу Сократа, к его бескорыстному служению истине и всегда был готов прийти на помощь ему и его семье” (Фролов, с. 226).

Он был очень остроумен, его изречения передавались из уст в уста. Имя Сократа было известно всей Элладе. Больше всего Сократа интересовал человек, пути к нравственному совершенствованию. В платоновском “Горгии” Сократ говорит: “Ты поставил мне в укор, Калликл, предмет моих разысканий, но допытываться, каким должен быть человек и каким делом ему должно заниматься, и до каких пределов в старости и в молодые годы, — не самое ли прекрасное из разысканий?”

Учение и сама жизнь Сократа были подчинены двум девизам: “Познай себя” и “Я знаю, что ничего не знаю”. Один из его почитателей спросил у Дельфийского оракула, есть ли кто мудрее Сократа. Ответ пифии гласил: “Сократ превыше всех своей мудростью”.

В 399 г. до н. э. Сократа судили и обвинили в том, что он “не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за это — смерть”. Вряд ли Сократ был безбожником. Скорее всего, влиятельным политическим группировкам представлялись опасными его влияние на молодежь и призывы не принимать ничего на веру. Сократ пытался отвести от себя ложное обвинение, не отрекаясь от своих взглядов. Своим упорством философ вызвал раздражение судей, и 361 из 500 судей проголосовали за смертную казнь.

Пока Сократ находился в тюрьме, друзья подготовили побег, но он отказался бежать, так как это противоречило его убеждениям. У Ксенофонта в описании одной из бесед учителя мы находим четкую формулировку определения справедливости: “Что законно, то справедливо”. Отсюда для мудреца вытекала необходимость повиновения законам даже в том случае, когда решение несправедливо. По свидетельству Платона, Сократ умер тихо и спокойно, выпив чашу с ядом.

Личность Сократа привлекала к себе внимание во все времена. Современники или очень любили его, или очень не любили, но не были равнодушны. Яркую и глубокую характеристику Сократа дал писатель-гуманист Франсуа Рабле (ок.1494—1553):

“... если бы вы обратили внимание только на его наружность и стали судить о нем по внешнему виду, вы не дали бы за него и ломаного гроша — до того он был некрасив и до того смешная у него была повадка: нос у него был курносый, глядел он исподлобья, выражение лица у него было тупое, нрав простой, одежда грубая, жил он в бедности, на женщин ему не везло, не был он способен ни к какому роду государственной службы, любил посмеяться, не дурак был выпить, любил подтрунить, скрывая за этим божественную свою мудрость. Но откройте этот ларец — и вы найдете внутри дивное, бесценное снадобье: живость мысли сверхъестественную, добродетель изумительную, мужество неодолимое, трезвость беспримерную, жизнерадостность неизменную, твердость духа несокрушимую и презрение необычайное ко всему, из-за чего смертные так много хлопочут, суетятся, трудятся, путешествуют и воюют” (Рабле, с. 21).

Сам же Сократ сказал о себе так: “... если есть на свете люди, которые ведут беседы, желая понять до конца, о чем идет речь, то я один из их числа” (Платон, с. 265).

ПЛАТОН (427 — 347 гг. до н.э.) — ученик Сократа, основатель философии идеализма, афинянин, по матери потомок Солона, поэт. От рождения звался Аристоклом, а имя Платон, означающее “широкоплечий”, получил за свое крепкое телосложение и занятия борьбой. Развивал учение об идеях — они вечны, не погибают, не возникают, не зависят от времени и пространства. Чрезвычайно важной частью научного наследия Платона является его учение о душе — душа бессмертна и как бы заключена в темницу тела. Платон допускал посмертные перевоплощения душ. До нас дошло более 30 диалогов Платона, в частности “Софист”, “Государство”, “Сократ” и др. Философская школа, основанная Платоном около 397 г., была названа Академией по имени мифического героя Академа. Над входом в платоновскую Академию висела надпись: “Негеометр да не войдет!” В течение 20 лет, вплоть до смерти Платона, членом Академии был Аристотель, которого сам Платон называл “умом своей школы” и “философом истины”.

ДИОГЕН из СИНОПЫ (404—323 гг. до н.э.) — ученик Антисфена, основателя кинической философии, критик Платона. Проповедовал аскетизм: отвергал достижения цивилизации, призывал ограничиваться удовлетворением лишь необходимых потребностей, приучая свой организм к физическим лишениям (жил в большой глиняной круглой бочке — пифосе). Критиковал сословные различия. Отвергал многобожие, считая его выдумкой жрецов. В жертву богам принес он вошь — единственное, чем нищий обязан богам. Существует предание, что Диоген ходил днем с зажженным фонарем — искал человека. Называл себя “космополитом” (“гражданином мира”). Находясь некоторое время в рабстве, выполнял функции педагога (водил детей к учителю, следил за их поведением).

Ему приписывали смелые критические выступления против богатых и власть имущих, презрительное отношение к культуре и общепринятым нормам поведения, проявлявшееся, в частности, в том, что Диоген бесстыдно отправлял естественные надобности на глазах у изумленной публики. Широкую известность получила его встреча с Александром Великим в Коринфе. Беседуя с греющимся на солнце философом, царь предложил ему просить, что он хочет; Диоген гордо ответил: “Не заслоняй мне солнца”. Пораженный свободомыслием и экстравагантностью философа, Александр якобы сказал, что если бы он не был царем, то хотел бы быть Диогеном.

АРИСТОТЕЛЬ (384—322 гг. до н.э.) — ученик Платона, автор почти 1000 книг (до нашего времени дошло лишь 5 процентов от этого, вероятно завышенного, числа); его по справедливости называют “отцом” и творцом некоторых отдельных дисциплин — логики, естествознания, риторики, теории искусства. По значению в истории человеческой мысли из древних философов с ним может быть поставлено наравне только одно имя — имя его великого учителя Платона.

Говоря об отношении Аристотеля к своему учителю, вспоминают ставшие крылатыми слова: “Платон мне друг, но истина дороже”. Аристотель известен также под именем Стагирита, потому что был родом из Стагиры, греческой колонии во Фракии. Его отец Никомах служил придворным врачом македонского царя Аминты, а сам Аристотель несколько лет (343— 340 гг.) воспитывал будущего царя Македонии и Азии — Александра Великого. Доподлинно известно, что между ними на долгие годы установились теплые дружественные отношения. Воспитательным воздействием Аристотеля объясняют лучшие стороны в личности и деятельности Александра — мудрость в управлении, храбрость, великодушие, гуманность, любовь к наукам и искусствам, стремление не к завоеваниям только, но и к насаждению культуры.

В 335 г. основал в Афинах собственную философскую школу Ликей (или Лицей). Как иностранец (метэк), Аристотель не имел права владеть земельным участком в Афинах. Поэтому философ поселился в афинском предместье, которое называлось Ликеем из-за нахождения здесь храма Аполлона Ликейского (этот эпитет означает “волчий”). Кроме храма Аполлона, к Ликею относилась священная роща (загородный парк), которая в 1 в. до н.э. была уничтожена по приказу Суллы, пустившего деревья на сооружение военных машин. В парке находился и гимнасий, где учил Аристотель. В Ликее существовала традиция обсуждать философские проблемы во время прогулок по тенистым аллеям парка; отсюда название философской школы Аристотеля, его учеников и последователей — перипатетики (от греч. слова “прогулка”). После Аристотеля руководителем (схолархом) Ликея в течение 34 лет был Теофраст (Феофраст, 370—287 гг. до н.э.), разносторонний греческий ученый — ботаник, минералог, психолог, автор любопытного сочинения “Характеры”. Расцвет Ликея приходится на годы правления в Афинах Деметрия Фалерского (318—308 гг. до н.э.), который сам был учеником Теофраста. Число слушателей доходило тогда до 2000 человек.

Литература

Богомолов А.С. Античная философия. М.: Изд-во МГУ, 1985.

Нрокгауз и Ефрон. Статья “Аристотель” // Новый энциклопедический словарь.

Ксснофонт. Воспоминания о Сократе. М.: Наука,1993.

Персианов Ю.Н. Потерянные десятилетия? Нет, ни в коем случае!.. // Советская культура. 1989. 28сент.

Платон. Соч.: В 3 т. М.: Мысль, 1968.

Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль. М.: Правда, 1991. Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. М.: Наука, 1989.

фролов Э.Д. Факел Прометея: Очерки античной общественной мысли. Л.:Изд-во ЛГУ, 1991.

Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. М.: Высшая школа, 1981.

Глава 4

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА —
ВНЕНАУЧНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

Вводные замечания

Для того чтобы познать себя (т.е. узнать, что собою представляет человек, чем он похож на другие существа и чем принципиально отличается от них), нам надо ответить и на такие вопросы:

• всегда ли существовали люди?
• откуда взялись люди?
• всегда ли люди были и будут такими, как сейчас?

Начало попыток найти ответы на подобные вопросы относится к глубокой древности. Фактически, все ответы подразумевают, что люди существовали не всегда, но при этом выдвигались и до сих пор выдвигаются самые различные версии их происхождения. Среди многообразия версий можно выделить три основные идеи:

• сотворение богами;
• сотворение пришельцами из космоса;
• эволюционная гипотеза.

В данной главе речь будет идти о различных версиях сотворения человека богами или космическими пришельцами. Подобные идеи не разделяются учеными-специалистами в области антропогенеза и потому смело могут быть отнесены к вненаучным представлениям, но следует помнить, что многие из этих идей возникли значительно раньше появления наук о происхождении человека. Тем не менее и в некоторых мифах содержится зародыш эволюционного подхода к объяснению появления человека на земле. Детальному рассмотрению эволюционного подхода будет посвящена глава 6. Здесь мы опишем также взгляды некоторых античных философов, предвосхитивших идею эволюции живого. В приложении 4 представлены рекомендуемые планы уроков.

Антропогонические мифы и предания

Удивительно, что народы, жившие в разных частях света и никогда не общавшиеся друг с другом, могли придерживаться поразительно похожих взглядов на возникновение первых людей. Вместе с тем антропогонические мифы соседствующих народов, говорящих на родственных языках, могут не иметь ничего общего. Как правило, антропогонический миф дает ответы на три вопроса: кто, из чего и как создал первых людей. Рассмотрим ряд примеров.

В новозеландском мифе говорится о том, что все люди и все вещи были рождены Небом и его супругой Землей. В древнеегипетской мифологии бог плодородия Хнум создал человека из глины на гончарном круге. У народа качари (Северо-Восток Индии) бытовало представление о том, что бог Алоу в течение дня лепил первых людей из земли. К концу дня он устал и решил оживить их на следующий день. Ночью пять братьев Алоу разломали фигуры и разбросали части по джунглям. Алоу пришлось начать все сначала. И опять ему не хватило дня, чтобы завершить работу. Наученный горьким опытом, он создал для охраны будущих людей двух собак. Теперь братья не осмелились испортить работу, и наутро Алоу оживил людей.

Эскимосы Аляски считали, что людей и животных создал Ворон. Первого мужчину он сделал из бобового стручка, животных вылепил из глины и вдохнул в них жизнь. Сначала Ворон создал горных козлов, потом оленей и только после них — женщину, которая стала женой первого мужчины.

В мифах народов Северной Европы (Скандинавия) говорится о том, что боги нашли на берегу моря недоделанные фигуры первой пары людей и оживили их. Фигуры были из разных пород дерева. Так появились на свет Аск (Ясень) и Эмбла (Ива).

У ряда народов, живущих на территории Бирмы и Бангладеш, существует миф о том, что женское божество Хлинеу снесло яйцо и оставило его без присмотра. Поток дождевой воды унес яйцо в реку, где оно застряло в корнях дерева. Там его нашла и высидела птица Ашюи. Из яйца вышли первые люди — брат и сестра (близнецы).

В Западной Полинезии и на Новой Гвинее распространен миф о создании первого поколения людей из червей. Версию со столь же “низким” происхождением человека предлагает и древнекитайский миф о Пань-гу. Сначала весь мир представлял собой яйцо, из которого появилось человекоподобное существо Пань-гу. Он рос в течение 18 тысяч лет со скоростью 3 метра в день, а потом скончался. Из частей Пань-гу образовались Земля, Луна, Солнце и остальное в этом мире. Дыхание Пань-гу стало ветром и облаками, голос — громом, кровь — реками, волосы на голове и усы — созвездиями, пот — дождем и росой. А люди? В людей превратились паразиты, жившие на теле Пань-гу.

Встречаются мифы, объясняющие появление разных народов и рас. Например, упомянутое выше божество Хлинеу снесло еще сто яиц, из которых вышли прародители разных народов. Белые таи, проживающие во Вьетнаме, верили, что после потопа верховный бог решил возродить жизнь. Для этого он послал на землю богов Таосуонга и Таонгана, дав им 8 тыкв и 8 медных палок. Внутри тыкв находились люди 330 народностей и семена 330 сортов риса, а также книги для предсказателей и жрецов. Таосуонг распределил тыквы по разным странам и проткнул их палками. Из тыкв вышли разные народы.

Когда индейцы впервые столкнулись с белыми и их чернокожими рабами, они придумали оригинальное объяснение расовым различиям. Задумав создать людей, боги вылепили фигурки из глины и положили их для обжига в печь. Так появились индейцы — люди замечательного кирпично-красного оттенка. Подумав о других странах, боги вновь изготовили глиняные фигурки, положили их для обжига, но заболтались и забыли вовремя вынуть. Фигурки обуглились и стали как головешки. Боги не растерялись и вдохнули в них жизнь, создав негров. Еще раз боги создали глиняные фигурки. На этот раз они боялись пропустить время и вынули фигурки раньше. Так появились бледнолицые европейцы.

У народа аси, который с давних времен и до сих пор живет на юге Китая, есть сказание под названием “Начало мира”. История аси прослеживается с 12 века до н.э., но сказание было записано только в 40-е гг. 20 века. “Начало мира” — это объединение космогонического и анропогонического мифов.

Сначала, как водится, в бесконечном мире не было ничего — ни земли, ни туч, ни неба. В год птицы (т.е. в самом-самом начале) дух Адэ, могущественный бог, построил небо, взяв в качестве материала бабочку с голубыми крыльями. Для завершения работы над небом его залатали тучами, сшили туманом. После этого, в год быка, другой дух, Аджи, построил землю, использовав бабочку с желтыми крыльями. Землю также сшили, причем иглами служили камыши, а нитями — лианы. Землю сшили с небом. И другие духи внесли свой вклад — создали светила, горы и т.д., посеяли траву, посадили деревья, словом, обустроили мир. После этого настала очередь человека:

Продукты народного творчества практически никогда не сохраняются законсервированными, их детали постоянно меняются. Специалисты утверждают, что сотворение женщины из ребра мужчины отсутствовало в древнем варианте; этот элемент был включен гораздо позднее, под влиянием христианских миссионеров.

Те, кто знаком с эстонским эпосом “Калевала” или поэмой Генри Лонгфелло “Песнь о Гайавате” (которая была навеяна индейским эпосом и известна нам в переводе Ивана Бунина), безусловно почувствовали сходство. В подлиннике “Начало мира” не имеет рифм, а подчинено строгому размеру. Перевод таких памятников — дело очень трудное и ответственное. Авторы перевода — известные ученые Б.Б. Бахтин и Р.Ф. Итс. Приведенный выше отрывок из литературного перевода показывает, насколько богаты и поэтичны мифы и как их обедняет краткое изложение.

Германский философ Фридрих Шеллинг (1775—1854) видел в мифологии первоначальную историю человечества. Антропогонические мифы — мифы о происхождении человека или его отдельных органов, свойств и способностей — возникли задолго до появления наук, философии и древних цивилизаций, на самом первом шаге людей к духовному творчеству и познанию себя.

Ничего более определенного о времени появления первых мифов сказать нельзя, но мифы о сотворении человека из земли, по-видимому, родились у народов Передней Азии в эпоху неолита, начавшуюся здесь примерно 10—11 тысяч лет назад, когда люди связали свое благосостояние с плодородием земли и чудесными свойствами обожженной глины. Во всяком случае, подобные мифы присутствовали в религиях шумерийцев и древних египтян.

В 24 веке до новой эры аккадцы, возглавляемые царем Саргоном Древним, подчинили разрозненные шумерийские города-государства. Однако завоевание не всегда означает господство во всем. Шумеры, несомненно, обладали более высокой культурой, чем завоеватели. Еще 5,5 тысяч лет назад они создали первую в мире письменность, обладали большими познаниями в математике и астрономии. Аккадцы многое переняли у шумеров, в том числе и мифы, естественно, несколько изменив их. Позднее территория, на которой образовалось царство Шумера и Аккада, стала называться Вавилонией (по названию столицы, Вавилона).

В некоторых шумерийских мифах говорится, что боги то ли не умели, то ли не хотели вести хозяйство. И людей они создали лишь для того, чтобы было кому трудиться на богов — обрабатывать землю, пасти скот, собирать плоды и кормить богов жертвоприношениями. Сотворив первого человека из глины, боги устроили пир. Захмелев, они опять принялись лепить людей, но у них получались одни уроды. В другом мифе верховный бог делает мотыгой дыру в земле. Из дыры выходят люди, которые раньше росли под землей, как трава. В ряде аккадских сказаний боги лепят людей парами из глины, а затем через пуповину вселяют в них жизнь.

Подобно всем прочим древним народам, имели свою “первоначальную историю” и древние евреи. Довольно полно их мифология представлена в священных текстах иудаистской религии, создававшихся на протяжении более чем тысячелетия (от 13—12 до 2 в. до н.э.). В начале первого тысячелетия новой эры те же идеи перешли в священные книги христиан. Первая часть христианской Библии Ветхий завет почти полностью совпадает с еврейской Библией.

Уже на первых страницах Библии излагается знакомый нам сюжет о сотворении человека из земли: “И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою” (Книга Бытия).

Мы привыкли воспринимать слово “Адам” как имя собственное. Так звали того первого мужчину, которого сотворил бог; оное имя носили многие тысячи мужчин разных национальностей. Однако это имя раньше было нарицательным: по-древнееврейски слово одам означает “человек”. Примечательно, что древнееврейское слово адама переводится как “глина”, “земля”, “прах”. Совпадение не случайно. Здесь прослеживается та же связь, что и между латинскими словами homo и humus. Общей основой для обоих лингвистических фактов служит миф о сотворении человека из земли. Основываясь на связи слов и представлений, английский (точнее, шотландский) историк Джеймс Фрэзер (Фрейзер) сделал вывод, что ми-

фический Адам был создан из красной глины. Сделать такой вывод Фрэзеру помог тот факт, что в еврейском языке красный цвет называется словом адом.

В Библии имеется не одно, а два сказания о сотворении человека богом. Сказание о создании мужчины из праха земного и дыхания жизни, а жены — из его ребра считается народным и более древним, чем второе, жреческое, по которому бог создал первую пару людей на шестой день творения: “И сказал Бог: сотворим человека по образу нашему, по подобию нашему”. В этом варианте нет упоминания ни о прахе земном, ни о ребре; мужчина и женщина создаются силою “слова Божия” одновременно.

Итак, по библейским сказаниям, Адам — первый человек и отец рода человеческого. Он не рожден, а сотворен, и этим отличается от всех будущих людей. Прожил Адам 930 лет и умер за 726 лет до Великого потопа. В Коране также признается, что первым человеком был Адам, что Аллах создал его из глины и что жену его звали Хаввой.

Совершенно очевидно, что понятое буквально, а не символически, ветхозаветное сказание далеко отстоит от научной картины происхождения человека. Однако в богатейшем фонде мифов народов мира найдется несколько антропогонических мифов, которые вполне совместимы с научной точкой зрения. Действительно, как заметил Э.-Б. Тайлор, считать идею о родстве человека с обезьянами лишь продуктом науки — значит допускать жестокую ошибку. Находившиеся на самых разных уровнях культуры племена и народы пытались дать генетическое объяснение своему подозрительному сходству с обезьянами.

Так, люди из индийского племени джайватс полагали, что они происходят от бога—обезьяны Ханумана. В качестве доказательства они указывали на то, что у их князей якобы сохранились более длинные позвоночники с отростками, похожими на хвост, с которым обычно изображался Хануман — герой эпической мифологии “Рамаяна”. Божественная обезьяна, друг Рамы, Хануман способен летать, изменять свой облик и размеры, обладает силой, позволяющей ему вырывать из земли холмы и горы.

Согласно некоторым мифам, процесс превращения обезьян в человека происходил не сразу, а в течение нескольких поколений. Так, некоторые племена Тибета вели свое происхождение от двух необыкновенных обезьян, превращенных в людей для того, чтобы заселить царство снегов. Они научились пахать и сеять хлеб, при этом у них постепенно исчезали хвосты и шерсть. Окончательно они стали людьми тогда, когда обрели дар речи и стали прикрывать тело подобием одежды из листьев.

У ряда племен Малаккского полуострова (Юго-Восточная Азия) сохранились предания о том, что они потомки белых обезьян, которые жили в горах, но однажды послали своих детенышей вниз, в долину. Там, в долине, и произошел процесс превращения обезьян в людей.

О мотивах изучения мифов

“Под мифом здесь будет пониматься рассказ о божествах или божественных существах, в действительность которых народ верит”; “Мифы представляли собой табуированные, священные рассказы” (Пропп, с. 16, 87). И.Г. Гердер рассматривал миф как часть созданных народом поэтических богатств, способ сохранения народной мудрости. В то же время деятели французского Просвещения (Вольтер, Дидро, Монтескье и др.) высокомерно клеймили мифы как продукты невежества и обмана, как суеверие и пережиток.

Никто не сомневается в том, что мифология сыграла великую роль в историческом развитии человечества. Многие, однако, думают, что век мифологии давно истек и трагическая развязка точно описывается словами классика: “Мавр сделал свое дело, мавр может уходить”. Страшно представить, что тогда произойдет. Чем же оправдывается сегодня существование в духовной культуре, а следовательно, в образовании и мировоззрении мифологической составляющей? Приведем несколько взаимодополняющих точек зрения.

1. Культура

“Без мифа, — писал Фридрих Ницше, — всякая культура теряет свой здоровый творческий характер природной силы; лишь обставленный мифами горизонт замыкает... культурное движение в некоторое законченное целое” (цит. по: Корнев, с. 49).

2. Самопознание

Как считают известные специалисты-этнографы С.А. Токарев и Е.М. Мелетинский, если подходить к мифологии “не как к “сумме заблуждений” древних (а с таким взглядом современная наука давно покончила), а как к огромному пласту культурного развития, через который прошло все человечество, как к важнейшему явлению культурной истории, господствовавшему над его духовной жизнью в течение десятков тысяч лет, значение мифологии для самопознания человечества станет очевидным” (Токарев, Мелетинский, с. 16).

3. Сказка

Сказка — один из основных жанров фольклора, в своем первоначальном виде была переработкой мифа. “Происхождение сказок из мифа... не вызывает сомнения. Архаические сказки обнаруживают отчетливую сюжетную связь с первобытными мифами...” (Мелетинский, с. 441).

4. Поэзия и литература

“Поэзия полна мифов”,— предельно кратко определил поэзию Эдуард Тайлор (Тайлор, с. 504). Польский писатель и знаток античной мифологии Ян Парандовский раскрывает эту формулу: “Греческая мифология в течение десятков веков царила в литературе, где никогда не занималась простая утренняя заря, а только Эос или Аврора, и в каждом стихе Луна была печальной Селеной, наклоняющейся над спящим Эндимионом. Потребовалось множество поэтических крестовых походов, чтобы сжить со свету богов античности и очистить место для святых церкви, открыть доступ в литературу христианским легендам и агиографии. Но сегодня в литературу вновь возвращаются Эдипы, Электры, Антигоны и Орфеи” (Парандовский, с. 174—175).

5. Наука

О мифологии как источнике научных гипотез писал физик СИ. Вавилов:

“И в наше время рядом с наукой, одновременно с картиной явлений, раскрытой и объясненной новым естествознанием, продолжает бытовать мир представлений ребенка и первобытного человека и, намеренно или ненамеренно, подражающий им мир поэтов. В этот мир стоит иногда заглянуть как в один из возможных истоков научных гипотез. Он удивителен и сказочен; в этом мире между явлениями природы смело перекидываются мосты связи, о которых иной раз наука еще не подозревает. В отдельных случаях эти связи угадываются верно, иногда они в корне ошибочны и просто нелепы, но всегда заслуживают внимания, так как эти ошибки нередко помогают понять истину” (Вавилов, с. 5).

Более кратко ту же мысль выразил философ А.Ф. Лосев:

“...Наука решительно всегда не только сопровождается мифологией, но и реально питается ею, почерпывая из нее свои исходные интуиции”. Ярким примером может служить эксплуатация древнегреческих мифов в психоанализе” (Лосев, с. 29).

Еще более очевидны связи мифологии с современными религиями, будь то ислам, буддизм, иудаизм или христианство. “Что религия всегда содержит в себе мифологию — это не вызывает никаких сомнений” (Лосев, с 67). О точке зрения Шеллинга на отношение мифа к истории мы уже писали. Следует только добавить, что полное согласие с Шеллингом в данном вопросе выразил и Н.А. Бердяев. Наконец, вспомним о сотнях, если не тысячах, географических, астрономических, ботанических, анатомических и прочих названий с мифологическими корнями. Так что мысленный эксперимент по устранению из современной культуры мифологии неизбежно привел бы к крупным потерям и в некотором смысле был бы равносилен разрушению культуры!

Краткая история гипотезы палеовизита

Идея палеовизита — отнюдь не детище наших дней, но поначалу она высказывалась только в художественной литературе. Сошлемся лишь на два примера.

В романе Сирано де Бержерака “Иной Свет, или Государства и Империи Луны”, написанном в 17 в., житель Солнца признается в том, что он и его друзья неоднократно посещали Землю. Именно этих тайных визитеров жители Земли принимали за оракулов, гномов, духов, нимф... Визиты прекратились после того, как гости уверились в людском невежестве.

Герои романа Жюля Верна “С Земли на Луну” (1865) рассуждают о том, есть ли на Луне цивилизация. Они приходят к выводу о том, что если таковая существует, то, весьма возможно, намного превосходит земную. В таком случае вполне вероятно, что жители Луны побывали на Земле еще тысячи лет назад.

С конца прошлого века идею палеовизита начали широко развивать писатели-фантасты; тогда же эта тема вошла в моду в качестве предмета интеллектуальных споров творческой интеллигенции в свободное от работы время; впрочем, суждения в этих спорах не отличались ни ясностью, ни доказательностью. К началу нынешнего столетия выявились три тенденции:

• посещения не было, так как нет явных следов;
• посещение не исключено, но следы его пока не обнаружены;
• посещение было, а доказательства можно найти в разных легендах, мифах, если интерпретировать их по-новому.

А что думали о палеовизите ученые? Мнения, естественно, расходились. Так, К.Э. Циолковский признавал, что посещение могло состояться в незапамятные времена и его следы могут скрываться в недоступных для нас местах, например, в морских пучинах. Я.И. Перельман тоже полагал такое событие маловероятным.

Начало 60-х годов нашего века можно считать очень важной вехой. Именно в это время в трудах советского математика М.М. Агреста и американского астрофизика Карла Сагана было сформулировано обоснование гипотезы о палеовизите. Агрест обратил внимание на ряд интересных фактов (библейские тексты о пришествии на Землю небесных существ; гигантская каменная терраса в ливанском Баальбеке, которую воздвиг неизвестно кто и неизвестно для чего; рисунок “космонавта” на скалах Тас-

силин-Аджера в Северной Африке и т.д.). Он призвал к поиску соответствующих свидетельств в мифах, легендах, письменных источниках и памятниках материальной культуры. При этом Агрест подчеркивал, что окончательно решить вопрос о том, действительно ли палеовизит когда-то имел место, можно лишь при помощи экспериментального исследования по хорошо продуманной программе с применением современных методов анализа.

Однако случилось так, что те специалисты, которые могли бы сказать весомое слово — историки, этнографы, мифологи, — не проявили к гипотезе палеовизита никакого интереса (очевидно, были поглощены более “земными” делами). Зато на призыв Агреста и Сагана с энтузиазмом откликнулись любители. Ю.Н. Морозов, член редколлегии международного “Журнала палеовизитологии”, пишет:

“В результате тема пришельцев оказалась отданной на откуп любителям. Авторы многочисленных статей и книг, написанных в 60—70-е годы в поддержку идеи о посещении Земли, как правило, не были специалистами в затрагиваемых ими областях знания, да и к науке вообще зачастую имели весьма отдаленное отношение, однако ни самих пишущих, ни широкого читателя данное обстоятельство не смущало... На такой почве сформировался классический вариант “гипотезы о пришельцах” (или, как называют ее за рубежом, “теории древних астронавтов”), в которой изначально осторожный вопрос: “А МОЖЕТ, ОНИ БЫЛИ НА ЗЕМЛЕ” — давно заменен убежденным ответом: “КОНЕЧНО, БЫЛИ!” (Морозов, с. 10).

Более того, гипотеза о палеовизите у ряда авторов трансформировалась в убеждение о внеземном происхождении человечества. Эта трансформация имеет принципиальное значение. В конце концов, о том, прилетали ли когда-нибудь на нашу планету гости из далеких миров, нам узнать интересно и любопытно, а вот о том, как возникло человечество, нам знать необходимо.

Пожалуй, наиболее известным сторонником идей палеовизита и космического происхождения человека является швейцарец Эрих фон Дэникен. Его перу принадлежат книги, ставшие бестселлерами (“Воспоминания о будущем”, “Посев и космос” и многие другие). По некоторым из них были сняты кинофильмы — в частности лента “Воспоминания о будущем” знакома и отечественному зрителю. Кроме того, фон Дэникен является идейным лидером созданного в 1973 г. международного Древнеастронавтического общества. Он начитан, энергичен, объездил весь земной шар. Часто выступает с лекциями и докладами, неизменно привлекающими внимание публики.

“Теория” Эриха фон Дэникена сводится к следующему. Посланцы внеземных цивилизаций посещали Землю неоднократно. Во время своего первого визита они оценили обстановку, выбрали из всех животных наиболее персцективных с точки зрения возможного умственного развития (ими оказались теперь уже вымершие предки человека) и внесли в их наследственность целенаправленные изменения. Сначала пришельцы создали таким образом только одну мужскую особь, затем, взяв от нее клеточные структуры, вырастили еще и женскую.

Первая пара людей какое-то время была изолирована от контактов с внешним миром, для чего помещена в специальную резервацию. Во время второго визита инопланетяне рассмотрели результаты своего эксперимента. Несмотря на то что созданный земной вид уже обладал разумом, творцы не были довольны тем, что получилось. Они уничтожили практически всех людей, а у оставшихся вновь откорректировали генетические структуры. С тех пор и начался настоящий прогресс человеческого рода. Впрочем, вряд ли здесь уместно употреблять слово “прогресс”. Все развитие происходило, происходит и в дальнейшем будет происходить по плану инопланетян. Людям только кажется, что они чего-то добиваются сами: в действительности же все свои открытия они просто извлекают из глубин своей генетической памяти, где инопланетяне заботливо запрограммировали всю информацию, которая когда-нибудь может потребоваться людям. Далеко не случайность, что даже сама догадка о происхождении человеческого рода от космических пришельцев почти одновременно пришла в голову многим — просто, по старому плану творцов, для людей настало время приобщиться к истине.

В древние времена, общаясь с пришельцами и видя их превосходство во всем, люди “обожествили” их. При этом люди сохранили воспоминания о контактах с инопланетянами и зафиксировали их в мифах, легендах и преданиях. В мифах многих народов правильно отражены такие события, как сотворение сначала мужчины, а потом женщины; жизнь в раю; потоп, уничтоживший почти все человечество, и т.п.

Следует отметить, что идея Дэникена, оставаясь неизменной в главном, в деталях варьируется от книги к книге. В “Посеве и космосе” Дэникен развивает мысль о том, что на Земле нашла пристанище та группа представителей внеземной цивилизации, которая уцелела в космической войне. С помощью генной инженерии они создали homo sapiens. В других книгах Дэникен пишет о том, что люди произошли от межгалактических браков между пришельцами и древними гоминидами. В книге “Назад к звездам” он предлагает еще одну версию. В результате какой-то технической неисправности инопланетный корабль был вынужден приземлиться на острове Пасхи. Жизнь на маленьком островке была скучной, и пришельцы занялись просветительной работой среди местного населения — рассказали о далеких мирах, обучили своему языку. То ли для того, чтобы оставить о себе память, то ли чтобы подать сигнал бедствия, то ли от скуки они вырубили из скал гигантские монолиты и расставили их по всему острову.

Вскоре друзья пришли им на помощь. Важно понять, почему большинство серьезных ученых, в принципе не отвергая гипотезу о посещении Земли представителями внеземной цивилизации в древние времена, скептически относятся к “древнеастронавтической теории” и обвиняют ее защитников в дилетантизме.

Пояснение
О “дилетантах” и “профессионалах” в науке

История науки знает немало случаев, когда “дилетанты” делали выдающиеся открытия и вносили весомый вклад в науку. Более того, можно считать, что налет дилетантизма всегда характерен для начальной стадии разработки новых научных областей: нет соответствующим образом подготовленных профессионалов в данной области, зато имеется интересная проблема, притягивающая к себе пытливые и не скованные грузом научных догм умы. “Самоучками” были великий изобретатель Томас Эдисон, археологи Генрих Шлиман и Буше де Перт (о нем см. в главе 6), этнограф Эдуард Бернетт Тайлор, ассириологи Джордж Смит и Генри Роулинсон, американист Кингсборо... Они интересны нам не только как творцы крупных открытий, но и как люди с поучительной судьбой, удивительными способностями, сложными характерами.

Генрих Шлиман (1822—1890) был третьим из 7 детей в семье сельского пастора. Приход был очень беден, что отражалось и на семье пастора. Образованием Генриха вначале руководил отец. Они изучали латинскую грамматику и древнюю историю. У Генриха была цепкая память, он хорошо запоминал даты, факты, имена. Эрнст Шлиман пересказал восьмилетнему сыну Гомера, а потом подарил ему “Всемирную историю для детей”. Много позже, уже в преклонном возрасте, Генрих Шлиман в своих воспоминаниях описал то впечатление, какое произвела на него одна из иллюстраций в этой книге — горящая Троя и бегство Энея. Шлиман был уверен, что именно из его детского неверия в то, что все любимые герои были только поэтической выдумкой, родилось желание найти Трою и доказать, что все было на самом деле.

Между тем жизнь складывалась непросто: умерла мать, отца обвинили в краже приходских денег. Девятилетний Генрих переселился к дяде. Он начал учиться в гимназии, но из-за отсутствия денег через три месяца был вынужден ее покинуть. Еще два года удалось проучиться в местном реальном училище, но уже с 14 лет Генриху пришлось наняться работником в деревенскую лавку. Рабочий день длился 18 часов. За пять с половиной лет он не прочитал ни единой книги — не было ни времени, ни книг. Серьезно заболев, Шлиман потерял работу. Он нанялся юнгой, счастливо спасся при кораблекрушении и оказался в Голландии. Голодая и отказывая себе во всем, он изучал бухгалтерское дело и языки. За рекордно короткое время Шлиман не только самостоятельно выучил 7 языков (включая русский), но и изобрел свой метод их изучения. Попав торговым агентом в Россию, Шлиман занялся коммерцией, разбогател. Жизнь наладилась, но чего-то ему не хватало. Всем делам — учебе, языкам, торговле — Шлиман предавался самозабвенно. Теперь его увлекли путешествия, настоящие, опасные; он был одним из немногих европейцев, пробравшихся в Мекку и Японию; написал книгу “Китай и Япония в настоящее время”. В 44 г. Шлиман становится студентом Сорбонны, а в 48 уже приступает к самостоятельным археологическим раскопкам, приведшим к потрясающим открытиям.

В археологии Шлиман обрел возможность для реализации своих способностей, знаний, умений и, главное, давней страсти к Гомеру. Психологи сказали бы, что археология наилучшим образом отвечала его потребности в самоактуализации. Пригодилось все — от владения множеством языков и знания древних авторов до заработанных миллионов и умения рисковать.

В поисках гомеровской Трои Шлиман во всем полагался на любимого автора, “шел” за ним, а бесценные находки одна за другой шли к нему в руки. Его вера в Гомера была безгранична и проявлялась даже в мелочах. Когда на одном крестьянском дворе на него внезапно бросились огромные псы, Шлиман мгновенно вспомнил, что в аналогичной ситуации предпринял Одиссей:

Вдруг вдалеке Одиссея увидели злые собаки;
С лаем они на него побежали; к земле осторожно,
Видя опасность, присел Одиссей...

Шлиман тоже осторожно присел на землю — собаки его не тронули.“В области археологии Шлиман достиг трех вершин” — он нашел Трою, царские погребения в Микенах и поселение в Тиринфе. Он первым обнаружил следы того, что сейчас принято называть крито-микенской цивилизацией (К. Керам). Это не мешало многим представителям “чистой науки” называть Шлимана “дилетантом и профаном”. Часть претензий была справедлива, так как он действительно: 1) неправильно датировал свои находки в Трое и Микенах (найденная им Троя не была гомеровской!); 2) допускал грубые нарушения техники раскопок, что привело к многим утратам и, главное, невозможности правильной датировки; 3) достаточно произвольно интерпретировал находки — видел то, что хотел, полагаясь скорее на интуицию и воображение, чем на логику фактов.

Англичанин Генри Роулинсон (1810—1895), расшифровавший ассирийскую клинопись, служил инструктором в персидской армии. Другой англичанин, Джордж Смит (1810—1876), был лондонским рабочим, а стал одним из крупнейших ассириологов в мире. Будучи наборщиком и гравером, он готовил набор для издания клинописных ассирийских надписей и увлекся их расшифровкой. Смит самостоятельно овладел ассириологией и сделал ряд замечательных исторических и филологических открытий.

Похожим путем пришел к науке и Иван Александрович Голышев (1838—1897) — крестьянин-археолог, родился в крепостной семье, издавна занимавшейся иконописью. Научившись грамоте в приходской школе, он поступил в Москве в учение к литографу. С трудом откупившись от рекрутства, Голышев в 1858 г. открыл в Москве мастерскую литографии. Под влиянием известного владимирского археолога К.Н. Тихонравова Голышев занялся изучением старины. В течение 35-летней ученой деятельности Голышев написал более 500 статей по археологии, этнографии, иконографии, обнародовал много исторических документов. На свои средства Голышев выпустил 9 альбомов по археологии: “Древности Богоявленской церкви 17 в. в слободе Мстере” (1870), “Атлас рисунков старинных пряничных досок” (1874), “Памятники старинной русской резьбы по дереву” (1877) и др.

Первые тропки в науке прокладывают любители, причем вклад многих из них, самоотверженно отдававших свои силы разгадкам великих тайн, был признан или недостаточно, или поздно. Однако были и исключения. Эдуарда Бернетта Тайлора (1832—1917) оценили по заслугам еще при жизни. Его по праву считают главой и основателем английской школы эволюционизма в этнографии.

В своих книгах и статьях (их насчитывается более 250) Тайлор развивал идеи эволюционизма применительно к человеческой культуре. Саму историю человечества он рассматривал как частичку истории природы. Тайлор считал, что все народы и все культуры соединены между собой в один непрерывный и прогрессивно развивающийся эволюционный ряд. Различия в культуре и быте отдельных народов объясняются не расовыми особенностями, а неодинаковостью достигнутых ими ступеней развития. В культуре народов есть черты, специфические для этих народов (что вызвано условиями их жизни), но много и общечеловеческого, универсального для определенных стадий развития. Культурные достижения могут быть самостоятельно изобретены, унаследованы у предков или заимствованы у соседей. Тайлору принадлежит введение понятия “пережиток” — так он обозначил те обряды, обычаи, воззрения и т.п., которые, будучи перенесены из одной стадии культуры в более позднюю, остаются живым свидетельством и памятником прошлого. (Пережитки в культуре за десятилетие до Тайлора выделил русский ученый К.Д. Кавелин, но, как это часто бывает, не был услышан и не оказал влияния на европейскую этнографию.) Тайлор разработал теорию “первобытного анимизма” — первую развернутую теорию происхождения и развития религии, до сих пор считающуюся одной из наиболее интересных.

Тайлор был избран членом Королевского общества (которое заменяет в Великобритании Академию наук), был хранителем и фактическим создателем Этнографического музея в Оксфорде, первым профессором созданной в 1896 г. кафедры антропологии в Оксфордском университете. Дважды избирался президентом Антропологического института Великобритании и Ирландии. За свои научные труды он получил дворянство и стал сэром Эдуардом Тайлором.

Между тем все формальное образование этого прекрасного ученого сводилось к средней квакерской школе. Тайлор—старший был промышленником и не разрешил сыну учиться в колледже, так как собирался сделать его своим преемником. Жизнь, однако, распорядилась иначе. Еще в молодости Тайлор довольно серьезно заболел, и для поправки здоровья его отправили на Кубу, где он познакомился с одним меценатом и любителем древностей. Именно под его влиянием Тайлор заинтересовался археологией и этнографией. Вернувшись через два года на родину, он занялся самообразованием: изучал этнографическую литературу и древние языки — латынь, древнегреческий, древнееврейский, без которых нельзя было обратиться ко многим историческим первоисточникам. Позже, женившись на весьма состоятельной женщине, он получил возможность посетить музеи Европы и Америки.

К какой группе следовало бы отнести Э.-Б. Тайлора — к “дилетантам” или к “профессионалам”? По формальным признакам (образованию) — к первой, по результатам деятельности — ко второй. Как видим, классификация исследователей на “чистых” и “нечистых” не так уж проста. Очевидно, следует принимать во внимание такой трудно уловимый, но все же существенный момент, который мы бы назвали стилем мышления. В качестве примера научного стиля мышления, характеризующегося прежде всего опорой на факты и поиском естественных (а не сверхъестественных) причинно-следственных связей, приведем две выдержки из “Первобытной культуры” — книги, написанной Тайлором в 1871 г.

“Культура, или цивилизация, в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества. Явления культуры у различных человеческих обществ, поскольку могут быть исследованы лежащие в их основе общие начала, представляют предмет, удобный для изучения законов человеческой мысли и деятельности. С одной стороны, однообразие, так широко проявляющееся в цивилизации, в значительной мере может быть приписано однообразному действию однообразных причин. С другой стороны, различные ступени культуры могут считаться стадиями постепенного развития, из которых каждая является продуктом прошлого и в свою очередь играет известную роль в формировании будущего” (Тайлор, с. 18).

Так начинается фундаментальный труд Тайлора, к которому мы не раз будем возвращаться, поскольку “этнографическая составляющая” в программе курса “Человек и общество” имеет довольно большой удельный вес. Особо выделим ту мысль, что этнографический материал удобен и необходим для изучения законов человеческой мысли и деятельности. Еще более четко свое кредо Тайлор выражает далее:

“Как ни зачаточно состояние науки о культуре, но все более и более несомненным оказывается, что даже кажущиеся особенно произвольными и безмотивными явления так же неизбежно должны быть помещены в ряду определенных причин и следствий, как и факты механики. Может ли, например, быть на общий взгляд что-нибудь более неопределенное и неподчиненное правилам, чем продукты воображения в мифах и баснях? Однако всякое систематическое изучение мифологии, опирающееся на обширное собрание фактов, обнаруживает в этих порождениях фантазии последовательный переход от одной стадии к другой и в то же время однообразие результата вследствие однообразия причины. Здесь, как и везде, беспричинная произвольность явственно отступает все далее и далее, как объяснение, которое приемлемо лишь для невежд. Все больше оттесняется также и случай, который для малоразвитых умов все еще является реальной причиной событий, необъяснимых другим путем, тогда как для образованного человека подобное объяснение тождественно незнанию. Только не умея заметить непрерывную связь в событиях, люди бывают склонны приходить к идеям о произвольных импульсах, беспричинных движениях воли, о случайности, бессмысленности и неопределенной безотчетности. Если детские игры, бесполезные обычаи, нелепые суеверия счесть произвольными на том основании, что никто не может сказать с точностью, как они произошли, то подобный вывод напомнит нам ход мыслей, к которому некоторые исключительные свойства дикого риса привели одно из племен краснокожих индейцев, склонное во всей остальной природе видеть гармонирующее действие одной контролирующей воли. Великий дух, говорили вероучители племени сиу, создал все, кроме дикого риса; рис же произошел случайно” (Тайлор, с. 30).

Тайлору принадлежит весьма удачная формулировка принципа историзма: нельзя объяснить с помощью логики то, что выясняется лишь при свете истории. Иными словами, для понимания какого-то явления культуры необходимо (хотя и недостаточно) выяснить его истоки, в частности, то значение, которое в него вкладывалось, — иначе мы обречены на скольжение по поверхности и описание без понимания смысла. Так случилось с одним умным и хитрым дикарем, которого придумал Петр Успенский: он развинтил часы, пересчитал все колесики, винтики, даже зубчики на всех колесиках и не понял только одного — для чего нужны часы.

Это положение можно было бы подкрепить многочисленными примерами, но ограничимся только одним. Всем, наверное, известен обычай, заслышав в лесу кукованье, спрашивать у кукушки, сколько лет осталось прожить, и считать, сколько раз она прокукует. Этот обычай может вызвать удивление и даже показаться лишенным всякого смысла (в самом деле, почему в качестве оракула выступает кукушка, а не какая-нибудь более почтенная или, наоборот, более зловещая птица или животное или...). А все дело в том, что давным-давно у многих народов кукушка олицетворяла одну из частей души человека; душа же могла знать то, что обычно недоступно для человека.

Возвращаясь к проблеме профессионализма и любительства в науке, попытаемся вновь ответить на вопрос: кем же следует считать Эдисона, Шлимана, Тайлора и других — профессионалами или дилетантами? Прежде всего следует развести два понятия: дилетант (любитель) и автодидакт (самоучка). Безусловно, все названные деятели могут и должны считаться автодидактами, поскольку в основе их знаний лежит не прохождение курса учебных заведений, а упорный труд самообразования. Далее, дилетант (от лат. delectare — услаждать, забавляться) — это человек, не только занимающийся каким-либо искусством или наукой без специальной подготовки (т.е. автодидакт), но и поверхностно знакомый с той областью науки или искусства, которой он занимается.

Говорят еще об одном различии: специалисту-профессионалу его знания и умения служат не только для получения удовольствия, но и для добывания средств к существованию. Эта граница, однако, довольно условна. Известно, например, что Сократ не брал со своих учеников никакой платы. Занятия философией не приносили ему дохода. Значит ли это, что Сократ не был профессионалом?

Нередко те, кого современники числили дилетантами, впоследствии были признаны крупными специалистами: настолько велики их научные достижения, влияние на формирование целых научных школ и отраслей, что они по праву должны считаться профессионалами. Однако не все из них смогли безупречно пройти тернистый путь от дилетантизма к профессионализму. Признавая, например, огромные заслуги в археологии Генриха Шлимана и Буше де Перта, мы должны также признать справедливыми и многие критические замечания в их адрес за грубые ошибки, допущенные в результате пробелов в образовании.

Наверное, историкам и методологам науки еще предстоит ответить на вопрос, какой вклад в развитие научного знания был внесен любителями, но априорно мы можем предположить, что он не так уж мал. Отсюда, однако, не следует, что все великое в науке совершили дилетанты, как это представлял Артур Шопенгауэр:

“Дилетанты, дилетанты” — так пренебрежительно называют тех, кто занимается какой—либо наукой или искусством из любви... и испытывают от этого радость, те, кто превратил эти занятия в средство для заработка. Это пренебрежение основывается на присущем им низком, гнусном убеждении, что ни один человек никогда серьезно не возьмется за то или иное дело, если к этому его не побуждает голод, нужда или еще что-нибудь в этом роде. ... В действительности же, наоборот, для дилетанта его дело —цель, а для специалиста оно всего лишь средство, и лишь тот с полной серьезностью отдается делу, кто интересуется им, кто занимается им con amore. Именно такие люди, а не поденщики совершили все великое” (цит. по: Керам, с. 47).

Из самых благих побуждений малоподготовленные археологи-любители приносят больше вреда, чем пользы; от их “любви” погибло и гибнет много памятников и предметов старины. Нелишне напомнить, что самовольные раскопки воспрещены законом.

О другой опасности:— недостаточно глубокой и всесторонней подготовке ученого-гуманитария писал Э.Тайлор: “Всегда бывает опасно отрывать какой-либо обычай от связанных с ним событий прошлого, относиться к нему как к изолированному факту и пытаться только путем догадок приходить к некоторому удовлетворительному объяснению его” (Тайлор, с. 31). Это справедливо не только по отношению к обычаям и обрядам, но и по отношению к любому факту, любому рассматриваемому явлению.

Беда не в том, что дилетанты часто “изобретают велосипеды” — в конце концов это занятие небесполезно уже потому, что позволяет почувствовать радость творчества. Гораздо хуже и опаснее то, что дилетанты нередко популяризируют недоказанное, необоснованное, сомнительное, да и просто фальсифицированное.

Нередки случаи, когда любителей можно уличить в вольном или невольном использовании такого приема ведения спора, который получил название “аргумент к публике”. Этот прием, квалифицируемый как некорректный, состоит в том, что вместо обоснования истинности или ложности тезиса объективными аргументами пытаются опереться на мнения, чувства, настроения слушателей. Типичным случаем аргумента к публике является попытка вызвать презрение к “кабинетным червям”, создать представление об ученых как заумных, ни на что не годных дармоедов, которые пытаются скрыть свою никчемность за непонятными словами и сживают со свету тех, в ком чувствуют конкурентов.

Требования к научным гипотезам

Еще в 7—5 веках до н. э. философы Анаксимандр, Левкипп и его ученик Демокрит пришли к убеждению, что число миров бесконечно. Миры эти могут быть схожими с нашим, а могут значительно отличаться; некоторые из них только-только возникают, другие находятся в расцвете, третьи уже гибнут. В течение многих последующих веков эта идея была забыта. Этому способствовало распространение идей раннего христианства. В Священном писании была изложена та версия возникновения мира и человека, отход от которой квалифицировался как тягчайшая ересь. Философ и поэт Джордано Бруно (1548—1600) как раз и был обвинен в ереси и сожжен инквизицией за распространение учения о множественности миров Вселенной.

Фактически, к античной традиции наука вернулась не так уж давно. Сейчас ученые прекрасно знают о существовании множества галактик, звезд и планет; изучают их эволюционную историю. Многие специалисты допускают, что во Вселенной существуют планеты с теми или иными формами жизни. Если это так, то уместно высказать следующую гипотезу: возможно, на некоторых планетах обитают разумные существа. Далее, какие-то из внеземных цивилизаций находятся на несравнимо более высоком уровне развития, чем наш, обладают знаниями и техникой, нам недоступными. Следующий шаг в цепочке допущений: представители высокоразвитых внеземных цивилизаций способны преодолевать огромные космические пространства. Более того, возможно, что кто-то из них нанес визит на нашу планету многие тысячи или сотни тысяч лет тому назад. Именно так формулируется вариант гипотезы о палеовизите. Все это, однако, одни только догадки, предположения, хотя в их основе — некоторые научные представления о безграничности Вселенной, множестве галактик, эволюции жизни и разума.

“Никто в настоящее время не в праве безоговорочно отвергать новые гипотезы и идеи. Часто отказ от каких-либо нетрадиционных открытий оборачивается потерей для науки. В истории науки таких случаев множество... В тот момент, когда гипотеза предложена, нет необходимости заботиться о ее обосновании, более важно, говоря словами Бертрана Рассела, поверить в нее интуитивно, то есть испытать необъяснимое чувство веры... Однако в дальнейшем только большая теоретическая или экспериментальная работа позволит серьезно обосновать гипотезы... Существует второй этап, когда можно проверить гипотезу (тестировать) и в зависимости от результата либо принять ее, либо отвергнуть” (Малиновы, с. 8).

Любой автор имеет право выдвигать любые гипотезы (гипотеза переводится с греческого как “догадка”, “основа”, “предположение”). Однако не стоит забывать, что уверенность в собственной правоте, безусловно важная в науке, сама по себе не может считаться основанием для принятия гипотезы. В науке гипотеза всегда ассоциируется с вероятностным допущением. Это, кстати, отражено и в большинстве общепринятых формулировок — “допустим, что ...”, “можно предположить, что...”, “вероятно” и т.п. Само выдвижение гипотезы базируется на каких-то данных, но для того, чтобы она была принята хотя бы в ранге гипотезы, необходима ее проверка.

Фактически в науке действует принцип “экономии мышления” — новая гипотеза становится общепризнанной (в большей или меньшей степени) только в том случае, если в ней есть потребность, то есть если прежние гипотезы не могут удовлетворительно объяснить накопленные факты. Важно, чтобы предлагаемое объяснение стремилось охватить как можно большее число фактов, а не подходило к ним избирательно (по принципу “что хочу — объясняю, что хочу — нет”). “Для того чтобы быть обоснованной или состоятельной, гипотеза должна отвечать определенным условиям. Выполнение этих условий еще не превращает гипотезу в теорию, но при их отсутствии предположение вообще не может притязать на роль научной гипотезы” (Ивин, с. 106). Каковы же эти непременные условия?

Условие непротиворечивости: выдвигаемая гипотеза должна учитывать весь фактический и теоретический материал. Если она вступает в противоречие с ними, то она должна доказать несостоятельность факта (то есть того, что раньше считалось твердо установленным фактом) или теоретического положения.

Условие проверяемости: гипотеза должна допускать принципиальную возможность проверки. Многие выдвигаемые гипотезы не могут быть проверены сразу, на нынешнем уровне развития науки. Они не отбрасываются как несостоятельные, если остается возможность их проверки в будущем.

Условие приложимости ко всему классу исследуемых объектов: следует стремиться к тому, чтобы гипотеза объясняла не только единичный случай, но объясняла бы и предсказывала возможно более широкий круг родственных явлений. Гипотезы, выдуманные специально для объяснения единичных фактов (казусов), получили название “гипотезы к случаю” (гипотезы ad hoc). Они бывают очень полезны как полумера, как небольшой шаг познания, но при этом не следует забывать об их временном характере.

Ахиллесова пята “древнеастронавтической теории” именно в пренебрежении принципами научного познания. Это пренебрежение проявляется как в отношении к науке как таковой, так и в способах аргументации, попытках интерпретации фактов.

“Сам Дэникен уверен, что для полноценного исторического исследования вовсе не обязательна профессиональная подготовка и специальные знания, напротив, они даже мешают “пустить фантазию в свободный полет”. Соответственно этому вся конкретная аргументация автора “Воспоминаний о будущем” строится в расчете на мышление неспециалиста, апеллирует к его житейскому “здравому смыслу”.

“Не правда ли, очень похоже на астронавта?” — спрашивает Дэникен, помещая репродукцию какого-нибудь наскального изображения. “И в самом деле, похоже”, — изумляется читатель, не раз видевший космонавтов в массовой печати и на экранах телевизоров. “А могли ли люди, не имевшие совершенной техники, воздвигнуть такой колосс?”— предлагает Дэникен новый вопрос—аргумент. “Не могли”,— убежденно качает головой читатель, разглядывая снимок древнего сооружения, один только блок которого в несколько раз превосходит человеческий рост. Что же касается мифов и религиозных сказаний, то Дэникен советует: подставляйте на место слова “бог” слово “астронавт”, вместо слова “ангел” читайте “робот” — и вам все станет ясно. Читатель с увлечением подхватывает эту игру в “общедоступную науку”, на каждом шагу проникаясь верой, что решать научные загадки, интерпретировать исторические памятники не намного сложнее, чем разгадывать шараду или кроссворд. Проявляя неистощимую изобретательность в поиске все новых и новых “следов пришельцев”, Дэникен складывает из их яркой мозаики свою картину земного прошлого, которая для непосвященных людей притягательнее “скучных” и “туманных” концепций ученых” (Морозов, с. 11).

Аргументация сторонников палеовизита

Рассмотрим факты, которые используют сторонники гипотезы о палеовизите для обоснования ее истинности. Их можно подразделить на несколько групп:

• мифы, религиозные предания, сказки;
• мегалиты;
• другие постройки неизвестного назначения;
• неопознанные ископаемые объекты;
• “странные” изображения и модели;
• знания, полученные от пришельцев.

Мифы, религиозные предания, сказки

В их основе — вера в сверхъестественные существа, спустившиеся с небес и превосходящие людей разумом и могуществом. Действительно, многие народы помещают своих богов и “культурных героев” на небеса, но имеется и множество указаний на другие места, откуда появлялись или куда уходили боги и герои. Если мы будем исходить только из предполагаемого места обитания богов, то нам придется признать существование и вмешательство в жизнь на Земле не только космических, но и подземных, подводных и прочих цивилизаций.

Как мы видели, антропогонические мифы многих народов объясняют возникновение первых людей тем, что они были сотворены неким демиургом из самых разных подручных материалов. Сторонники космического происхождения человечества усматривают в этих мифах прямое доказательство своей правоты. Но далеко не все антропогонические мифы содержат упоминание демиурга — немало есть и таких, в которых люди образовались из каких-то предметов, животных или выросли на деревьях.

Если интерпретировать миф как отражение факта контакта с инопланетянами и их активного вмешательства в земные дела, то мы должны быть последовательными и верить в то, что пришельцы превращали людей в пауков (миф об Арахне), растения (мифы о Дафне, Нарциссе), змей и т.п. Более того, следуя той же логике, т.е. признавая миф достоверным источником информации, нужно признать, что пришельцы сотворили не только человечество, но и Землю и вообще весь мир и саму материю, о чем сообщают космогонические мифы.

Прибегая к мифологии как к аргументу в свою пользу, сторонники палеовизита акцентируют внимание на трех узловых моментах: 1) общие, повторяющиеся сюжеты мифов, рожденных в разных точках Земли; 2) наличие в них разумных существ с неземной биологической организацией (многочисленные фантастические персонажи типа тысячеглазого великана Аргуса, кентавров, грифонов, сирен, полудевы-полузмеи Ехидны, в свою очередь родившей трехглавого пса Кербера, лернейскую гидру и других чудищ); 3) сверхъестественная мощь этих существ, часто проявляющаяся в умении повелевать стихиями (например, молниями), громоподобном голосе и т.п.

Конечно, можно предполагать, что в случае контакта с инопланетянами человечество отразило бы их в образах неких сверхъестественных существ, причем эти образы были бы созвучны уровню миропонимания творцов сказаний. Однако из факта существования такого рода мифов вовсе не следует, что они были спровоцированы встречей с представителями внеземной цивилизации. (Поясним эту мысль с помощью простой аналогии. Из двух посылок: а) “если идет дождь, то земля мокрая” и б) “идет дождь”, следует обязательный вывод: “земля мокрая”. При других исходных посылках: а) “если идет дождь, то земля мокрая” и б) “земля мокрая”, вывода о том, что идет дождь, сделать нельзя. Элементарный жизненный опыт подтверждает, что земля может быть мокрой не по причине дождя, а из-за таяния снега, полива и по другим причинам.)

Известные факты “обожествления” представителей других человеческих культур должны предупредить излишнюю доверчивость к продуктам народного творчества. Вряд ли кто-нибудь из нас будет рассматривать Николая Николаевича Миклухо-Маклая как инопланетянина, однако папуасы Берега Маклая на Новой Гвинее искренне считали его спустившимся с Луны богом (причем сам ученый не стремился разрушить это представление) .

В 60-е гг. Карл Саган допускал, что те странные существа, которые, согласно вавилонским мифам, дали начало шумерской цивилизации, были инопланетянами. Однако в 1973 г. в книге “Космическая связь” он признался: “Как ни соблазнительна эта и подобные ей легенды, я пришел к выводу, что доказать контакт с внеземлянами на основании таких легенд невозможно. Существуют удовлетворительные альтернативные объяснения” (цит. по: Морозов, с. 16).

Приведем крайне любопытный миф австралийских аборигенов о происхождении созвездия Южный Крест.

В самом начале времен небесный владыка сотворил двух мужчин и одну женщину, научив их питаться растениями. Когда наступила засуха, первые люди начали голодать. Один из мужчин убил сумчатую крысу. Он и женщина стали есть мясо животного, другой же мужчина, несмотря на все уговоры, не притронулся к непривычной пище, хотя и был смертельно голоден. Поссорившись с товарищами, он ушел в сторону заката. Вскоре они отправились за ним и увидели его на другой стороне долины. Они крикнули ему, но он продолжал идти и подошел к большому белому эвкалипту. Здесь он замертво упал на землю, а рядом с ним люди увидели черное существо с двумя огненными глазами. Оно подняло мертвеца на дерево и бросило в дупло. Спеша через долину, мужчина и женщина услышали такой оглушительный удар грома, что свалились на землю. Поднявшись, они с удивлением увидели, что гигантский эвкалипт вырван из земли и несется по воздуху в южную сторону неба. Они заметили огненные глаза, сверкавшие с дерева. Наконец дерево остановилось около Варрамбула (Млечного Пути) , где живут небесные боги. Постепенно дерево скрылось из виду, и только четыре сверкающих огненных глаза видели люди.

Для племен этой части Австралии созвездие Южного Креста до сих пор известно как “место белого эвкалипта”. Этот миф так и напрашивается на интерпретацию в духе палеовизита.

Очевидно, что для австралийских аборигенов самым естественным описанием ракеты на старте была бы аналогия с “большим белым эвкалиптом”. Упавшего в обморок от страха или от голода аборигена затаскивают в люк (“дупло”), ракета стартует (ужасный грохот и “летящее дерево” опять-таки естес i пенное для австралийцев образное описание языков пламени). Казалось бы, на идею палеовизита “работает” появление на месте исчезнувшей вдали ракеты четырех светящихся точек, напоминающих четыре яркие звезды Южного Креста. Не правда ли, похоже на старт современных космических кораблей с четырьмя ракетными двигателями? Значит, все-таки пришельцы? Однако “специалисты скажут вам, что эта схема ракеты... была бы слишком примитивна для технического уровня цивилизации, совершающей межзвездные полеты” (Морозов, с. 19). Не будем торопиться с выводами и считать доказанной одну из версий, тем более, что австралийский миф стал известен еще в начале века, до наступления космической эры.

Мегалиты

Мегалитами (греч. мегас — большой и греч. литое — камень) называют сооружения из больших камней, самые древние из которых датируются примерно 3 тыс. до н.э. Типичными мегалитическими памятниками являются менгиры, дольмены, кромлехи, хенджи, нураги, торре, талайоты и т.п., оставленные культурами доисторического типа. Крупнейший менгир (вертикально установленный отдельный камень) Бриз во Франции весит 382 тонны. Однако в литературе по палеовизиту к мегалитам иногда причисляют вообще все древние исполинские сооружения из камня, в том числе:

• Гранитные обелиски в Египте. В каменоломнях близ Асуана до сих пор лежит незаконченный обелиск высотой 42 м и весом 1168 т — самый гигантский из всех известных (для сравнения: это вес товарного состава из 30 вагонов, каждый из которых весит 40 т).
• Колоссы Мемнона на плоскогорье близ верхнеегипетских Фив — каждый весит 1000 т.
• Западная сторона древнеримского храма в Баальбеке (Ливан) покоится на двух поставленных вертикально монолитах и горизонтальном перекрытии. Монолиты весят по 800 т; при этом каменоломни, из которых они доставлялись, отстоят от храма на 1 км.
• Огромные каменные фигуры в Мексике. В Теотиуакане находится самая крупная каменная скульптура Нового Света —“Idolo de Coatlinchian”, вес которой 217 т.
• Стены крепости инков в Куско сложены из многогранных каменных глыб весом около 300 т, поразительно точно пригнанных друг к другу за счет шлифовки мест соединения.
• Скульптуры острова Пасхи — самые крупные из них весят 60 т, а доставлены они за 10 км.

Во все времена находились люди, которые сомневались в том, что подобные колоссы явились результатом творения слабых человеческих рук. Кто-то считал, что постройки воздвигнуты сказочными существами, а кто-то — что камни пришли сами. По мнению датского хрониста Саксона Грамматика (12—13 вв.), огромные камни, установленные на старых могилах, свидетельствуют о том, что прежде Данию населяли великаны:

“О том, что Данию в древности населяли гиганты, свидетельствуют огромные камни на старых могилах. Если кто-нибудь в этом сомневается, пусть посмотрит на вершины холмов и скажет, знает ли он, какими были люди, вынесшие такой огромный груз” (цит. по: Малиновы, с. 114).

Все же имеется немало фактов, доказывающих, что человек, используя только рычаги, наклонные плоскости, средства, уменьшающие трение, смог создать эти чудеса инженерного искусства. Р. и Я. Малиновы выделяют несколько групп таких фактов.

1. Недовезенные до места назначения и незавершенные монументы хранят на себе следы “динамики” рабочего процесса, обычно отсутствующие на законченном произведении.

2. Многочисленные изображения массовых работ, дошедшие из Древнего Египта и Двуречья. На рисунках изображены и средства транспортировки (сани, которые тянут люди; суда), и множество технических подробностей. Некоторые рисунки снабжены надписями о числе работавших и различных обстоятельствах постройки. Так, в гробнице в Эль-Берше сохранился рисунок, на котором показана транспортировка алебастровой скульптуры фараона XII династии Джехутихотепа (вес скульптуры определяется в 60 т). Всего изображено 174 человека, причем активно работают 99, а остальные — только “руководят”. Скульптура перемещалась на деревянных санях, которые люди тянули с помощью канатов. Один человек (стоящий на коленях статуи) отдает приказы; второй с помощью деревянных колотушек задает темп и ритм движений; третий для уменьшения трения льет воду под полозья; воду подносят три носильщика. Сзади идут надсмотрщики с палками, 6 групп по 10 воинов с палками и бичами, запасные работники. Возможно, художник изобразил меньшее число работающих, чем это было на самом деле, но он отразил основные виды деятельности.

3. Наблюдения за работой местного населения в некоторых районах Южной и Юго-Восточной Азии, Мадагаскара, Океании. Несмотря на то, что уровень их каменотесных работ с эстетической точки зрения намного ниже результатов, достигнутых древними культурами, и по сей день использование примитивной техники позволяет достигнуть немалого. Жители острова Сумба (Индонезия) водружают на могилах предков многотонные памятники. 525 мужчин в течение двух дней перенесли каменный блок весом 11 т на расстояние 3 км. Они использовали деревянные сани, а на высоту блоки поднимали с помощью наклонной насыпи из глины, которую потом разрушали. Бывает, что из-за недостатка людей такие работы растягиваются на несколько лет.

4. Некоторые каменные гиганты были вывезены в другие страны. Обелиски нравились всем без исключения завоевателям Египта. Возможно, что первым обелиск из верхнеегипетских Фив украл ассирийский правитель Ашшурбанипал в 633 г. до н.э. и велел перетащить его в Ниневию. Из различных документов хорошо известно, каким именно способом перевозились некоторые обелиски, большие скульптуры, месопотамские крылатые быки. Например, в 1590 г. инженер Фонтана морем вывез из Египта обелиск весом 510 т и установил его в Ватикане. В работе принимали участие 907 человек, 75 лошадей и 400 воротов.

5. В наши дни археологи нередко проводят эксперименты. Мы опишем лишь два из них. В 1954 г. в Англии проверяли одну из гипотез о доставке каменных глыб вулканической породы для строительства Стоунхенджа — одного из самых известных и загадочных мегалитических сооружений. Естественно, использовались лишь допотопные технические средства. Бетонный макет монолита весом в 2 т поместили на деревянные доски, уложенные поперек трех связанных вместе лодок-долбленок. Четыре школьника без особого напряжения шестами толкали это сооружение против течения Эвона, легко преодолевая мелководье. Осадка транспорта с грузом составляла всего 23 см (плот давал осадку 60 см).

В самом Стоунхендже проводили эксперименты по установлению каменных монолитов в вертикальном положении. Во время экспериментов пользовались бетонными макетами гораздо меньшего веса, чем оригиналы, расчеты показали, что для подъема монолита весом 26 т понадобилось бы 180 человек; собрать такую “строительную артель” в те времена было вполне реально.

На острове Пасхи во время эксперимента 12 островитян с помощью трех деревянных рычагов и камней, использовавшихся в качестве опоры, подняли на 3 м и установили статую весом примерно 18 т. Вся работа заняла 18 дней.

Таким образом, было экспериментально доказано, что даже самые крупные и сложные постройки могут и могли быть созданы с помощью элементарного технического оснащения. Высказывается еще целый ряд сомнений в том, что все эти исполинские сооружения являются следами палеовизита. Суть их сводится к тому, что для посланцев других миров, сумевших преодолеть огромные расстояния, технология весьма примитивна. Кроме того, почти все “загадочные” сооружения можно объяснить сугубо земными целями, адекватными уровню культуры землян — оборонительными (крепость в Куско), погребально-мемориальными (египетские пирамиды), культовыми (храм Юпитера в Баальбеке).

А теперь — для сравнения и сопоставления — вновь дадим возможность высказаться адепту палеовизита Эриху фон Дэникену:

“Кто же... вырезал статуи из скал, кто их обрабатывал и доставлял к месту установки? Как их — без катков — передвигали на километры, идя напролом? Как их обрабатывали, полировали и устанавливали? И как надевался головной убор, камень для которого брался из другой каменоломни, не из той, откуда брался камень для фигур? Если еще, при богатом воображении, для Египта можно попытаться представить себе работу армии муравьев по методу “раз-два—взяли”, то для острова Пасхи такое представление отпадает из-за отсутствия массовости. Максимум 2000 человек не хватило бы в любом случае (если бы они даже работали день и ночь), чтобы с помощью примитивнейших инструментов изготовить эти колоссальные фигуры из твердого как сталь вулканического камня... Так кто же все-таки выполнил эту работу? И почему она выполнялась? И почему статуи стоят вокруг острова, но их нет внутри? Какому культу они служили?” (Дэникен, с. 76—77).

Этот отрывок является типическим образцом стиля мышления и речи фон Дэникена. Нарастающее крещендо вопросов помогает ему вначале создать впечатление полной загадочности, неразрешимости проблемы и притом не дать возможности читателю самому проанализировать факты, которые автор преподносит слишком уж категорично. В конце концов ошеломленный и загипнотизированный читатель подводится к “единственно возможному” объяснению и испытывает совершенно естественное чувство Удовлетворения. Приемы фон Дэникена справедливо можно классифицировать как манипуляцию сознанием, причем выполненную достаточно искусно.

Постройки неизвестного назначения

На перуанском плоскогорье между городами Пальпа и Наска (Наско) на расстоянии 50 км и площади около 1000 км обнаружены гигантские геометрические фигуры и реалистические изображения (паук, обезьяна, собака, ящерица, цветок, кондор и т.п.). Точность проведения “прямых” линий весьма высока: отклонение не превышает 2,5 м на километр! Прочерченные на земле фигуры настолько велики, что увидеть целиком их можно только с высоты птичьего полета. Место загадочное, и предположений относительно него было высказано немало.

Мы предлагаем сопоставить два подхода к объяснению этого феномена. При изучении этой темы на уроке можно устроить обсуждение, обращая особое внимание на уже полученные доказательства и на те факты, которые пока неизвестны, но могли бы служить обоснованием какой-либо из гипотез.

1. Подход сторонников палеовизита. В “Воспоминаниях о будущем” Эрих фон Дэникен пишет:

“Нас же равнина у Наски... при наблюдении с воздуха однозначно наводит на мысль об аэродроме! Что в этой идее является таким уж бессмысленным? Конечно, никакой археолог с академическим образованием не захочет согласиться с тем, будто космонавты могли посетить нашу Землю... Классическая археология не допускает, что древние инки могли бы обладать совершенной измерительной техникой. Гипотеза о том, что в древности могли существовать самолеты, для них будет не чем иным, как мистификацией. Но для каких же целей служили линии Наски? По нашему мнению, они могли бы быть с помощью модели увеличены посредством координатной системы до гигантских размеров или же быть построенными по указаниям, даваемым с самолета. Было ли плоскогорье Наски когда-нибудь аэродромом, сегодня еще нельзя сказать с уверенностью. Остатки железных конструкций определенно не будут найдены. Так как большинство металлов корродирует в течение нескольких лет, а камни не корродируют совсем. Является ли ошибочным предположение, что линии проложены для того, чтобы показать “богам”: совершайте посадку здесь! Все приготовлено, как вы приказали! Строители геометрических фигур могли не подозревать, что они делают. А может быть, они знали, что нужно было “богам” для посадки” (Дэникен, с. 22—23).

2. Археологи объясняют эту загадку куда прозаичнее. Они заметили связь линий на почве с различными астрономическими явлениями (например, в день летнего солнцестояния солнце заходит прямо в продолжение одной из полос). Археологи считают, что фигуры создали индейцы культуры Наска, процветавшей в этих местах в последние века до нашей эры, задолго до появления там инков. Высказывается предположение, что система линий представляла собой гигантский сельскохозяйственный календарь, который позволял вести наблюдение меняющихся точек солнечных и лунных восходов и заходов и предсказывать метеорологические изменения, важные для сельскохозяйственных работ. Пока гипотеза о том, что “наземная роспись” служила символическим выражением звездного неба, не доказана. Выдвигались и другие идеи — тайное святилище, которое было надежно замаскировано самими размерами рисунков: ведь, находясь на поверхности земли, можно обнаружить желобки, но нельзя понять, что они складываются в осмысленные фигуры; своеобразный “полигон”, передвигаясь по которому человек мог тренировать свое пространственное воображение, как бы переводя восприятие из одной модальности в другую.

Технология создания рисунков достаточно примитивна. Она основана на различии цветов верхнего и нижнего слоев грунта. В верхнем слое выкапывались желобки, дно которых составлял нижний слой, имеющий желтую окраску, что обеспечивало контраст с ненарушенными частями коричневого верхнего слоя. Опытным путем выяснили, что рисунки различимы с высоты не более 100—200 м, но отнюдь не из космоса. Как была достигнута высокая точность проведения линий? Наверное, фигуры вначале создавались на небольшом участке и затем продлевались с помощью шнуров, колышков и вех. Археологи, работавшие в этом районе, не исключают возможности корректировки работ с высоты:

“Среди вещей из захоронений культуры Наска <...> археологи нашли керамический сосуд со схематическим изображением предмета, который с очень малой долей вероятности может быть устройством для воздухоплавания. Гипотеза археологов неожиданно получила подтверждение на другом конце земного шара. В одном из португальских архивов были найдены записи о том, что уже в 1709 г. иезуитский миссионер Бартоломеу демонстрировал в Лиссабоне модель шара, которым будто бы пользовались перуанские индейцы. Шар наполнялся воздухом, нагреваемым древесным углем в сосуде, размещенном под шаром. Экспериментаторы решили проверить это сообщение. По рисунку, обнаруженному на упоминавшемся сосуде из захоронения, и копии индейской ткани построили модель шара диаметром 28 м. Корзина из камыша и веревок также сделана была по индейским образцам. Модель шара с двумя воздухоплавателями поднялась на высоту 200 м за полминуты. Но резкий порыв ветра свалил шар на землю; к счастью, экипаж не пострадал. Во время следующего полета воздухоплаватели достигли высоты 400 м и через 20 минут, пролетев 4 км, удачно приземлились” (Малиновы, с. 113).

Версия представляется достаточно фантастичной, но все же более “земной”, чем у Дэникена. По мнению сторонников древнеастронавтической теории, “взлетно-посадочная полоса” близ Наска — далеко не единственное наследие инопланетных предков. Когда при раскопках в Ираке были обнаружены электрические батареи весьма солидного возраста — 2 тысячи лет, их сразу же объявили инопланетными. Батареи представляют собой медные гильзы, заполнявшиеся каким-то электролитом (вероятно, уксусной или лимонной кислотой) со вставленным внутрь грубым железным стержнем. Сама гильза помещалась в глиняном сосуде, горлышко которого было залито асфальтом. Естественно, что эта находка вызвала бурные споры. С одной стороны, открытие и начало использования электричества произошло намного позже. С другой стороны, для внеземной цивилизации вроде бы слишком примитивно.

Если предположить, что визит (или визиты) инопланетян имели место, то резонно допустить также и то, что можно найти какие-то предметы внеземного происхождения, оставленные специально или случайно. Такие предметы получили название артефактов, или НИО (неопознанный ископаемый объект). Конечно, хорошо было бы найти такое доказательство палеовизита, но задача очень трудна: неизвестно, как оно может выглядеть и где следует искать. Американский радиоастроном Френк Дрейк полагает, что специальные поиски артефактов неоправданны и что единственный путь, который нам остается — это постоянное внимание к любым открытиям, которые могут преподнести такой артефакт.

К настоящему времени известен целый ряд находок, претендующих на звание НИО, — гвозди в кусках кварца или песчаника; золотая нить в камне, добытом на глубине 2,5 м; ложка в золе, оставшейся от сжигания каменного угля; железный молот с деревянной ручкой, найденный в глубине скальной породы и т.п. Заманчиво, конечно, чтобы НИО представлял собой не только “знакомый” предмет в необычном месте (то есть там, куда он никак не мог бы попасть без помощи пришельцев), но и обнаруживал какие-то особые свойства, неизвестные ни у природных объектов, ни у продуктов человеческой деятельности. НИО тщательно изучаются в целях проверки гипотезы об их внеземном происхождении. Чаще всего выясняется, что “виновата” природа или сами люди, иногда обнаруживаются и фальсификации. Но среди НИО есть вещи действительно пока необъяснимые и очень интересные. Предлагаем вашему вниманию описание двух чрезвычайно интересных НИО.

Рабочие южноафриканской шахты “Уандерстоун” время от времени находят странные металлические шарики. Находки сделаны в залежах минерала, возраст которого определяется 2 млрд лет. Шарики заметно сплюснуты и опоясаны тремя ровными параллельными желобками. Когда один из шариков поместили в музее под стеклянный колпак, выяснилось, что он медленно вращается вокруг своей оси и совершает полный оборот за 128 дней. Пока ученые теряются в догадках и не могут сказать по поводу этих шариков ничего определенного.

Еще один интересный шар был найден на Украине. Место находки — карьер, глубина — 8 м. Предмет имел яйцеобразную форму и был сделан из прочного материала, напоминающего черное непрозрачное стекло. Возраст пласта глины, в котором был найден шар, определяется в 10 млн лет. Анализируя толщину выщелоченного слоя на поверхности шара, ученые пришли к выводу, что возраст самого шара также составляет примерно 10 млн лет! Это значит, что шар не может считаться творением человеческих рук. Между тем его искусственное происхождение почти не вызывает сомнений. Рентгеноскопия показала, что внутри шара имеется ядро, заполненное каким-то веществом. Когда, на основании положения центра тяжести, попытались определить плотность ядра, расчеты дали отрицательную величину. По мнению исследовавших находку ученых, шар мог быть хранилищем энергии антиматерии. Авторы этой гипотезы были осторожны в своих выводах и полагали, что изучение шара следует продолжать. Однако владелец находки неожиданно потребовал ее назад, и она пропала из поля зрения ученых. Таким образом, ни доказать, ни опровергнуть гипотезу о внеземном происхождении данного НИО не представилось возможным.

Еще одна категория фактов, возможно свидетельствующих в пользу палеовизита (но не внеземного происхождения человечества!) — продукты человеческой деятельности, труднообъяснимые с точки зрения традиционных научных представлений. Ограничимся несколькими примерами.

Еще в 1898 г. в Египте была обнаружена деревянная вещица, которую с полным основанием можно причислить к разряду “странных”. Ее окрестили “египетским планером”. Возраст находки — около 2 тысяч лет. У нее отколота хвостовая часть, но и в таком виде она действительно напоминает модель планера. Может ли это быть изображением птицы? Ученые считают такую версию маловероятной: ведь у “египетского планера” вертикальный киль, принципиально отличающийся от строения тела птицы. Мало того, в Южной Америке было найдено около 30 похожих предметов, но не деревянных, а золотых. Несмотря на некоторые различия, все они характеризуются типичной для самолета формой с горизонтальным и вертикальным оперением. “Золотые самолетики” напоминают скатов и летучих рыб, но хвостовая часть у них принципиально иная. Для этих “моделей” биологическое объяснение никак не подходит.

В 1822 г. в США был обнаружен “странный камень” — гранитное полушарие радиусом около 1,5 м, помещенное на плоский гранитный пьедестал. В прошлом веке поражала воображение точность балансировки: полушарие легко удавалось покачивать одной рукой, но шесть вооруженных ломами человек не могли свалить его с пьедестала. В наше время поражает и форма: замечательная и “почти действующая” модель радарной установки или радиотелескопа!

Широко также известны “загадочные” рисунки. На японском острове Кюсю старинное захоронение прикрывает каменная плита с контурным рисунком объекта, очень напоминающего ракету. На рисунках майя можно увидеть нечто вроде шагающего лунохода. Один датский исследовательлюбитель разглядел на древнем ассирийском рельефе “колесный танк” с бронированным корпусом, башней, с утолщением на конце ствола орудия.

“Имеются богатые подборки наскальных рисунков созданий в “скафандрах”, с “шлемами” и “антеннами” разной конструкции. На древних изображениях нашлись объекты, напоминающие и первый советский спутник, и космическую капсулу “Дже-мини”, и спускаемый аппарат “Венеры”, и посадочную ступень “Викинга”. Оказалось, что и сказочная избушка на курьих ножках сильно смахивает на лунный модуль “Аполлона”. А кроме того, в произведениях древнего изобразительного искусства наши пытливые современники узрели “бомбы с бикфордовым шнуром”, “пистолеты”, “микрофон”, “радиоприемник”, “видеомагнитофон” и просто “магнитофон”, “высоковольтный изолятор”, “наручные часы”, “ботинки на роликах”, “человека со штурвалом в руках” и “человека с биноклем” — всего не перечислить. И ведь во многих случаях сходство действительно есть!

Рассматривая каждый такой факт в отдельности, невольно поддаешься магии похожести, спрашиваешь себя с надеждой: “Неужели пришельцы?” Однако по мере накопления подобных примеров абсурдность этой мысли делается все яснее. Ибо не могла чужая цивилизация до такой степени и в стольких деталях походить на нашу. Тем более если речь идет о цивилизации, овладевшей межзвездным пространством, то есть на порядок или на несколько порядков обогнавшей нас в своем научно-техническом развитии...

Иные объяснения в некоторых случаях лежат на поверхности. Скажем, колесная махина на ассирийском рельефе давно получила удовлетворительную интерпретацию. Это таран, на что недвусмысленно указывает разбиваемая им стена осажденного города. <...> Выше, над “танком”, изображена осадная башня, из которой выглядывают воин с луком и воин со щитом. Танковая атака при поддержке лучников, согласитесь, это звучит нелепо. Свою семантику, не имеющую отношения к космическим гостям и вообще к технике, имеют... майянские фигуры. Наверняка простым совпадением вызвано сходство камня с радаром. И даже когда альтернативное объяснение еще не найдено (как в случае с “японской ракетой”), искать его все же разумнее за пределами очевидных, но в буквальном смысле невероятных технических аналогий” (Морозов, с. 22).

Знания, полученные от пришельцев

Выше, обсуждая “зафиксированное в мифах космическое происхождение человека”, мы не затронули просветительский аспект деятельности богов и героев. Во всех мифологических системах есть боги и герои, которые передавали людям какие-то предметы обихода, знания и умения, а потом удалялись. Так, древние греки считали себя многим обязанными титану Прометею (подарившему им огонь, язык и многое другое), богине Афине (ткачество и т.п.), богу Дионису (виноделие) и многим другим. Культурные герои аборигенов Австралии, согласно мифам, научили людей добывать огонь трением, пользоваться палкой-копалкой, танцевать ритуальные танцы. Но у Дэникена ссылки на помощь пришельцев иногда носят характер курьеза.

“Однажды Дэникен привел фото древнего каменного изваяния человеческой фигуры с “точным числом ребер”, многозначительно напомнив: рентгеновские лучи открыты только в 1895 г. Не берусь судить, все ли читатели успешно выдержали этот тест на сообразительность; во всяком случае, печатно никто не растолковал “писателю-исследователю”, каким образом можно без рентгена узнать число ребер у человека...” (Морозов, с. 14).

Основным контраргументом интерпретации мифологических персонажей как космических пришельцев является то, что их “дары” слишком примитивны для того уровня, который мы должны ожидать для представителей более развитых внеземных цивилизаций, и адекватны уровню развития землян. Сторонники палеовизита могли бы объяснить этот контраст тем, что в развитом обществе пришельцев были законы, запрещавшие передачу более совершенных технологий во избежание вмешательства в развитие чужой культуры. Но если мы сделаем это допущение, то будем вынуждены (по тем же основаниям) отказаться и от идеи о возможном внесении изменений в наследственность!

Несмотря на то, что далеко не просто бывает определить, могли или не могли люди сами получить те или иные знания, следует констатировать, что в мифах некоторых народов содержатся сведения, которые значительно превосходят научный и технический уровень создателей мифов. Приведем несколько наиболее впечатляющих примеров.

В 1950 г. французские этнологи Марсель Гриоль и Жермена Дитерлен опубликовали статью, посвященную мифолого-астрономическим взглядам догонов. (Догоны — африканский народ, проживающий на территории современного Мали). Оказалось, что догонская мифология содержит знания о свойствах и траектории движения спутника Сириуса, сведения о четырех крупнейших спутниках Юпитера, “спиральных” звездных мирах и многом другом, что стало известно науке после изобретения телескопа. В то время на статью не обратили особого внимания, о догонах заговорили лишь в 1975 г., после того, как Эрик Герье проинтерпретировал догонские мифы, имеющие весьма почтенный возраст, как свидетельство палеовизита. Еще через год вышла книга американского востоковеда Роберта Темпля “Тайна Сириуса”, в которой данное предположение оформилось в научную гипотезу.

Выдвигались и альтернативные гипотезы. Самое простое, что можно предположить, это неверное понимание Гриолем и Дитерлен догонских мифов. Может быть, этнологи изложили мифы “своими словами”, проинтерпретировали в свете современных научных представлений, — и в результате получилось нечто вроде “испорченного телефона”? Это объяснение не может считаться удовлетворительным по двум причинам. Во-первых, Гриоль и Дитерлен известны как специалисты достаточно высокого Уровня, которые при изучении культур руководствуются принципом “описывать и только описывать”. Во-вторых, астрономические знания догонов достаточно системны, чтобы можно было списать их на счет неверного понимания отдельных слов и выражений догонских жрецов (являющихся носителями этих знаний).

Еще одна версия заключалась в том, что догоны изобрели свой телескоп. Даже если принять Это допущение, то оно не слишком много объясняет. Догоны знают, что вокруг Сириуса обращается невидимый глазу спутник — белая, маленькая, состоящая из чрезвычайно тяжелого вещества звезда. Предположим, жрецы разглядели в свой телескоп слабенькую звездочку рядом с Сириусом. Но как они могли догадаться, что это самая тяжелая из всех существующих звезд? Такие знания (а также то, что Млечный Путь представляет собой спиральную звездную систему, и многое другое) нельзя получить, просто наблюдая звездное небо в сколь угодно мощный телескоп. Знания такого рода получаются в результате теоретического осмысления фактов и сложных вычислений.

Наконец, высказывалось предположение, что догонская культура уже в начале 20 века испытала на себе влияние современной науки, когда среди догонов работали миссионеры-католики. Они могли обратить внимание на то, что в мифологии догонов Сириусу придается большое значение, и рассказать об этой звезде все, что было известно к тому времени (проблема белых карликов, а именно к ним относится известный догонам спутник Сириуса — так называемый Сириус В, в те времена волновала всех и широко обсуждалась в прессе). Интерес к различным звездам и созвездиям характерен для многих народов; вполне естественно, что ярчайший Сириус должен был привлекать к себе внимание. Не исключено, что догонские жрецы переняли этот интерес от жрецов Древнего Египта, которые умели предсказывать скорое наступление разлива Нила по первому появлению Сириуса (который в Египте назывался Сотис) из-за горизонта.

В этих рассуждениях есть два слабых звена. Во-первых, сомнительно, что миссионеры вместо распространения христианства читали лекции о последних достижениях астрономии. Во-вторых, астрономические сведения не просто привнесены в мифологическую картину мира, а нагружены многоплановым содержанием и составляют ее сердцевину. Обращение Сириуса В вокруг Сириуса А (соответствующие догонские названия звезд — По и Сиги), с одной стороны, связывается с мифологическими героями: бледный лис Юругу кружит вокруг своего женского близнеца Язиги и никак не может ее настичь, а с другой — символизирует ритуал обрезания. Каждые 60 лет догонские жрецы проводят праздник Сиги. Каким-то образом (как именно, Гриолю понять не удалось) этот праздник связан с периодом обращения По вокруг Сиги, который составляет 50 лет. По этнографическим данным, церемонии Сиги прослеживаются вглубь веков: можно с уверенностью говорить о том, что традиция восходит к 17 веку или даже к 6 веку. Из этого должно следовать, что не меньшую древность должны иметь и астрономические знания, касающиеся Сиги и По.

Казалось бы, все подкрепляет версию палеовизита: прилетали представители цивилизации одной из планет Сириуса, вступили в контакт с древними догонами, рассказали им о своем “доме”, а заодно и кое-что о Вселенной; догоны сохранили эти знания и донесли их до наших дней в своих мифах. Но дело в том, что астрономические знания догонов, представляющиеся нам необъяснимо совершенными для этого африканского народа, не имевшего даже своей письменности, для космических пришельцев скорее недостаточны. “Космические учителя” сообщили догонам только о четырех спутниках Юпитера, а сейчас их известно уже шестнадцать. Догоны называют Сириус В (По) самой маленькой и самой тяжелой звездой, а сейчас известно о существовании более миниатюрных и куда более тяжелых звезд...

Итак, каждая из выдвигаемых версий не лишена противоречий. Специалисты отмечают еще одну особенность догонской астромифологии — ее отчетливую многослойность.

“Вообще догонской астрономии присуща отчетливая хронологическая многослойность. К первому слою относятся представления, нормальные для архаической культуры. Скажем, догоны знают лишь планеты, видимые невооруженным глазом, — в этом аспекте их астрономию явно никто не корректировал, ни “миссионер”, ни “пришельцы с Сириуса”. Второй слой знаний — например, о тех же спутниках Юпитера — скорее соответствует астрономическим представлениям эпохи Галилея. Наконец, знания о системе Сириуса или спиральной структуре нашей Галактики отвечают уровню науки первой половины XIX века” (Морозов, с. 37).

Сможем ли мы когда-нибудь узнать истину? Вполне возможно. Догоны уверены, что вокруг Сириуса вращается еще одна звезда — невидимая Эммейа. В 20-е годы некоторые астрономы выдвинули гипотезу о существовании такой звезды и назвали ее Сириусом С, однако никакими более или менее точными данными о Сириусе С наука до сих пор не располагает. Догонские же жрецы уверенно сообщают подробности: Эммейа больше По (Сириуса В), но в четыре раза легче; у нее два собственных спутника и т.д. Звезда По имеет вытянутую орбиту и при приближении к звезде Сиги начинает светить ярче. Если астрономы подтвердят эти факты, то мы вынуждены будем признать, что догонские жрецы действительно обладают знаниями, превосходящими современный научный уровень. А это — уже серьезный довод в пользу гипотезы палеовизита.

Не менее интересным и многообещающим представляется исследование сюжета, встречающегося в фольклоре и письменных источниках многих народов Евразии. Герой, волею судеб очутившийся в каком-то ином мире (на небе, в царстве эльфов или фей, на острове бессмертия и т.п.), проводит там считанные часы или дни, а вернувшись домой, не узнает мест и не застает в живых никого из знакомых, ибо на самом деле он отсутствовал несколько десятилетий или даже столетий. Напрашивается сопоставление с “парадоксом близнецов” (парадоксом часов), предсказанным специальной теорией относительности. Для человека, находящегося на космическом корабле, летящем со скоростью, приближающейся к скорости света, время идет медленнее, чем для оставшихся на Земле. Предполагается, что если один из двух близнецов отправится в далекую космическую экспедицию, то за время полета он может постареть, к примеру, на 10—20 лет, а в это время его брат-близнец, оставшийся дома, успеет совсем состариться и даже умереть.

“Фольклористы и историки литературы не дали пока удовлетворительного объяснения этому мотиву и его перекличке с предсказанием теории относительности. Для выяснения истоков мотива требуется сравнительный анализ многих сотен текстов на разных языках — дело... долгое и хлопотное. Но уже сейчас можно констатировать, что распространение данного мотива ограничено Евразией, а это позволяет предположить у него единый источник — возможно, корни обнаружатся на Востоке. В этой связи нельзя не вспомнить некоторые древнеиндийские представления. Так, один день Брахмы, высшего бога индуизма, приравнивался к 4 320 000 000 человеческим годам, в небесном мире Тушита, согласно буддизму, один день божественной жизни составляет 400 земных лет, и т.п. Конечно, на то они и боги, чтобы все аспекты их бытия были несоизмеримы с человеческими, но... и для человека, оказавшегося в обители богов, время течет медленнее (это иллюстрирует, к примеру, один из сюжетов “Вишну—пураны”). Значит, дело не столько в сущности самих богов, сколько в свойствах мира, ими населяемого. Небесного мира...” (Морозов, с. 46).

Нужно ли на уроках обсуждать гипотезу палеовизита?

А если это бред пустой и ложный,
Чтобы меня утешить?..

Еврипид, “Ифигения в Авлиде”

Учителям и психологам хорошо известен феномен, получивший название “формализм знаний”. Одно из его проявлений заключается в том, что учащиеся, по всем учительским параметрам вроде бы овладевшие учебным материалом, используют его только с одной целью — для ответов на уроке, а вне урока отметают все “пройденное” как ненужную шелуху (Л.И. Бо-жович). На уроках ребята могут как угодно долго изучать развитие научных представлений о социоантропогенезе и даже достигать определенных успехов. Однако для большинства из них притягательность всевозможных около- и псевдонаучных идей, распространяемых средствами массовой информации, превысит все изученное в школе.

Причин этому немало, и мы лишь обозначим их. С одной стороны, старшеклассники прекрасно осведомлены о том, что школьные программы не поспевают за жизнью и вообще мало с ней связаны. Неудивительно, что средства массовой информации представляются более интересными и авторитетными источниками информации, чем учитель. С другой стороны, привлекает само содержание идеи контакта. Еще одна причина: многим больше льстит происхождение от неведомых, но явно цивилизованных пришельцев, чем от неведомых, но косматых и общих с обезьянами предков. Далеко не каждый согласится с Валерием Брюсовым, сказавшим: “Я брат зверью, и ящерам, и рыбам”.

Человеку всегда был присущ интерес к неизвестному. Этот интерес — движущая сила познания. Было бы хорошо, если бы ребята почувствовали, что на земле нет ничего более загадочного и интересного, чем история человеческих исканий. Если этого нет, то это наша общая вина. К сожалению, ни учителя, ни ученые чаще всего не готовы представить развитие любой науки как увлекательный процесс поиска истины. Речь идет не о занимательности изложения (тоже важной), но о раскрытии механизма самого процесса познания.

Далеко не случайны и не безобидны массовые вспышки увлечения то телецелителями, то колдунами. Так заманчиво: обрести многое, не затратив ни грана собственных усилий! Вводит в заблуждение наукообразие и наукоподобие (“мнимомудрие”, как выражался Сократ). Одного-двух броско поданных “фактов” оказывается вполне достаточно. Некритичность, готовность верить чему угодно, как правило, являются следствиями не незнания, а низкой культуры мышления, отсутствия привычки тщательно взвешивать pro et contra, подвергать все сомнению.

Рассмотрение истории возникновения Homo sapiens с разных точек зрения преследует не только цель освещения различных идей. Обращение к мифам, наряду с повышением уровня общей и, в частности, этнографической культуры, должно способствовать решению чрезвычайно важной воспитательной задачи — формирования бережного, уважительного отношения к людям, отличающимся от нас своими взглядами. Анализ гипотезы космических предков также важен не сам по себе, а в связи с задачей формирования критичности мышления. Наконец, подробное ознакомление с эволюционной теорией позволит показать тернистый путь научного познания от выдвижения гипотезы к ее проверке и подтверждению. (Примерное задание для учащихся можно найти в приложении 5.)

Гениальные предвидения древних философов

(Анаксимандр, Эмпедокл, Демокрит)

Проблема возникновения человека и человечества не могла не интересовать философов самых различных направлений. Предлагаем ознакомиться со взглядами трех выдающихся античных философов — Анаксимандра, Эмпедокла и Демокрита.

Мы, естественно, не имели в виду подробное освещение философских систем — в первую очередь нас интересовали подходы к объяснению антропогенеза. Однако при описании взглядов Демокрита пришлось выйти за рамки этой проблемы. Приводимые здесь сведения можно использовать при изучении других тем (например, при обсуждении различных представлений о душе). Кроме того, мы стремились предоставить некоторые сведения о жизненном пути того или иного философа.

Анаксимандр (ок. 610—546 гг. до н.э.). Греческий естествоиспытатель и философ Анаксимандр был человеком исключительного интеллекта. В каких только областях он не считается первооткрывателем! Его научного вклада хватило бы на несколько современных научно—исследовательских институтов. Судите сами: Анаксимандр первым открыл равноденствия и солнцевороты, первым начертил географическую карту известного ему мира. Он полагал, что Земля не плоская, а имеет форму цилиндра. Более того, Анаксимандр выдвинул, как выражается Ф.Х. Кессиди, “безумную” — для тех времен — идею о том, что Земля ни на чем не держится, парит в воздухе. Ему же некоторые приписывают изобретение солнечных часов. Известно, что он был первым, кто написал философское произведение в прозе, которое назвал “О природе”. Это название часто использовалось древними авторами. Вообще, часть греческих философов называли “физиками” или “фисиологами”— то есть людьми, изучавшими природу.

“Античное понимание “природы” как предмета философского рассмотрения содержит спаянные воедино, в единую мировоззренческую установку два аспекта: происхождение вещей из единого “начала”, требующее выхода за пределы непосредственного наблюдения, и сами существующие и наблюдаемые вещи. Исследование первых философов “о природе” есть, следовательно, изучение вещей, требующее выхода за их пределы, в “природу”; в то же время оно — исследование самих наблюдаемых вещей” (Богомолов, с. 39).

Про жизнь Анаксимандра нам известно очень мало: был учеником Фалеса Милетского — того самого, которого причисляют к семи мудрецам и который разделяет с Пифагором славу основателя греческой научной математики. Из всех сочинений Анаксимандра до нас дошел только небольшой фрагмент из труда “О природе”. О взглядах Анаксимандра мы судим в основном из доксографии (то есть в изложении другими древними авторами) .

Все на свете Анаксимандр пытался объяснить действием естественных причин. И делал это так убедительно и логично, что отпадала необходимость в божественности как объяснительном принципе. Про Анаксимандра говорили, что он не оставил богам никакого места.

Анаксимандр учил, что существует бесконечное число миров; они рождаются и распадаются потому, что вечное движение рождает противоположности. Очевидно, Анаксимандр был первым философом, который выдвинул достаточно глубокую гипотезу о происхождении жизни. Он учил, что первоначально земля вся была покрыта водой, которая постепенно высыхала. Первые животные зародились на границе между морем и сушей — из ила, на который воздействовало солнечное тепло. Жили они в море. Потом некоторые из них вышли на сушу, расстались с чешуей — превратились в сухопутных животных. Люди зародились внутри какой-то огромной рыбы и находились в ней до тех пор, пока не стали совсем взрослыми. В противном случае люди неминуемо погибли бы из-за своей беспомощности.

Эмпедокл (ок. 490—430 гг. до н.э.). Эмпедокл был оратором, врачом, инженером, поэтом, философом. Жил в Сицилии. Будучи сторонником демократии, он отверг предложенную ему царскую власть; разоблачил заговор, целью которого было установление тирании; убедил сограждан покончить с распрями и установить равенство. Во время мора, начавшегося из-за испорченной воды в реке, Эмпедокл подвел в русло реки воду из соседних двух речек и тем оздоровил местность. Когда жители праздновали освобождение от мора, они оказывали философу божественные почести. Однажды Эмпедокл возвратил к жизни женщину, которая целый месяц была бездыханной. Мы не знаем, какими методами реанимации пользовался Эмпедокл, но после этого случая он снискал славу чудотворца.

Смерть его окутана легендами. Некоторые говорили, что после победы над мором Эмпедоклу захотелось, чтобы его всегда чтили наравне с богами. С целью укрепить сограждан в мысли, будто его живым взяли на небо (великая честь, которая была оказана лишь избранным героям, например, Гераклу), Эмпедокл бросился в жерло Этны. Другие говорят, что он сделал это после чудесного исцеления женщины. Обе эти версии сходятся в том, что обман Эмпедокла был обнаружен после его смерти: вулкан выбросил его бронзовую сандалию, — и таким образом новоявленный “бог” был разоблачен. Высказывается мнение, что эти истории выдумывались политическими противниками Эмпедокла с целью опорочить его и что у философа не было никакого тщеславного желания выдавать себя за бога. Сторонники этой версии говорят, что, собираясь на праздник в Мессину, Эмпедокл упал и сломал бедро, умер после долгой болезни и был похоронен в Мегарах.

В поэме “О природе” (из 2 тысяч стихов сохранилось 340) Эмпедокл описывает, как возникло все живое. По его мнению, этот процесс был длительным и распадался на ряд этапов. Первое поколение людей и животных появилось в виде отдельных, не соединенных между собой частей:

Выросло много голов, затылка лишенных и шеи,
Голые руки блуждали, не знавшие плеч,
Одиноко очи скитались по свету без лбов.

На следующем этапе отдельные органы стали слепляться, срастаться друг с другом:

Крупно тогда одинокие члены сошлись, как попало,
Множество также других прирождалося к ним беспрерывно.
Множество стало рождаться двуликих существ и двугрудых,
Твари бычачьей породы с лицом человека явились,
Люди с бычачьими лбами, созданья смешанных полов;
Женской природы мужчины, с бесплодными членами твари.

(Цит. по: Чанышев, с. 169—170)

Эти “чудища крутоногонерасчленнорукие” составили второе поколение; большинство из них были совершенно неприспособлены к жизни и вскоре вымерли, не дав потомства. Остались лишь те, чьи части так хорошо подошли друг к другу, как будто их кто-то специально задумал. Один из древних авторов так пересказывает учение Эмпедокла: “Все, что срослись между собой таким образом, что смогли выжить, сделались животными и сохранились благодаря взаимному удовлетворению нужд: зубы разрезают и измельчают пищу, желудок переваривает, а печень превращает в кровь” (Симпликий, цит. по: Фрагменты ранних греческих философов, с. 384). От них и стали рождаться остальные поколения.

Идея Эмпедокла о том, что сначала рождаются отдельные части организмов, которые затем комбинируются в случайном порядке, может у некоторых вызвать усмешки. В самом деле, она так фантастична, что ее можно принять не за философскую мысль, а за миф. Однако все-таки она отличается от мифа. Миф всегда есть продукт коллективного, а не индивидуального творчества. Мифологическая система — это те представления об устройстве мира и общества, которые разделяются большинством. Кроме того, миф пытается объяснить непонятные явления свойствами и результатами деятельности сверхъестественных существ (а сами эти свойства не нуждаются в каком бы то ни было объяснении, так как принимаются на веру). Эмпедокл же стремится к объяснению непонятного естественными причинами: все вещи происходят из четырех элементов (воды, воздуха, огня и земли), которые смешиваются друг с другом.

Догадка Эмпедокла о механизме естественного отбора — выжили лишь те, кто оказался приспособленным — представляется просто поразительной! Такие догадки принято называть “гениальными предвидениями”. Не имея никаких фактов, никаких способов проверить предположение, Эмпедокл выдвинул идею, правильность которой была подтверждена спустя две с лишним тысячи лет. Интересно, что Эмпедоклу принадлежит еще одно гениальное предвидение: он был уверен, что свет распространяется с большой, но конечной скоростью; мы не замечаем движения света, так как скорость его очень велика.

Демокрит (460—370 гг. до н.э.). Жизнь Демокрита — пример преданности науке. Сам он говорил о себе, что предпочел бы одно причинное объяснение обладанию персидским престолом. Некоторые авторы сообщают, что Демокрит, чтобы ему не мешали размышлять, по ночам запирался в надгробии.

Местом его рождения называют городок Абдеры — милетскую колонию во Фракии. Абдеры считались не только далекой провинцией, но и просто городом глупцов (чем-то вроде российского Пошехонья). До Демокрита слово “абдерит” было синонимом простофили. Однако жизнь и история распорядились так, что нарицательное “абдерит” стало именем собственным одного из величайших умов человечества.

Известно, что у древних греков не было фамилий. Чтобы не путать людей, они добавляли к именам нечто вроде прозвища, указывавшего или имя отца, или род занятий, или — чаще всего — родной город. Это уточнение фактически становилось частью имени собственного и (применительно к особо знаменитым людям) нередко использовалось самостоятельно. Если вы где-нибудь встретите имя Абдерит, то знайте, что речь идет о Демокрите. Аналогично, Аристотель и Стагирит — один и тот же человек.

Отец Демокрита, человек состоятельный, оставил трем своим сыновьям приличное наследство. Демокрит, имевший возможность выбрать причитавшуюся ему долю, выбрал меньшую, но наличными, и истратил ее на путешествия. Он отсутствовал восемь лет и за это время посетил Египет, Вавилон, возможно, Эфиопию и Индию. Демокрит с гордостью заявлял: “Я объездил больше земли, чем кто-либо из современных мне людей, подробнейшим образом исследуя ее; я видел больше, чем все другие, мужей и земель и беседовал с наибольшим числом ученых людей” (цит. по: Чанышев, с. 181). Побывал Демокрит и в Афинах, где беседовал с Сократом, но не назвался ему. Демокрит вернулся домой бедняком. По действовавшим в те времена абдерским законам человек, растративший отцовское имущество, лишался права на погребение на родине (серьезное наказание для эллина!). Демокрит прочитал согражданам свое философское сочинение “Большой Мирострой” и был не только прощен, но и награжден: ему дали крупную сумму, воздвигли в его честь медные статуи и впоследствии погребли за общественный счет. После путешествия Демокрит жил очень скромно и уединенно, отдавая все свои силы научным трудам. Существует легенда, что он даже ослепил себя — дабы зрительные впечатления не отвлекали от рассуждений. Скорее всего это лишь легенда, основанная на представлениях Демокрита о том, что чувства дают нам недостоверное знание, а мышление — достоверное.

Круг его интересов был необычайно широк. Известно, что Демокрит оставил после себя около 70 сочинений по философии, естественным наукам, математике, искусствоведению, технике, на темы морали.

“Ни одно из них до нас не дошло. Это великая трагедия античного материализма. Мы не знаем, когда в основном погибли сочинения Демокрита: в начале средневековья или уже вскоре после смерти их автора. Возможно, что в гибели трудов античного материалиста виновны идеалисты. Источники сообщают, будто уже Платон хотел сжечь все те сочинения Демокрита, которые он смог собрать, но пифагорейцы Амикл и Клиний помешали ему, говоря, что это бесполезно: ведь книги уже на руках у многих. Сказав об этом, Аристоксен продолжает: “Платон упомянул почти всех древних философов, но не упоминает только одного Демокрита, даже в тех случаях, когда он должен был бы возражать ему. Ясно, он знает, что ему придется спорить с лучшим из философов” (Чанышев, с. 182).

Вслед за своим учителем Левкиппом Демокрит развивал учение об атомах. Атом (томе — делить и а — отрицательная частица) — неделимая, совершенно плотная, непроницаемая, не содержащая в себе никакой пустоты, не воспринимаемая вследствие маленьких размеров, самостоятельная частица вещества. Атом обладает внутренними и внешними свойствами. К первым относятся его неделимость, вечность, неизменность. Ко вторым — форма (шарообразная, кубическая, якореобразная, крючкообразная, выпуклая, вогнутая...) и размеры (большие или меньшие). Атомы различаются также своим порядком и положением. Аристотель поясняет это положение атомистов на буквах: атомы отличаются друг от друга формой — как А и В, порядком — как АВ и ВА, положением, как буквы, стоящие нормально, и опрокинутые. Все состоит из атомов и определяется их свойствами и соединениями. Бытие — это совокупность бесконечно большого числа малых атомов.

До сих пор представляется невероятной эта прозорливость философов, “измысливших” атомы, невидимые и поныне. Считается, что допустить существование атомов заставили наблюдения разнообразных явлений: постепенный и незаметный глазу процесс истирания монеты и других предметов; распространение запахов; высыхание влажного и т.п. Но ведь все эти явления наблюдало и использовало огромное число людей, не сделавших из них никаких теоретических выводов...

Великий Абдерит разделял два вида познания: посредством чувств (темное, незаконнорожденное, не приводящее к истине) и посредством мысли (законнорожденное, достоверное). Он считал, что разум идет дальше, чем чувства, но при этом опирается на те данные, которые приносит ему чувственное познание. Демокрит говорил: “Мудрец — мера всех существующих вещей. При помощи чувств он — мера чувственно воспринимаемых вещей, а при помощи разума — мера умопостигаемых вещей” (цит. по: Чанышев, с. 194). Все, что дошло до нас о творчестве и жизни Демокрита, служит подтверждением его веры в возможности человеческого разума.

Демокрит также полагал, что живое возникло из неживого без вмешательства демиурга, по законам природы.

Все состоит из атомов и пустоты. Мир в целом — это беспредельная пустота, наполненная многими мирами. Число миров бесконечно, некоторые из них схожи, другие существенно отличаются друг от друга. Каждый из миров шарообразен и замкнут в хитон из крючкообразных атомов. Миры преходящи — они возникают, находятся в расцвете и гибнут. Пустота заполнена атомами неравномерно; когда в какой-то части пространства собирается много атомов, они сталкиваются друг с другом и постепенно образуют вихрь — кругообразное движение атомов. При этом более крупные и тяжелые атомы накапливаются в центре и образуют землю, а более легкие и мелкие вытесняются на периферию и образуют небо. Тяжелая материя, собравшаяся в центре, сжимается и при этом выдавливает из себя воду, которая заполняет все низменности.

После возникновения нашего мира земля была теплая, мягкая, грязе-образная. Под влиянием солнца и росы на ее поверхности образовались пузыри, в которых вызрели различные растения, животные и люди. Все они состоят из разных смесей элементов. Гермипп так излагает представления Демокрита о лестнице жизни:

“Смешение (элементов) в этих животных... не было одинаковым: те, в которых было больше всего землеобразной [материи], стали травами и деревьями, имеющими голову, обращенную вниз и укоренившуюся в земле. Они тем только и отличались от животных, имеющих очень мало крови и не имеющих ног, что у тех голова не в земле и они движутся. Те, в которых больше влаги, выбрали себе в удел [жизнь] в воде, почти такого же рода, как и [жизнь] первых. Те же, в которых больше землеобразной [материи] и теплоты, стали сухопутными, а те, в которых больше воздухообразной [материи] и теплоты, стали летающими” (цит. по: Чанышев, с. 187).

Два пола возникли потому, что одни пузыри “допеклись” лучше (из них появились самцы), а другие — хуже. Впоследствии земля изменилась — теперь она не так смешана с водой и не такая теплая, как раньше, поэтому животные и люди уже не вырастают из пузырей земли, а размножаются друг от друга.

Животные и люди, так же как и макрокосм, состоят из атомов и пустоты. Животные отличаются от макрокосма тем, что их тела содержат больше атомов теплоты. Тело человека лучше впитывает в себя теплоту — поэтому у человека концентрация атомов теплоты наивысшая — в нем есть не только тепло, но и огонь. Различие между огнем и теплотой только количественное, поскольку в их основе — одни и те же маленькие, круглые, скользкие, шарообразные атомы огня. По Демокриту, это обстоятельство объясняет то, что человек стоит прямо и может почти не соприкасаться с землей.

Демокрит был последовательным атомистом и материалистом. Душу он также определял как вполне физическую сущность — совокупность атомов огня. Весь макрокосм одушевлен, но в очень малой степени, поскольку концентрация атомов огня в нем невелика. Животные одушевлены в большей степени, чем макрокосм, а люди — в еще большей степени, чем животные. Душа как бы состоит из двух частей, осуществляющих разные функции. Животная, неразумная часть души равномерно распределена по всему телу, она является источником подвижности и жизненности тела. Разумная часть души человека помещается в грудной клетке.

Дыхание — необходимое условие жизни: душа постоянно обменивается своими атомами с окружающей средой, в которой присутствуют атомы души-огня. Выдох означает, что душа стремится покинуть тело и частично в этом преуспевает, но при каждом новом вдохе мы возвращаем душу обратно, частично обновляя ее. Выдох без вдоха есть смерть. Покинув тело, атомы души растворяются в воздухе. Душа умирает вместе с телом — никакой загробной жизни не существует.

Идеи Демокрита относительно процесса антропогенеза (понимаемого как возникновение биологического вида) наивны и не слишком убедительны. Тем более сильное впечатление производит хотя бы беглое знакомство с представлениями этого интереснейшего мыслителя о том, как возникли такие существенные человеческие свойства, как речь и трудовая деятельность, как родилась религия. То, что предложил Демокрит, следует назвать культурно-исторической концепцией развития человека. Приведем мнение известного отечественного философа, В.Ф. Асмуса, на чью работу о Демокрите мы будем часто ссылаться и в дальнейшем:

“Во всяком случае, ясно, что Демокрит, во-первых, привнес в понятие о культуре идею развития. До Демокрита мысль эта высказывалась его предшественниками как мысль о развитии вообще или по крайней мере об изменении природы. Начиная с Анаксимандра была выдвинута идея о постепенном развитии органической жизни, о происхождении животных, ныне населяющих сушу, из морских животных и о появлении человека из рыбоподобных существ. Ксенофан и другие обогатили мысль об изменениях в природе наблюдениями над остатками морских ископаемых, находимыми в настоящее время вдалеке от моря и на большой высоте. Анаксагор бросил гениальную мысль о значении, какое в умственном развитии человека имела рука и применение руки в качестве орудия технического действия.

Однако ни у кого из этих предшественников Демокрита мы не находим еще ясного понятия о развитии человеческой культуры — материальной и умственной.

Во-вторых, новое в учении Демокрита о культуре, кроме учения о развитии — мысль о том, что движущей силой этого развития были нужда и польза. <...> Материальная нужда выступает у Демокрита как постоянно действующая коренная причина изменений, происходящих в развитии общества. Но непосредственным поводом к возникновению этих изменений Демокрит считает осознание людьми той пользы, какую должны внести в их жизнь те или другие нововведения” (Асмус, с. 59).

Демокрит определял человека как животное, от природы способное ко всякому учению и имеющее помощником во всем руки, рассудок и умственную гибкость. Очевидно, эту мысль можно выразить так: природа и учение — вот что сделало человека человеком.

“Четко различая в человеке первичные данные природы и вторичные черты — результат искусственной выработки в обществе, Демокрит вовсе не противопоставляет их друг другу... Воспитание он рассматривает как продолжение формирующего дела природы. Преобразующая человека сила воспитания заключает в себе, по Демокриту, нечто подобное природе. Человека формирует природа, но в дальнейшем его формирует воспитание. В отрывке, сообщаемом Стобеем, Демокрит говорит, что “природа и учение подобны. А именно: учение с соблюдением определенной меры времени делает человека и так же природа делает человека в определенный срок”. А Климент приводит из Демокрита цитату, в которой говорится: “Учение перестраивает человека, природа же, перестраивая, делает [человека], и нет никакой разницы, быть ли таковым, вылепленным от природы, или от времени и учения быть преобразованным в такой вид”. В условиях жизни общества учение становится для человека благодаря своей необходимой длительности его второй природой” (Асмус, с. 68).

Первые люди, по Абдериту, мало чем отличались от животных. Они не знали ни земледелия, ни религии, ни искусства. Ходили нагими, не умели делать запасов, не пользовались огнем. Жизнь их была трудна. Многие гибли. Под влиянием нужды люди стали собираться вместе, помогать друг другу. По Диодору, Демокрит считал, что первобытные люди

“вели звероподобный образ жизни. Действуя [каждый сам по себе] в одиночку, они выходили на поиски пищи и добывали себе наиболее годную траву и дикорастущие плоды деревьев<...> Так как на них нападали звери, то они стали научаться взаимно помогать друг другу, благодаря пользе, [приносимой совместными действиями]. Собираясь же вместе вследствие страха, они мало-помалу стали познавать знаки [подаваемые ими] друг другу” (цит. по: Асмус, с. 59—60).

Итак, по мысли Демокрита, в первобытном состоянии у людей не было речи — она появилась только тогда, когда они начали собираться вместе и общаться. Люди сначала издавали невнятные, нечленораздельные звуки, из которых со временем формировались слова. Устанавливая знаки, обозначающие каждый из предметов, люди создали для себя способ сообщения обо всем. Поскольку жившие в разных местах устанавливали разные слова для обозначения сходных предметов, то возникли разные языки. Нам эта мысль представляется тривиальной и само собой разумеющейся, однако это далеко не так. Философы по—разному подходили к этой проблеме.

Некоторые, и среди них Пифагор, полагали, что имена (слова) существуют сами по себе — что они существуют в природе. Демокрит же был твердо убежден в искусственном происхождении слов. В работе “О наименованиях, или Об именах” он привел четыре довода в защиту тезиса о том, что имена произошли “по установлению”, то есть в результате достижения людьми договоренности:

1) одноименность разных вещей: различающиеся между собой вещи называются одним именем;

2) многоименность одной и той же вещи в разных языках;

3) переименования: на каком основании люди переименовали бы Ари-стокла в Платона, если бы имена были от природы;

4) отсутствие единого правила образования слов: если от слова “мысль” можно образовать глагол “мыслить”, а от слова “справедливость”, как известно, нельзя образовать глагол “справедливеть” — значит, имена возникали случайным образом, а не присущи вещам по природе.

Согласно древнегреческой мифологии, членораздельной речи, использованию огня, многим ремеслам научил людей титан Прометей (за что и был сурово наказан верховным божеством Зевсом). Демокрит, всегда и во всем ищущий причинные связи, объявлял, что учителями человека были нужда и опыт. Большое значение он придавал подражанию. Более того, именно от Демокрита берет начало традиция трактовать искусство как “подражание” природе. Следует, однако, заметить, что Демокрит использует термин “искусство” в расширительном значении, не отделяя его от техники, ремесел, сельскохозяйственной деятельности. Плутарх приводит фрагмент из его сочинений:

“От животных мы путем подражания научились важнейшим делам: [а именно мы — ученики] паука в ткацком и портняжном ремеслах, [ученики] ласточки в построении жилищ и [ученики] певчих птиц, лебедя и соловья, в пении” (цит. по: Асмус, с. 61—62).

Демокриту принадлежат чрезвычайно интересные разработки и в других отраслях знаний — в частности, теории ощущений и восприятий, этике. Вклад Демокрита в различные отрасли знаний велик, и он не остался незамеченным. С его именем связывается развитие материалистической линии философии. Древняя эпиграмма называла его “всезнающим” и “пятиборцем в философии”. Аристотель отмечал, что, кажется, Демокрит рассуждал обо всем. Цицерон высказывался еще определеннее: “Ни для чего он не делает исключения, нет ничего, о чем бы он не высказался в своем учении...” (цит. по: Асмус, с. 8).

По выражению В.Ф. Асмуса, ни для одного великого философа древности судьба его сочинений не оказалась такой мачехой, как для Демокрита. И все же его размышления в том или ином виде дошли до нас! Идейное богатство античности настолько огромно, что оно ассимилировалось, использовалось как трамплин всеми позднейшими мыслителями. Иногда знакомство с древними авторами просто ошеломляет: не верится, что в те давние времена люди, лишенные нашей техники и приборов, могли оказаться столь прозорливыми.

Очень хотелось бы, чтобы имена Демокрита, Аристотеля, Сократа... не были для подрастающего поколения пустым звуком, чтобы наши ученики воспринимали их не только как реальных, но и как близких по духу людей и гордились ими как лучшими представителями человечества.

Литература

Асмус В.Ф. Демокрит. М.: Изд-во МГУ, 1960.

Богомолов А.С. Античная философия. М.: Изд-во МГУ, 1985.

Божович Л.И. Психологический анализ формализма в усвоении школьных знаний // Хрестоматия по возрастной и педагогической психологии. М.: Изд-во МГУ, 1980.

Брокгауз и Ефрон. Новый энциклопедический словарь. Статья “Голышев”.

Вавилов С.И. Глаз и солнце. О “теплом” и “холодном свете. М.: Изд-во АН СССР, 1961.

Дэникен Э. Воспоминания о будущем. Спб.: Русское географическое об-во, 1992.

Ивин А.А. Искусство правильно мыслить. М.: Просвещение, 1986.

Керам К. Боги, гробницы, ученые. М.: Республика, 1994.

Кессиди Ф.Х. От мифа к логосу (Становление греческой философии). М.: Мысль, 1976.

Корпев В.И. Невидимые парадоксы религии и культуры. М.: Знание, 1991.

Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М.: Политиздат, 1991.

Малинова Р., Малина Я. Прыжок в прошлое. М.: Мысль, 1986.

МейеровичМ.Л. Шлиман. М.\ Детская лит-ра, 1966.

Мелетинский ЕМ. Сказки и мифы // Мифы народов мира. Т. 2. М.: Сов. энцикл., 1980.

Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М.: Сов. энцикл., 1980.

Морозов Ю.Н. Следы древних астронавтов? М.: Знание, 1991. Серия “Знак вопроса”. № 2.

Парандовский Ян. Алхимия слова. Петрарка. Король жизни. М.: Правда, 1990.

Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л.: 1946.

Тайлор Э.-Б. Первобытная культура. М.: Политиздат, 1989.

Токарев С.А., Мелетинский Е.М. Мифология // Мифы народов мира. Т. 1. М., Сов. энцикл., 1980.

Успенский П.Д. Tertium Organum. Ключ к загадкам мира. Спб., 1992 (репринтное издание, 1911).

Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. М., Наука, 1989.

Фрэзер Дж. Фольклор в Ветхом Завете. М.: Политиздат, 1990.

Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. М.: Высшая школа, 1981.

Эпические сказания народов южного Китая. М.—Л.: Изд-во АН СССР, 1956.

Глава 5

ЗООЛОГИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Присмотритесь к животным, и вы заметите,
как это трудно — быть человеком.

Макс Шелер

Вводные замечания

История человеческого рода — это продолжение истории животного мира. Многое из того, что было обретено животными, досталось в наследство современному человеку. К примеру, читая эту книгу, вы, скорее всего, сидите. Сидячую позу предпочитают и многие виды обезьян: сидя, они играют, поглощают пищу и даже спят.

Какие из многочисленных свойств человека присущи лишь ему, а какие являются общими с другими животными? От ответа на этот вопрос зависит определение понятия человек. И это не единственная причина для сравнения человека с его ближайшими биологическими “родственниками”, то есть с теми видами животных, с которыми человека связывают общие, хотя и отдаленные во времени животные предки.

Зоологическая антропология изучает человека в сравнении с другими животными с тем, чтобы определить его место в классификации живых существ и дать определение сущности человека. Начало таким исследованиям положил еще Аристотель. Во-первых, он высказал мнение, что человек — животное, отличительными признаками которого являются способности говорить и мыслить. Во-вторых, в своем сочинении “История животных” Аристотель упорядочил известных ему животных по степени сложности телесного и душевного устройства. Самым высокоорганизованным существом Аристотель назвал человека, а ближе всего к нему он поместил обезьяну.

Идеи Аристотеля предопределили два направления зооантропологиче-ских исследований. Первое, тесно связанное с биологией, занимается сравнением преимущественно телесных свойств. Это направление можно было бы назвать линнеевским в связи с бесспорным приоритетом Карла Линнея в решении вопроса о месте человека в биологической классификации. Второе направление стало излюбленной темой классической философии. Больше всего философов интересовали психологические и поведенческие сопоставления человека с животными. Данному направлению довольно

трудно подобрать название, ибо его начинали философы, продолжали развивать психологи, этологи и физиологи. Мы остановились на названии зоо-психологическое направление.

Линнеевское направление

Эпоха великих географических открытий вывела научный мир из полусонного состояния, развернув перед ним широкое поле исследований. Довольно скоро натуралисты стали испытывать трудности, вызванные безудержным потоком описательной информации, которому, казалось, конца не будет. Наука была просто не в состоянии проглотить и переварить всю информацию о новых растениях, животных, минералах. Тогда-то и возникла необходимость в единой классификации и номенклатуре (т.е. системе названий) явлений природы. Это отчетливо сознавали ученые начала 18 века и, вероятно, более всех других шведский врач и натуралист Карл Линней (1707—1778).

В 1735 г. молодой Линней опубликовал сочинение с многообещающим и модным в то время названием “Система природы”. Книга имела большой формат, но всего лишь 14 страниц. В ней конспективно излагалась основанная на аристотелевской логике схема иерархической классификации сразу трех царств природы — минерального, растительного и животного. Например, животных он разделил на 6 классов: млекопитающие, птицы, гады (ныне пресмыкающиеся и земноводные), рыбы, насекомые (ныне членистоногие) и черви. Именно Линней первым правильно отнес китов в класс млекопитающих.

Положение человека в зоологических классификациях того времени оставалось неопределенным. К человеческому роду причисляли следующих животных: ленивца под именем “дикий индеец”, моржа как “морского человека” и орангутана как “дикого азиата” или “лесного человека”.

Линней решил покончить с неразберихой в информации о людях, принимаемых за животных, и о животных, принимаемых за людей. В 10-м издании своей “Системы природы” (1758), которая разрослась до 1384 страниц, великий систематизатор создал отряд приматов, куда вместе с летучими мышами (!), полуобезьянами и обезьянами поместил род человека (Ношо). Именно в этой публикации впервые появились названия приматы и Homo sapiens (Человек разумный). По всей видимости, наименование этого отряда млекопитающих лютеранин Линней заимствовал из Церковной иерархии католиков, называющих своих высших священников (первосвященников) “примасами” (лат. primas — “один из первых”).

В человеческий род он включил два вида: Homo sapiens (Человек разумный) и Homo silvestris s. troglodytes (Человек лесной, или Троглодит). В свою очередь, вид Человек разумный разделялся на шесть разновидностей:

• дикий человек;
• монструозный человек (от слова монстр, то есть уродливый человек);
• американский — красноватый, холерик, покрытый татуировкой, управляемый обычаями человек;
• европейский — белый, мясистый, сангвиник, покрытый плотно прилегающим платьем, управляемый законами человек;
• азиатский — желтоватый, крепкосложенный, с черными прямыми волосами, меланхолик, упрямый, жестокий, скупой, любящий роскошь, носящий широкие платья, управляемый верованиями человек;
• африканский — черный, с дряблой и бархатной кожей, спутанными волосами, флегматик, ленивый и равнодушный, мазанный жиром, управляемый произволом человек.

По нынешним меркам, такие характеристики должны быть признаны не только безграмотными, но и откровенно расистскими. Тем не менее торопиться с осуждением не стоит. Вспомним, что в 18 веке и физическая антропология, и этнография пребывали в зачаточном состоянии, а во многих странах Старого и Нового Света рабство было законным и обыденным явлением.

Под именем Троглодита в род Homo попали известные в то время крупные человекообразные обезьяны — орангутан и шимпанзе. Линней признавался, что он “не в состоянии открыть никакого существенного различия между человеком и троглодитом”. Совершенно неожиданно в данном вопросе Линнея поддержал Жорж Луи Леклер де Бюффон (1707—1788), писавший, что “орангутан телом своим менее разнится от человека, чем от остальных обезьян”.

Сверстник Линнея, автор 36 (из 44) томов “Естественной истории”, французский натуралист Жорж Луи Леклер де Бюффон недолюбливал Линнея, а его систему называл “метафизической ошибкой”, из-за которой язык науки делался “более трудным, чем сама наука”. Линней же оценивал Бюффона более объективно: признавал талант и успехи Бюффона как популяризатора, но пренебрежительно отзывался о нем как ученом. Тем не менее Линнею очень приятно было узнать, что Бюффон, в ведении которого в Париже находился Ботанический сад, вынужден был расположить растения именно по системе Линнея, как это было сделано в садах королей Франции и Англии и в большинстве садов Европы (Бобров, с. 183).

Возвращаясь к систематике, нельзя обойти вниманием отнюдь не безоблачную судьбу линнеевского отряда приматов. Еще при жизни Линнея, в 1775 г., И. Блюменбах (1752—1840) предложил способ, позволяющий покончить с позорящим человека соседством с обезьянами. Он разделил отряд приматов на два отряда: отряд двуруких, куда был отнесен только человек, и отряд четвероруких, куда попали обезьяны и полуобезьяны. Это деление понравилось видному французскому биологу Жоржу Кювье, многим другим научным светилам и продержалось почти столетие. Таким образом, после Блюменбаха “не стало” ни отряда приматов, ни линнеевского термина приматы.

Предпринимались и другие попытки найти существенные анатомические отличия человека от животных и тем самым закрепить идею об уникальности организма человека в сравнении с животными. Так, голландский анатом Питер Кампер в 1780 г. утверждал, что у человека, в отличие от человекообразных обезьян, отсутствует межчелюстная кость. Речь идет о небольшой парной кости, которая расположена в середине верхней челюсти и служит для прикрепления резцов. 27 марта 1784 г. эта кость нашлась. “Я нашел — не золото или серебро, а то, что доставляет мне несказанную радость — межчелюстную кость у человека! <...> Это и тебя должно сердечно радовать, ибо это как ключевой камень для человека...” Такие слова написал автор столь блестящего открытия своему другу философу Иоганну Гердеру, работавшему в то время над “Идеями к философии истории человечества” (1784—1791). В этом маленьком эпизоде из истории науки есть одна неожиданная деталь: имя автора открытия — поэта, писателя и, как видно, натуралиста — Гёте.

В 1863 г. английский биолог Томас Гексли (Хаксли, 1825—1895), развивая и пропагандируя дарвиновскую теорию эволюции, опубликовал работу о месте человека в живой природе. В ней Гексли доказывал, что по анатомическому строению задняя конечность обезьян — никакая не рука, а нога, и, следовательно, идея о разделении приматов на два отряда по признаку “двурукости-четверорукости” ошибочна. Согласно Гексли, оправдывается мудрое предвидение Линнея, и через целое столетие систематика опять пришла к заключению, что человек есть член того же отряда, к которому принадлежат обезьяны и лемуры. Кроме того, Гексли утверждал, что данные сравнительной анатомии о громадном сходстве телесной организации человека и прочих приматов свидетельствуют об их эволюционном родстве.

В 1871 г. в книге “Происхождение человека и половой отбор” Чарлз Дарвин провел самое широкое сравнение человека с обезьянами, не ограничиваясь рамками анатомии. В этой, по сути междисциплинарной, работе Дарвин пишет, что у человека и обезьян много общего в болезнях, способах их излечения, в развитии зародыша, в поведении, вкусах и даже умственных способностях. Важное значение придавалось и рудиментарным (недоразвитым) органам человека, которые в виде пережитков сохранились от животных предков. С точки зрения Дарвина, высокое и всестороннее сходство человека с обезьянами может иметь только одно объяснение — общность происхождения, близкое эволюционное родство приматов. Вместе с Дарвином к такому же выводу пришли Томас Гексли и Эрнст Геккель. Благодаря Этим ученым усилился интерес к изучению эволюции приматов, поиску общего предка человека и современных человекообразных обезьян, к задаче восстановления родословного древа рода человеческого.

Приматы — один из 19 отрядов млекопитающих. В настоящее время отряд приматов насчитывает около 210 видов. Принято выделять в нем подотряды, надсемейства, семейства, подсемейства, роды и виды. Несмотря на то, что приматы изучены довольно хорошо (есть даже особый раздел зоологии — приматология), ученым еще не удалось достичь полного согласия по всем проблемам систематики. И современная ситуация в ней также не лишена драматизма.

Некоторые виды приматов до сих пор рождают споры о том, к каким подсемействам, семействам и т.д. их следует отнести. Это приводит к путанице в названиях. Так, в одной книге карликовых шимпанзе выделяют в подвид, в другой — в вид, а в третьей — в род. Долго выяснялось место тупайи и долгопята. Запутанным является и вопрос о положении человека. Еще недавно человека и таких человекообразных обезьян, как шимпанзе и горилла, относили к разным семействам — гоминидам и понгидам. В последние годы их чаще объединяют в одно семейство, а некоторые ученые — даже в одно подсемейство.

Необходимость время от времени пересматривать и видоизменять прежние классификации вызывается естественным для науки появлением новой информации. Ее главным источником являются новые методы исследования, дающие информацию о ранее неизвестных свойствах приматов; другой источник — открытие новых видов приматов — почти исчерпался. Биологи 18 и 19 веков строили систематику исключительно на анатомических признаках. У современной науки возможностей больше. Применение биохимических методов анализа белковых молекул крови и тканей, а также молекул ДНК показало, в частности, что люди находятся в более близком родстве с африканскими человекообразными обезьянами (шимпанзе и горилла), чем последние с орангутаном. Этот факт потребовал перестройки традиционной систематики и терминологии внутри надсемейства гоминоидов, которая не завершена до сих пор.

Один из вариантов нового подразделения надсемейства гоминоидов состоит в выделении двух семейств — гоминиды и гилобатиды. К последним относятся род гиббонов и род сиамангов. Семейство гоминид объединяет два подсемейства — гоминины и понгины. В подсемейство понгин входит один род орангутанов (Понго). Подсемейство гоминин включает три рода: человека (Хомо, или Гомо), шимпанзе (Пан) и гориллы (Горилла). Эти отношения изображены на схеме.

Использование этой схемы наталкивается на укоренившуюся в научном лексиконе традицию называния гоминидами лишь род человека и ближайший к нему ископаемый род австралопитеков. Но причины консерватизма, вероятно, не исчерпываются просто трудностями переделки речевых и умственных навыков. Определенную роль играет и видовое высокомерие, выражающееся в нежелании признавать более близкое родство с обезьянами. Если бы новые данные требовали увеличения дистанции человека от других приматов, то ревизия терминологии и классификации была бы проведена незамедлительно.

Нередко спрашивают, чем человек отличается от обезьян (или животных) и чем он похож на них? Такой вопрос не совсем корректен: по биологической классификации человек входит в подотряд обезьян и его следовало бы называть “обезьяна” и даже “узконосая обезьяна”. В связи с этим правильнее говорить о сходстве и различиях между человеком и другими обезьянами, остальными приматами, другими млекопитающими и другими животными. Противопоставление человека и обезьян (аналогично, животных) укоренилось в обыденной, литературной и философской речи. Если вы назовете собеседника обезьяной, то, скорее всего, он страшно обидится; это случится независимо от того, знает или не знает обиженный, что слово “обезьяна” происходит от арабского выражения “абу-сина” (“отец блуда”). Поэтому даже специалисты часто опускают слово “остальные” (“другие”) и говорят просто: “человек и обезьяны”, “человек и животные”. И мы по возможности старались не нарушать эту традицию.

Зоопсихологическое направление

Вопрос об отличиях человека от животных выступает как часть проблемы определения понятия человека. Другими словами, для общего определения человека, для нахождения человеческой сущности необходимо опираться на знание о животных. В этом исполинском по объему знании должна быть найдена своего рода точка отсчета для выделения собственно человеческого в человеке. Таким образом, в вопросе “Что такое животное?” заключен глубокий философский и антропологический смысл. И совсем не случайно этот вопрос устойчиво затрагивался на протяжении всей истории философии, от Аристотеля до Макса Шелера и его последователей. И нас не должно удивлять, что на Всемирном археологическом конгрессе, проходившем в Великобритании в 1986 г., обстоятельно обсуждалась тема “Культурологические подходы к животным, в том числе птицам, рыбам и беспозвоночным”. Тем не менее предстоит еще понять, какую именно информацию из безбрежного зоологического знания хотели бы выудить философы, антропологи, культурологи и другие ученые? При весьма широком разбросе их интересов центральная тенденция сводится к следующему: наибольшее значение имеют те виды животных, с которыми человек разделяет максимум общих черт, а из всевозможных свойств этих животных пристально и даже пристрастно анализируются те, что позволяют представить своеобразие человека.

Все как будто бы согласны, что искать своеобразие человека следует прежде всего в психической сфере, в поведении, в деятельности. Способны ли животные к психической деятельности, которую человек находит у себя, или они просто не имеющие разума автоматы, поведение которых можно объяснить чисто механически, как это пытался сделать французский философ Рене Декарт (Картезий, 1596—1650)?

У Декарта нашлось немало последователей. Несомненно, самым выдающимся из них был лауреат Нобелевской премии (1904 г.) за работы в области физиологии пищеварения И.П. Павлов (1849—1936). Еще в 1894 г. Павлов писал: “Собака — животное интеллигентное и так же быстро сердится на шутки, как и человек. Если показывать проголодавшейся собаке кусок мяса, то она способна размечтаться о прелестях еды, но если продолжать дразнить, она отворачивается, сердится, и отделение сока, конечно, задерживается” (Павлов, т. 2, кн. 1, с. 257). Однако сразу же после получения Нобелевской премии Павлов резко меняет свою оценку интеллигентности собак и других животных. На свет появляется учение о безусловных и условных рефлексах, доказательству и пропаганде которого Павлов отдает последние тридцать лет своей жизни. В этом учении вообще не нашлось места психическим явлениям, о которых Павлов и слышать теперь не хотел: “Мы совершенно запрещали себе (в лаборатории был объявлен даже штраф) употреблять такие психологические выражения, как “собака догадалась”, “захотела”, “пожелала” и т.д.” (Павлов, т. 3, кн. 1, с. 327). Позднее, при Советской власти, учение Павлова усердно распространялось и на человека. И хотя до запрета всех психологических выражений в СССР дело не дошло, психологический язык в науках о человеке был заметно укорочен. Как горько пошутил психолог А.Р. Лурия, гениальность Павлова может быть измерена тем, насколько его рефлекторное учение затормозило развитие этих наук.

Неспособность животных к членораздельной речи с давних пор трактовалась как верный признак отсутствия у них и сознания, самосознания, мышления или разума. Однако у этой точки зрения были и весьма именитые противники. Французский философ Мишель де Монтень (1533— 1592) собрал множество свидетельств, которые, как он считал, доказывают разумность животных и разоблачают непомерное самомнение и тщеславие людей, уверенных в своем интеллектуальном превосходстве над животными: “Все сказанное мною, — подытожил Монтень в “Опытах”, — должно подтвердить сходство в положении всех живых существ, включая в их число человека. Человек не выше и не ниже других. <...> На основании сходства действий мы должны заключить о сходстве способностей и признать, что животные обладают таким же разумом, что и мы, действуя одинаковым с нами образом. <...> Из этого явствует, что мы ставим себя выше других животных и исключаем себя из их числа не в силу истинного превосходства разума, а из пустого высокомерия и упрямства” (Монтень, с. 136, 137, 166). Подобные и не менее категоричные суждения высказывал великий германский писатель, поэт и натуралист Иоганн Вольфганг Гёте (1749—1832), который, как и Линней и Бюффон, состоял иностранным почетным членом Петербургской Академии наук. В одном из своих писем (Кнебелю от 17 ноября 1784 г.) Гёте писал: “Найти отличие человека от животного ни в чем отдельном нельзя. Напротив, человек самым тесным образом родствен животным”.

Интересные факты и выводы об интеллектуальных способностях животных по сравнению с соответствующими способностями человека содержатся в книге американского историка и этнографа Льюиса Генри Моргана (1818—1881). Книга называется “Американский бобр и его деятельность” (1868). В ней утверждается, что отличие людей от животных заключается в степени развития разума, а не в том, что у человека он есть, а у животных его нет. Бобры, как известно, строят плотины в несколько сот метров длиной и в три метра высотой, если им не мешают. Ручьи они превращают в каскад прудов. Из пруда они делают затем свой “город”, состоящий из куполообразных жилищ с кладовыми на решетчатых сваях. На постройку плотин и жилищ бобры используют кустарники и деревья, растущие на берегу. Строительная работа бобра, осуществляемая обычно коллективно, может изменить ландшафт местности. Морган полагает, что бобр обладает сознанием, инженерной мыслью, способностью планировать сложную деятельность. Эти размышления находятся в полном противоречии со знаменитым утверждением Карла Маркса в первом томе “Капитала” о качественном отличии деятельности людей (ткача и архитектора) от деятельности животных (паука и пчелы). Действительно, на примере насекомых легко защищать положение об уникальности разума человека, но логика требует брать в расчет интеллектуальные способности всех животных, вплоть до обезьян. Надо отдать должное ближайшему другу Маркса, его alter ego, Фридриху Энгельсу, как раз в данном вопросе не поддержавшему Маркса и имевшему особое мнение. В “Диалектике природы” Энгельс писал: “Все признаваемые обычной логикой средства научного исследования — совершенно одинаковы у человека и у высших животных”.

Современные мыслители в своих сопоставлениях могут опираться на результаты многочисленных научных исследований зоопсихологов, этологов, физиологов. Макс Шелер в 1925 г. говорил: “Большую, в том числе философскую, ценность имеет то, чем располагает молодая, столь быстро прогрессирующая наука зоопсихология. Именно она показала нам, до какой степени раньше недооценивали психические способности животных” (Шелер, с. 94). Подобные высказывания не единичны. “Создается впечатление, что по мере того как увеличиваются наши знания о поведении животных, различия между человеком и животными начинают сокращаться”, — пишет английский ученый Дэвид Мак-Фарленд в книге “Поведение животных” (Мак-Фарленд, с. 440). Особенно типичны такие признания для приматологов. Например, английский приматолог Верной Рейнольде считает, что “существует большее совпадение между процессами мышления у человека и других приматов, чем мы были склонны думать до сих пор. Уникальность человека постоянно не подтверждается при сравнении с другими приматами, и будет интересно узнать, как далеко на деле этот процесс заходит” (цит. по: Фридман, с. 213). Его поддерживает отечественный специалист Э.П. Фридман: “Чем больше и лучше мы изучаем обезьян, тем более “человекообразными” они становятся, т.е. теперь мы знаем гораздо больше об их сходстве с человеком, чем раньше, совсем недавно” (Фридман, с. 213).

В последнее время все чаще и чаще пересматривается привычное, традиционное понятие о сознании как уникальной характеристике человека. Например, организатор упомянутой выше дискуссии на конгрессе археологов, Т. Ингольд, смело утверждал, что человек отличается не сознанием. Животные действуют почти так же сознательно, как и мы. Их деятельность, подобно нашей, направляется практическим сознанием. Наше отличие от животных состоит не просто во владении членораздельной речью, но в том, что мы можем выделить из потока сознания отдельные намерения, сосредоточить на них внимание, членораздельно выразить их в разговоре. Крометого, обладание логическим мышлением позволяет человеку формировать идеальный замысел и тем самым выступать творцом своего поведения, средств деятельности, условий жизни. К похожим выводам еще в начале 20 века пришел Макс Шелер: “Недооценка того, что можно назвать “душа животных”, существенным образом повлияла на понимание истинного достоинства и значения человека. Ведь человека в сущностном смысле “делает” отнюдь не практически-технический интеллект, как это думали раньше; в человеке он лишь количественно чрезвычайно развился — до степени Сименса или Эдисона. <...> Животное ни в коем случае не есть просто “слепое” инстинктивное существо, за какое его раньше принимали”. Что же, по Шелеру, является уникальным свойством человека? “Только человек впервые противопоставляет себя и свое “самосознание” миру, в нем впервые разделяются предметная окружающая среда и переживание самого себя как Я” (Шелер, с. 95). Тейяр де Шарден назвал эту уникальную способность человека рефлексией, определив ее как способность сознания “сосредоточиться на самом себе и овладеть самим собой как предметом... способность уже не просто познавать, а познавать самого себя; не просто знать, а знать, что знаешь. <...> Будучи рефлектирующими, мы не только отличаемся от животного, но мы иные по сравнению с ним. <...> Разумеется, животное знает. Но, безусловно, оно не знает о своем знании...” (Шарден, с. 136, 137).

В этой связи уместно вспомнить, что за три месяца до смерти академик И.П. Павлов сделал неожиданный для многих вывод: “А когда обезьяна строит свою вышку, чтобы достать плод, то это “условным рефлексом” назвать нельзя. Это случай образования знания... улавливания постоянной связи между вещами — то, что лежит в основе всей научной деятельности, законов причинности и т.д.”. Таким образом, великий ученый нашел в себе мужество признать узость и недостаточность своей теории.

Все вышесказанное должно было бы убедить читателя в важности знания фактов, на основе которых делаются выводы о сходстве или различиях человека и животных. Об этих фактах и пойдет далее речь.

Часто говорят, что “человек — царь природы, самое совершенное и развитое существо на Земле”. Не переоцениваем ли мы собственную уникальность и неповторимость как вида животных? Если мы хотим понять, какие свойства являются исключительно человеческими, присущими только человеку и отсутствующими у всех прочих животных, а какие достались нам в наследство от наших животных предков и являются общими с некоторыми видами животных, то необходимо обратиться к рассмотрению наших ближайших родственников в мире животных — обезьян, или, говоря точнее, приматов.

Для удобства рассмотрения отряда приматов разделим его на три группы видов.

Нетрудно догадаться, что степень сходства между человеком и человекообразными обезьянами больше, чем между человеком и низшими обезьянами, и еще больше, чем между человеком и полуобезьянами.

В 1929 г. английский анатом Артур Кизс выделил у человека 1065 анатомических признаков и попытался обнаружить эти признаки у других приматов. Оказалось, что с полуобезьянами человек имеет всего 17 общих признаков, с низшими обезьянами — 113, тогда как с гиббоном — 117, с орангутаном — 354, с гориллой — 385 и с шимпанзе — 396. Из 1065 признаков 312 были свойственны только человеку.

Давайте познакомимся с некоторыми анатомическими признаками трех групп приматов.

У разных видов полуобезьян — от 30 до 36 зубов; большинство пальцев оканчиваются ногтями, но на задних конечностях хотя бы один из пальцев снабжен когтем; у самок имеется несколько пар молочных сосков; на мордочке пучки чувствительных вибриссов; обязательно есть хвост.

У большинства видов широконосых обезьян — 36 зубов, а у узконосых, как низших, так и высших, — по 32 зуба, столько же и у человека. У всех обезьян на пальцах не когти, а ногти; молочных желез — одна пара. Низшие обезьяны имеют хвосты (за исключением одного вида, который так и называется — макак бесхвостый). Все человекообразные обезьяны — бесхвосты, о чем не подозревают многие карикатуристы.

Сопоставим эти же группы по образу жизни (активное время суток, среда обитания, питание, наличие сообществ и др.).

Полуобезьяны в основном ведут ночной образ жизни — поэтому у них большие, смотрящие вперед глаза. Среди низших обезьян только один вид активен ночью — обитающая в Америке ночная обезьяна дурукули. Все высшие обезьяны — дневные животные.

Из полуобезьян наземный образ жизни ведут лишь два вида, большинство же обитает на деревьях; широконосые обезьяны живут на деревьях; среди узконосых примерно половина видов предпочитает наземный образ жизни. Следует, однако, иметь в виду, что почти все приматы великолепно чувствуют себя на деревьях, где они могут спасаться от врагов, добывать себе пищу или устраиваться на ночлег.

Основная пища приматов растительная, но многие виды всеядны. Полуобезьяны в значительной степени дополняют свое растительное меню за счет насекомых. Более или менее строгими вегетарианцами являются, в частности, лемуры и индри, ревуны, гелады, гиббоны, орангутаны и особенно гориллы. Благодаря исследованиям Джейн Гудолл выяснилось, что шимпанзе время от времени охотятся на млекопитающих и птиц, однако доля мясной пищи в их рационе не превышает 5 процентов.

С образом жизни тесно связан способ передвижения и строение скелета, особенно конечностей. Так, у полуобезьян все четыре конечности можно назвать “хватательными”: благодаря цепкости, гибкости и подвижности пальцев рук и ног животные легко передвигаются по веткам. Передние конечности участвуют не только в передвижении, ими животные могут брать различные предметы. Тонкие лори, схватив передними конечностями свою жертву (цикаду, лягушку или ящерицу), ловко ударяют ею по дереву и отправляют в рот. Долгопяты тоже подносят пищу (фрукты, насекомых или мелких позвоночных) ко рту руками, но воду лакают.

У низших обезьян передние конечности, как и задние, важны при передвижении, но они все чаще выполняют функции рук. Чтобы поймать древесную лягушку, капуцин ударяет рукой по стволу дерева, прижимается к нему ухом и прислушивается. Определив по звуку то место, где прячется лакомство, обезьяна зубами и руками расширяет щель, просовывает в нее Руку и достает лягушку, затем обтирает о ствол покрывающую ее тело слизь и только после этого съедает.

Приматы демонстрируют различные способы передвижения по земле. Полуобезьяны и низшие обезьяны, как и большинство млекопитающих, передвигаются на четырех конечностях. Другие способы передвижения используют человекообразные обезьяны, и мы их рассмотрим подробнее. Орангутаны большую часть жизни проводят на деревьях и спускаются на землю только при необходимости (например, в поисках воды). При ходьбе орангутан опирается не на всю ступню, а только на ее наружную часть. (Попробуйте — сразу убедитесь, как трудно сохранять при этом равновесие!) Для поддержания равновесия ему приходится помогать себе руками: он или хватается за свисающие ветви, или балансирует длинными руками, или опирается на руки. Однако и тут есть особенность: для опоры используется не ладонь, а тыльная сторона согнутых пальцев. Такой способ передвижения называется суставной ходьбой. Подобным же образом передвигаются гориллы и шимпанзе, которые дневную часть суток проводят на земле, а на деревья залезают лишь на ночь или при случае. Самые мелкие человекообразные обезьяны, гиббоны, ходят на двух ногах гораздо лучше, но и они вынуждены помогать себе руками, которыми балансируют, как канатоходцы; гиббоны могут довольно быстро бегать на двух ногах, причем, как заметили многие наблюдатели, им это доставляет удовольствие.

Суставная ходьба представляет собой промежуточную стадию между обычным четвероногим хождением и двуногим прямохождением человека, которое называют бипедией. Как мы видим, человек не единственный примат, спустившийся на землю, но он единственный, кто в совершенстве освоил бипедию и полностью освободил руки для иных, более важных дел.

Следует запомнить, что у всех человекообразных обезьян очень сильные мускулистые руки, ведь на них приходится основная нагрузка при лазаньи по деревьям, подтягивании и раскачивании. Однажды в питомнике самец шимпанзе, весивший 54 кг, выжал на становом динамометре 330 кг одной рукой, а разгневанная самка шимпанзе — 504 кг двумя руками. Ноги же у человекообразных — относительно слабые.

У обезьян мы встречаем особую гигиеническую процедуру — обыскивание тела — груминг. Внешне это выглядит так: обезьяна, пристально всматриваясь, разгребает и перебирает волосяной покров партнера. Одной рукой она придерживает шерсть, другой совершает тонкие и разнообразные движения: раздвигает отдельные волоски, некоторые из них выдергивает; осторожно, стараясь не повредить ранку, соскребывает ногтями стру-пики; двумя пальцами удаляет мельчайшие предметы, соринки, насекомых (все это отправляется в рот). Иногда обезьяна помогает себе языком и зубами, может даже раздвигать шерсть, дуя на нее.

Груминг — одна из форм взаимопомощи и проявления симпатии. Обыскивают только тех, к кому питают нежные чувства, доверяют; им же позволяют обыскивать себя. Мать очень тщательно следит за чистотой детеныша. В неволе обезьяны пытаются обыскивать людей, к которым они привязаны.

Груминг требует довольно точных и тонких движений пальцев, а также напряженного зрительного наблюдения. Способность обезьян к грумингу, как и умение оперировать различными предметами, свидетельствует о том, что их передние конечности — уже не лапы, предназначенные лишь для опоры и передвижения. Об изумительных двигательных способностях высших обезьян говорят следующие факты: шимпанзе способен поднять рукой с пола швейную иглу, вскарабкаться на вершину высокого дерева, держа в руке рюмку или карманные часы.

У человека большие (первые) пальцы рук, но не ступней, противопоставляются другим пальцам. Противопоставляющимся считается палец, который может поворачиваться вокруг своей оси таким образом, чтобы его ладонная поверхность была обращена к ладонной поверхности остальных пальцев. Противопоставляемость может быть не полной, частичной. Так, у большинства видов обезьян, включая и человекообразных, большие пальцы рук либо вообще не противопоставляются, либо противопоставляются не полностью. У паукообразной обезьяны, живущей в Америке, он и вовсе отсутствует; впрочем, отсутствие большого пальца на передних конечностях у обезьян этого вида компенсируется великолепным хватательноосязательным хвостом, которым можно брать и отправлять в рот даже щепотки сахара.

Та линия развития кисти, которая началась с приспособления приматов к древесному образу жизни, у обезьян проявляется в способности манипулировать различными предметами и завершается высочайшей ловкостью иумелостью человеческой руки. И все же различия в устройстве передних конечностей человека и человекообразных обезьян трудно признать причиной различий между ними по интеллекту. Тем не менее такая точка зрения существует; ее, например, разделял зоопсихолог Ян Дембовский, писавший: “Не будет преувеличением, если мы скажем, что именно кисти и пальцам человек обязан развитием своего интеллекта. <...> Не развитие руки есть результат развитости интеллекта обезьяны, а, наоборот, развитость интеллекта есть результат развития руки” (Дембовский, с. 19, 224). В качестве возражения можно указать на высокий интеллект безруких дельфинов.

У обезьян не только кисти рук, но и ступни ног напоминают человеческую кисть: пальцы ног длинные, а большой палец отведен в сторону и весьма подвижен. Ноги у обезьян и в самом деле выполняют хватательные

функции, хотя руками в полном смысле не являются. Однако впечатление четверорукости настолько сильное, что многие авторитетные зоологи и антропологи 18 и 19 веков (среди них Бюффон, Блюменбах, Кювье) ошибочно считали обезьян четверорукими животными и на этом основании выступали против идеи Карла Линнея объединять человека с обезьянами в одном отряде. Окончательную точку в этом споре поставил Томас Гексли: он показал, что ступня обезьяны отличается от человеческой ступни только длиной и положением пальцев, тогда как число и расположение костей у них одинаковое; есть в хватательной ступне обезьяны и пяточная кость, которой, разумеется, нет в руках человека и обезьян.

Общественный образ жизни приматов

И сегодня, и в далеком прошлом жизнь человека связана с различными социальными (общественными) группами — семьей, компанией друзей, учебным или трудовым коллективом, народом, племенем, первобытной общиной и т.д. Высказывались весомые предложения определять человека как “общественное животное”. Согласиться с таким определением можно лишь убедившись, что у животных нет общественной жизни и нет социальных групп или роль этих групп ничтожно мала. Что говорит современная наука об общественной жизни приматов?

У полуобезьян, среди которых много ночных животных, мы чаще встречаем одиночный образ жизни. Животные кормятся и отдыхают порознь, объединяясь лишь временно — для размножения. Для обезьян жизнь в “постоянных” сообществах является правилом, а одиночный образ жизни — исключением.

Большинство видов низших обезьян живут стадами и лишь немногие (например, игрунки) — небольшими семейными группами. Стада отличаются по численности и организованности. Размер стада даже у животных одного вида твердо не ограничивается: скажем, стадо саймири может объединять от 10 до 300 особей. Несомненно, нужда в стадном образе жизни велика у тех узконосых обезьян, которые приспособились к жизни на земле, где труднее добывать корм, где приходится постоянно остерегаться хищников (от шакалов до львов). Одиночки — особенно если это молодые животные или самки с детенышами — обречены на скорую гибель.

Пожалуй, лучшим доказательством не просто общительности, а именно организуемости обезьян является тот факт, что при временном объединении обезьяны разных видов легко вступают в контакт друг с другом: среди них появляются лидеры и аутсайдеры, возникают приятельские компании, животные играют вместе, запоминают друг друга в лицо, занимаются грумингом и т.д.

Это с тонкой наблюдательностью и чисто английским юмором изобразил в книге “Перегруженный ковчег” знаменитый зоолог Джералд Даррелл. Его коллекция обезьян состояла из молодых особей, отловленных в лесах Камеруна и содержавшихся во временном лагере экспедиции. В нее входили 6 дрилов, 4 белоносых и 1 красноухий гвенон. Дрилы “долгое время командовали другими, более робкими обезьянами. Хрупкие нервные гве-ноны всегда уступали дрилам сочных и вкусных кузнечиков и лишь недовольно ворчали и кашляли, наблюдая за трапезой своих обидчиков”. Далее Даррелл сравнивает дрилов с бойкими уличными мальчишками. О меткости характеристики можно судить по эпизоду с мертвым хамелеоном. Даррелл положил в загон к обезьянам мертвого хамелеона, те начали его разглядывать с опаской и большим интересом. “Набравшись смелости, старший из дрилов слегка коснулся лапой хамелеона, отдернул ее и стал быстро вытирать о землю. Гвеноны так и не решились подойти ближе... Дрилы же постепенно расхрабрились, схватили труп и стали пугать им гвенонов, которые разбежались с пронзительными криками”.

Порядки в обезьяньем сообществе резко изменились, когда в него впустили крупного, почти взрослого бабуина, которого Даррелл назвал Джорджем. “В первый день по прибытии Джорджа в лагерь дрилы сделали попытку общими силами отколотить его и утвердить свое господство, но Джордж оказался на высоте положения и вышел из этой схватки победителем. После этого случая дрилы почтительно склонились перед новым владыкой. Начиная преследование гвенонов, дрилы предварительно всегда выясняли, далеко ли Джордж, так как у последнего был простой способ прекращения споров — он кидался к месту драки и без разбора наносил сильные укусы всем ее участникам”. Джордж использовал свое физическое преимущество избирательно: с дрилами, признававшими лишь силу, был суров, но к маленьким слабым обезьянкам относился с поразительной мягкостью и тактом. Особенно повезло красноухому гвенону. Пользуясь покровительством бабуина и выглядывая из-за его спины, гвенон осмеливался корчить гримасы своим бывшим обидчикам. Как видно из этой истории, обезьяны разных видов легко преодолевают “языковой барьер” и хорошо понимают друг друга.

Приматологи сходятся во мнении, что из всех низших обезьян наиболее сплоченные и дисциплинированные стада у павианов гамадрилов. Не исключено, что именно за это древние египтяне почитали гамадрилов как священных животных. Стадо может насчитывать более 100 особей; оно делится на семейные группы, состоящие из самца-вожака, нескольких самок (его “жен”), детенышей, подростков и старых животных. Кроме таких семейных групп — гаремов, в стаде есть и группы холостяков. Днем все эти группы кормятся независимо друг от друга, а на ночлег они объединяются в большое стадо, хотя и не перемешиваются в нем. Обезьяны засыпают сидя, сгруппировавшись вокруг своего вожака и прижавшись друг к другу, что защищает их от ночного холода. Чтобы прокормиться, гамадрилам приходится кочевать по большой территории — за день они иногда проходят до 20 км. Во время засухи гамадрилы добывают воду, выкапывая (!) ямы на дне пересохших речек.

Кто и каким образом поддерживает дисциплину в стаде? В каждой семье вожак ревниво следит, чтобы его гарем не разбежался. Он угрожает самкам в тех случаях, когда они вступают в общение с другими самцами: пристально смотрит на них, грозно поднимает брови, делает выпады в их сторону, а если и это не помогает, то кусает за шею. Впрочем, дисциплина в группе такая, что к укусам приходится прибегать не чаще одного раза в день. Из других важных обязанностей вожака отметим следующие: он охраняет и защищает группу от врагов; поддерживает в ней порядок, разнимая ссорящихся самок, воспитывает подростков. Особой защитой вожака пользуются самки с грудными детенышами и сироты. Он чутко реагирует на крики детенышей, попавших в беду. Если малыш отстал от стада, то вожак возвращается к нему и сажает на свою косматую спину. Когда детеныш приближается к опасному месту, вожак издает звук “ак-ак”, являющийся сигналом, предупреждающим об опасности. Если это не помогает, он удерживает малыша, подхватывая под живот, или оттаскивает за хвост.

Один из исследователей наблюдал, как вожак, увидевший, что на игравших малышей с горки катится камень, кинулся к камню и держал до тех пор, пока детвора не покинула опасную зону. Самопожертвование ради детенышей — у обезьян не редкость. В описанном случае поражает способность обезьяны мгновенно оценить ситуацию, предвосхитить ее последствия, принять решение и быстро осуществить его.

Вожак гамадрилов не допускает никакой анархии и демократии. Он — типичный диктатор или даже тиран, захвативший власть благодаря силе, опыту и характеру. Есть у него и строго охраняемые привилегии. Одна из них состоит в том, чтобы поедать лучшую пищу, причем никто не может касаться пищи до того, как насытится вожак.

Особый интерес к стадной жизни павианов гамадрилов проявляют специалисты по происхождению человека и общества. Интерес этот поддерживается остроумной гипотезой, что стадо гамадрилов в наибольшей степени (среди всех ныне живущих обезьян) похоже на стадо предлюдей — ископаемых предков первого человеческого вида. Выдвижение такой гипотезы является своего рода признанием сложности общественной жизни у низших обезьян. Конкурирующая гипотеза утверждает, что на сообщества предлюдей и, может быть, древнейших людей более похоже так называемое “открытое” сообщество шимпанзе.

Хотя все человекообразные обезьяны — жители тропических лесов, в формах их общественной жизни нет единообразия. Азиатские обезьяны — орангутаны и гиббоны — редко спускаются на землю. Они живут парами или небольшими семейными группами. Взрослые самцы орангутаны не очень общительны и часто держатся на расстоянии от своей семьи. При этом орангутаны являются территориальными животными и ведут себя как типичные землевладельцы: взрослый самец контролирует свой участок леса и живущих на нем самок с детенышами, криками и угрозами предупреждая соперников о нарушении границы. Подростки до 10 лет образуют самостоятельные группки, кочующие по ветвям деревьев и наслаждающиеся свободой.

У гиббонов семья моногамная — они создают устойчивые семейные пары, вместе с которыми проживают детеныши и престарелые родственники. Созданию семьи предшествует длительное ухаживание. Самец и самка не связаны близкородственными отношениями, а происходят из разных групп; такие семьи (как и человеческие) называются экзогамными.

Африканские человекообразные — гориллы и шимпанзе — ведут наземный образ жизни и уже поэтому вынуждены объединяться в сообщества. Типичный состав группы горилл включает вожака, одного—двух молодых самцов, до 6 самок , 9—10 детенышей, но группы могут быть большими или меньшими — от 5 до 30 особей. Общение между гориллами осуществляется главным образом при помощи жестов и взглядов. Звуки издаются очень редко.

Уступающие гориллам в физической силе шимпанзе объединяются в более многочисленные сообщества, от 30 до 80 обезьян. Как и стадо гамадрилов, оно для кормления разбивается на группы, но сходство этим и ограничивается. У шимпанзе состав группы может быть многообразным: 5—6 самцов и 3—4 самки с детенышами; взрослые животные — самцы и самки; только взрослые самцы; только подростки; самки с детенышами; смешанные группы — животные обоего пола и разного возраста. Парная семья и отцовство у шимпанзе отсутствует, но высоко развито материнство. Мать и дитя составляют неразлучную пару в течение первых пяти лет жизни детеныша (обычно до рождения следующего), в это время детеныш кормится материнским молоком и на ночь устраивается в гнезде матери. Сыновья отдаляются от матери около 7 лет, дочки — после 10 лет. В случае, если мать гибнет, ее малолетний детеныш усыновляется старшими дочерьми, однако потеря матери переживается детенышем очень тяжело.

Можно сказать, что в сообществе шимпанзе гораздо больше “свободы и демократии”, чем в сообществе собакоголовых обезьян, где единолично правит сильный вожак, который ревниво следит, чтобы его группа не разбежалась, и враждебно встречает чужаков. У шимпанзе группы легко собираются и столь же легко разъединяются: практически каждая обезьяна имеет “право” примкнуть к понравившейся группе или покинуть ее. Сообщества такого типа называются открытыми. Самцы в них редко враждуют, более того, между ними часто возникают приятельские отношения. Интересно наблюдать встречу шимпанзе-приятелей: они улыбаются, обнимаются, похлопывают друг друга, разве что не обмениваются рукопожатиями.

Группы шимпанзе, разбредающиеся по лесу в поисках корма, не видят друг друга и постоянно перекликаются. Когда одна группа обнаружит хороший участок, то она возбужденным криком призывает остальных. В то время как у гамадрилов не принято делиться пищей, шимпанзе способны поделиться едой не только с детенышами, но и со сверстниками. Тем не менее английский археолог и историк Джон Кларк подчеркивает, что “стая шимпанзе не зависит от раздела пищи так, как человеческое общество” (Кларк, с. 66). Подобные явления у шимпанзе составляют лишь второстепенную черту их образа жизни и только в человеческом обществе стали основной характеристикой.

Таким образом, многое в поведении обезьян, их взаимоотношениях напоминает нам людей. Возникает вопрос: можно ли ставить знак равенства между сообществом обезьян и человеческим обществом?

Французский биологРеми Шовен в книге “Общества животных. От пчелы до гориллы”, повествуя об общественной жизни животных и цивилизациях насекомых, предупреждает читателя о том, что он имеет в виду нечто принципиально отличное от обществ и цивилизаций у людей. “Совершенно очевидно, что даже самые примитивные племена во всем стоят бесконечно выше того, что открывается нам во взаимоотношениях бабуинов или макак”. Но это не основание для того, чтобы полностью исключать применение таких общих понятий, как общество, семья, мышление, сознание, язык и т.д., в отношении животных. Мы еще слишком мало знаем о поведении и психике животных, тем более первобытных людей, чтобы указывать четкие признаки для разграничения аналогичных явлений у животных и человека.

В качестве заключения к данному разделу приведем выдержку из старой, но все же не устаревшей книги П.А. Кропоткина: “Типичной чертой для большинства обезьян является дух общественности, действие сообща, защита друг друга и высокое развитие тех чувств, которые являются необходимым результатом общественной жизни. Начиная от самых мелких видов и кончая крупнейшими, мы везде находим у них дух общественности” (Кропоткин, с. 37).

Языковые способности обезьян

Изучение языковых способностей обезьян осуществляется по нескольким направлениям.

1. Изучение средств общения животных в естественных условиях. Насколько разнообразны сигналы, которые издают обезьяны, влияя на поведение других в сообществе?

Кроме звуковых сигналов, в репертуар средств общения обезьян входят жесты, телодвижения, мимика, прикосновения. Известно, что у павианов имеется отчетливый указательный жест головой. Однако большинство звуковых сигналов обезьян (у шимпанзе около 23), как и незвуковых, являются средствами выражения эмоциональных и мотивационных состояний. Заметим, что и собака красноречиво выражает свою радость и злобу, а также мотивационные состояния, требуя от хозяина поделиться с ней пищей или вывести ее на улицу. Называть языком такие явления не принято.

2. Изучение “понимания” обезьянами языка человека. Обучавшаяся супругами Келлог шимпанзе Гуа выполняла правильные ответные действия на 58 словесных приказаний человека. Например, она дотрагивалась до своего носа указательным пальцем, когда ей по-английски говорили “покажи мне твой нос”.

3. Изучение звукоподражания у обезьян. Обезьяны оказались неважными звукоподражателями. Диагноз неспособности шимпанзе и других обезьян к голосовому языку сейчас общепризнан. Попытки обучить шимпанзе произносить человеческие слова прекратились еще в 50-е годы; все они оказались бесплодными.

4. Обучение высших обезьян “разговаривать” в обход их неспособности к звуковоспроизведению при помощи своего голосового аппарата.

Это направление заслуживает подробного рассмотрения.

Еще в 30-е годы советский психолог Л.С. Выготский (1896—1934) указал на язык жестов как возможное средство общения с обезьянами, но работа в этом направлении началась только в 60-е годы. Первую попытку сделали американские психологи Аллан и Беатрис Гарднеры (университет Невады, г. Рено). В 1966 г. они взяли на воспитание 11-месячную самку шимпанзе по имени Уошо и обучили ее американскому варианту языка глухонемых. Язык этот называется “амслен”, слова в нем представлены в виде жестов пальцев и руки. Уошо обучалась до пяти лет и за это время освоила 132 знака. Первая публикация о ходе эксперимента появилась в 1969 г. и сразу стала мировой сенсацией. Самым поразительным в достижениях шимпанзе было то, что она самостоятельно научилась комбинировать эти знаки в цепочки. В 1969 г. на “ее счету” было 245 различных комбинаций из 2—5 знаков (слов). Первой самостоятельной фразой обезьяны были слова “дай сладкого”. Как фантастика воспринимались сообщения о том, что Уошо выдумывала названия для различных предметов, пользуясь выученными знаками. Арбуз она называла “сладкое питье”, а лебедя — “водяной птицей”. Кроме того, экспериментаторы заметили, что Уошо делала знаки и тогда, когда играла одна, — почти так же, как дети разговаривают сами с собой.

После многообещающих успехов с Уошо Гарднеры решили продолжить эксперименты на других шимпанзе, начав обучение буквально со второго-третьего дня после их рождения (ведь Уошо явно запоздала с обучением) . Оказалось, что детеныши Моджа и Пили способны показывать понятные человеку знаки в три месяца, а в возрасте 6 месяцев запас слов у них составлял 15 и 13 знаков, соответственно (для сравнения: Уошо за 6 месяцев учебы освоила лишь 3 знака, правда, и учителя ее были тогда неопытными) .

Расставшись с Гарднерами, Уошо попала в руки другого исследователя, Роджера Футса, который изучал особенности общения Уошо с детенышем. В 1979 г. она, если так можно выразиться, “усыновила” 10-месячного шимпанзенка Лулиса. Люди никакого обучения языку с ним не проводили, тем не менее через месяц он знал шесть знаков амслена. Уошо по собственной инициативе научила детеныша жестовому языку. Замечено, что обучение происходило не только посредством подражания, но и путем преднамеренного обучения. Как-то она 5 раз поднимала стул, сопровождая это знаком “стул”. В другой раз она сложила руки Лулиса в знак “еда”, чтобы тот мог получить пищу от людей. Затем малыш начал сам комбинировать знаки. Дэвид Примак научил шимпанзе Сару “читать и писать” с помощью другого метода, получившего название метод жетонов. Примак использовал цветные пластмассовые жетоны различной формы, которые должны были выполнять роль слов. По своей конфигурации эти жетоны никак не напоминали те вещи, которые они символизировали. Фигуры-жетоны размещались экспериментатором на вертикальной магнитной доске. Тем же способом отвечала на вопросы и обезьяна. Сара освоила 120 пластмассовых символов. Она могла выполнять команды и отвечать на вопросы, используя комбинации из нескольких символов. На основании своих опытов Примак выступил с заявлением, что человекообразные обезьяны способны мыслить абстрактно. Следует заметить, что Н.Н. Ладыгина-Коте (1889-1963) еще в 1913 г. научила шимпанзе Иони производить (в ответ на данный образец) выбор одного из множества объектов, ориентируясь только на цвет и абстрагируясь от формы и величины. Это было первое доказательство способности шимпанзе к абстракции воспринимаемых свойств.

Не менее сенсационные результаты были достигнуты в эксперименте по языковому обучению другой человекообразной обезьяны, гориллы. Френсина Паттерсон в Стэнфордском университете научила гориллу по имени

Коко подавать знаки кистью руки в ответ на английскую речь. К 5,5 годам Коко имела общий запас 645 знаков, из которых она активно использовала 345 (для сравнения: русским в Эстонии, чтобы получить гражданство, надо знать не меньше 1200 слов, а средний эстонец обходится в повседневной жизни примерно тремя тысячами слов). Паттерсон рассказала, как однажды в возрасте 4,5 лет Коко на демонстрации в присутствии посторонних людей неожиданно стала путать части тела, хотя до этого она прекрасно показывала, где у нее глаза, уши, лоб, нос и т.д. От досады Паттерсон сделала обезьяне знак “плохая горилла”, на что горилла ей ответила другим знаком: “смешная горилла” — и стала улыбаться. Как и шимпанзе Уошо, горилла Коко пользовалась знаками наедине с собой. За ней вели наблюдение с помощью телекамеры. Однажды, сооружая себе гнездо, Коко понюхала одеяло и сделала знак: “это плохо пахнет”.

Подведем итоги. Во-первых, следует отметить, что языковые достижения обезьян никакого отношения не имеют к тому, что называется “феноменом Умного Ганса”. (В начале века в цирках Германии выступала лошадь по имени Ганс, которая якобы могла считать и решать арифметические задачи; при научном анализе выяснилось, что хозяин Ганса скрытно подавал сигналы дрессированному животному.)

Во-вторых, бесспорно, что шимпанзе и гориллы могут постигать значение абстрактных знаков, т.е. они способны в соответствии с человеческими нормами употреблять названия различных предметов, свойств и отношений. Тем самым доказывается, что человекообразные обезьяны могут передавать информацию о внешнем мире, а не просто непроизвольно выражать свои эмоциональные и мотивационные состояния.

В-третьих, эти же обезьяны в состоянии овладеть словарем более чем из 100 слов, из которых они способны составлять фразы.

Очевидно, что феномен говорящей обезьяны создает величайшую угрозу идее уникальности поведения и интеллекта человека (то есть идее бездонной пропасти между человеком и животными), которая обосновывалась неспособностью обезьян к использованию человеческого языка. Проведенные исследования отчасти подтверждают известную шутку: “Обезьяны могут, но не хотят говорить, потому что боятся, что их заставят работать!” Опираясь на факты, внесем уточнение: человек может научить шимпанзе и гориллу говорить на искусственном языке, но своего языка у них нет.

Изготовление и использование орудий

Из всех человекообразных обезьян только шимпанзе часто применяют орудия в естественных условиях обитания. Из низших обезьян умело пользуется камнями для раскалывания орехов капуцин, слабый зубной аппарат

которого не позволяет иначе достичь желаемой цели. Капуцина в шутку называют низшей обезьяной с высшим интеллектом. Яванский макак, охотящийся на крабов, применяет камни для разбивания панцирей крабов. Шимпанзе также пользуются камнями для раскалывания орехов, но никогда не замечалось, чтобы шимпанзе видоизменяли (обрабатывали) камни или переносили их на большие расстояния. С палками ситуация иная. Во-первых, шимпанзе применяют палки регулярно и разнообразно и, во-вторых, нередко их целенаправленно обрабатывают и подготавливают.

Наблюдать употребление орудий у шимпанзе, живущих на воле, удавалось немногим. Тем не менее известно, что эти обезьяны отлавливают муравьев и термитов ветками, предварительно очищенными от листьев и стеблей. Ветка опускается на муравейник и, когда на ней оказывается достаточное количество муравьев, шимпанзе с удовольствием слизывает их. Примерно так же шимпанзе достает мед из земляных гнезд пчел. Имеются сообщения и о том, что шимпанзе бьют палкой врага (своего или чужого вида), например, бросают палки в павианов, тогда как павианы в шимпанзе — никогда. В качестве оружия шимпанзе используют сучья, палки, жерди, камни.

Многочисленные исследования свободной и специально организованной деятельности шимпанзе в условиях неволи позволяют сделать вывод о том, что палка в руках шимпанзе может стать привычным и весьма универсальным орудием. Одна и та же палка в руках шимпанзе может выполнять разные функции и употребляться для достижения разных целей: для того, чтобы подвинуть к себе или от себя какой-нибудь предмет; для того, чтобы приподнять камень или другой тяжелый предмет, т.е. палка применяется как рычаг; палка часто используется ими для того, чтобы копаться в земле, что шимпанзе делают с большим старанием (копание палкой для шимпанзе не только игра, но и способ доставать свежие корни растений, которые они охотно поедают); палка также служит в качестве средства обороны или нападения; палка используется и как орудие обследования опасных и неприятных предметов: шимпанзе палочкой дотрагивается до огня, колючек ежа, своих нечистот и т.д. Палка может стать орудием для почесывания и для очищения тела от грязи. И это далеко не полный перечень всего, что известно.

Могут ли шимпанзе изготавливать орудия?

Еще Бенджамин Франклин (1706—1790), американский философ-просветитель, один из авторов Декларации независимости и Конституции США, определил человека как животное, производящее (делающее) орудия. Так что ответ на поставленный вопрос является проверкой популярного определения человека. В естественной среде обитания шимпанзе самостоятельно, без подсказок со стороны человека, преобразуют предметы,

а затем используют их как орудия. Мы уже упоминали, что шимпанзе могут очищать ветку от листьев и использовать ее для вылавливания термитов или муравьев. Более того, из листьев обезьяна может приготовить губку, чтобы собрать воду для питья. Выходит, они способны к элементарному изготовлению орудий? Поэтому предлагалось ввести уточнение: древнейшие люди отличались от животных предков изготовлением каменных орудий. Именно этот критерий дает основание признавать людьми очень близких к австралопитекам первых изготовителей каменных орудий, обитавших в Восточной Африке 2 миллиона лет назад и получивших видовое название Homo habilis — Человек умелый.

Чтобы яснее представить возможности шимпанзе в изготовлении орудий, обратимся к знаменитому исследованию германского психолога Вольфганга Келера (1887—1967). Это исследование проводилось в годы первой мировой войны и обратило на себя всеобщее внимание научного мира. Испытуемыми служили 9 особей шимпанзе, 3 самца и 6 самок, размещенных на специально построенной станции в субтропиках на острове Тенериф. Самым умным из этой девятки оказался шимпанзе по кличке Султан. Именно он доказал, что шимпанзе “умеет иногда” изготовить недостающее орудие. Приведем несколько примеров.

Когда приманка (обычно банан) лежит на полу, отгороженная от обезьяны решеткой, и ни рукой, ни ногой до нее дотянуться нельзя, Султан ищет подходящее орудие. Его взгляд останавливается на решетке для чистки ног, состоящей из нескольких железных прутьев, соединенных деревянными планками; с большим усилием он отрывает один из прутьев и с его помощью добывает плод.

Другой пример. Опять вне клетки на полу лежит плод, в клетке находится сухое деревце. Султан сразу отламывает одну ветку и притягивает ею плод. Самая глупая обезьяна (Чего) в той же ситуации пытается воспользоваться всем деревцем, но оно никак не проходит сквозь ограду. Тогда обезьяна решает задачу неожиданным способом. Она пытается достать плод с помощью лежащего на полу пучка соломы, который совершенно не подходит для этой цели, так как гнется во все стороны. После этого животное хватает солому зубами посредине, складывает ее вдвое, значительно усиливая прочность, и этим подготовленным орудием притягивает плод. В той же ситуации Султану дают кусок проволоки, свернутой овалом. Он вытягивает проволоку зубами и руками, частично выпрямляет ее и с помощью такого металлического орудия овладевает приманкой.

И, наконец, один из самых интересных опытов состоял в том, что Султану дали две бамбуковые палки, когда плод лежал так далеко, что одной палкой его не достанешь. Задача могла быть решена только одним путем: надо было тонкую палку сунуть в отверстие на конце толстой палки, создав таким образом палку подходящей длины. Целый час Султан не мог решить эту задачу. Не помогла даже подсказка экспериментатора, который сунул палец своей руки в отверстие палки. Через час Султан сидел на ящике и забавлялся бамбуковыми палками. Вдруг в ходе игры он вставил более тонкую палку в отверстие толстой, мгновенно что-то сообразил и побежал к решетке клетки. Однако по пути небрежно соединенные палки распались. Тогда он еще раз вставил одну палку в другую, делая это старательно, и овладел плодом. В последующих опытах Султану дали 3 бамбуковые палки. После нескольких попыток шимпанзе составил три палки и овладел далеко лежащим плодом. Более того, в процессе притягивания банана столь длинная палка становилась неудобной. И Султан совершенно правильно видоизменял свое орудие, разъединяя палку на составные “асти.

Позднее другой психолог провел аналогичные опыты на своей дочери в возрасте двух лет и семи месяцев. В задаче соединения двух палок девочка пыталась достать нужный ей предмет отдельными палками, но после того, как ее внимание обратили на наличие отверстия в палке, она соединила две палки в одну и овладела предметом через несколько часов. Султан решил задачу за 1 час. В 14 проведенных опытах с разными заданиями ребенок дважды показал менее удачные попытки, чем шимпанзе, дважды — более удачные и 10 раз — такие же, как обезьяна. Пять решений ребенок выполнил в более короткое время, 3 — в более длительное и 6 — за то же самое время, что и шимпанзе. На основании этого сравнения сделан следующий вывод: интеллектуальные достижения взрослого шимпанзе сравнимы с достижениями трехлетнего ребенка.

Позднее Н.Н. Ладыгина-Котс в опытах с шимпанзе Парисом наблюдала еще одно изобретение шимпанзе по изготовлению орудия: обезьяна зубами отщепила от деревянной планки тонкую лучину и вытолкнула с ее помощью приманку, спрятанную в длинной трубе. Парис был способен ради достижения той же цели выпрямлять куски проволоки, изогнутые в виде букв Г, П, С или О. Ладыгина-Котс пишет по поводу этих опытов следующее:

“Лишь наличие интеллекта помогает шимпанзе изменять непригодный предмет и делать его пригодным путем обработки руками и зубами; вычленять недостающий ему для оперирования предмет из сложного составного комплекса и даже целого предмета (лучины из доски). <...> Обезьяны имеют элементарное, конкретное, образное мышление (интеллект) и способны к элементарной абстракции (in concrete) и обобщению. И эти черты приближают их психику к человеческой. Однако их интеллект качественно, принципиально отличен от понятийного мышления человека, имеющего язык, оперирующего словами...” (Ладыгина-Коте, 1963, с. 323).

Говоря об орудиях, употребляемых и изготавливаемых шимпанзе или другими животными, мы не добавляем слово “труд” и не считаем их орудиями труда. Различие между орудиями животных и орудиями труда (у человека) состоит вовсе не в том, что животные употребляют свои орудия в более редких случаях; и не в том, что их орудия внешне отличаются от орудий первобытных людей, могут и не отличаться. Ни сами орудия, ни деятельность с ними не становятся у животных социально нормированными, то есть орудийная деятельность животных не имеет общественно выработанных образцов и не выполняется в соответствии с общественными нуждами. Продолжим эту мысль словами А.Н. Леонтьева: “Когда в руках обезьяны палка выполнила свою функцию, она снова превращается для нее в безразличный предмет. Поэтому животные не хранят своих орудий, не передают их из поколения в поколение. Они, следовательно, не способны выполнять той, по выражению Дж. Бернала, “аккумулирующей” функции, которая свойственна культуре” (Леонтьев, с. 418—419).

Результаты сопоставлений человека и шимпанзе

По каким только признакам не сравниваются различные виды приматов — по всему, что можно увидеть, пощупать, измерить: от костей и органов до клеток и молекул, от электрических сигналов мозга (или мышцы) до количества съеденных кузнечиков и бананов, от эмоций до использования орудий деятельности. По сумме всех признаков наибольшее сходство с человеком, несомненно, имеет шимпанзе. Для наглядности результаты сравнения человека с шимпанзе представим в виде перечня черт сходства и таблицы различий.

Перечень черт сходства современного человека и шимпанзе
(с комментариями)

1. Общественный образ жизни.

2. Эмоции и способы их выражения.

Эмоциональная жизнь шимпанзе многообразна и богата, о чем писал Чарлз Дарвин в своей книге “О выражении ощущений у человека и животных” (1872). В первом приближении мимика обезьян весьма сходна с человеческой, и это, по мнению Дарвина, объясняется сходством мускулатуры лица шимпанзе и человека. Все же великий биолог заметил, что репертуар мимических способов выражения эмоций у шимпанзе имеет некоторые пробелы. Так, он считал, что обезьяна способна мимически выражать все человеческие эмоции, кроме удивления и отвращения. Однако этот вывод Дарвина приматологи не подтверждают.

Обратим внимание на то, что шимпанзе плачет с оглушительным криком-ревом, но без слез. При радости шимпанзе улыбается, но без смеха.

3. Способность делиться пищей друг с другом. Действительно, исследователи видели, как шимпанзе делится своей добычей с просящим у него сородичем. Однако в таком поведении нет систематичности. Шимпанзе делится по прихоти, а не из осознанного чувства долга.

4. Любопытство.

“В бесконечном множестве ситуаций обезьяна с большим вниманием исследует свое окружение, присматриваясь к мельчайшим деталям манипулируя веевозможными.доступными ей предметами. Эту... реакцию, часто именуемую “любопытством”, Войтонис называет исследовательским импульсом. <...> Обезьяну часто не удается привлечь даже вкусным кормом, но она подбегает немедленно, если ей показать какой-либо новый предмет (например, секундомер, карандаш). При этом предмет, которым можно манипулировать, привлекает животное в большей степени” (Дембовский, с. 64, 65). Подчеркнем, что сила исследовательского импульса относительно не зависит от чувства голода и съедобности предмета. В отношении людей этот факт был отмечен еще в Библии.

5. Интерес к картинкам.

Супруги Кэти и Кейт Хейс, воспитывавшие шимпанзе Вики с первых дней ее жизни, отмечали, что в возрасте 1,5 лет обезьяна проявляла интерес к рассматриванию картинок и нередко часами перелистывала страницы иллюстрированных книг и журналов.

6. Узнавание себя в зеркале.

Многие животные реагируют на свое отображение в зеркале так, будто видят посторонних животных, или совсем не реагируют, как будто они ничего не видят. Однако шимпанзе (и орангутаны) могут узнавать себя в зеркале и пользоваться зеркалом в тех же целях, что и люди, например, чтобы чистить части своего тела или любоваться своей внешностью.

Для изучения самоузнавания применялся хитроумный метод: исследователь наносил небольшие пятнышки красной краски на бровь и на ухо нескольким шимпанзе, когда они находились в состоянии легкой анестезии. Очнувшись от наркотического сна, шимпанзе не испытывали беспокойства по поводу пятен краски. Тогда им давали зеркало. Обнаружили следующее: шимпанзе разглядывали свои отражения и быстро замечали непорядок на лице, о чем нетрудно было догадаться, поскольку обезьяны постоянно трогали окрашенные брови и уши.

7. Любовь к украшению себя.

Стремление шимпанзе к “украшению” себя всем, что можно повесить на шею, отмечают многие исследователи. Это одно из любимых занятий шимпанзе. Например, когда воспитанница супругов Келлог шимпанзе Гуа находила одежду, лоскуток, веревку, цепочку или что-либо подобное, она надевала себе на шею и с довольным видом прохаживалась.

8. Чистоплотность.

Чистоплотность шимпанзе и других обезьян вполне заметное и достойное упоминания явление, особенно в сравнении с другими животными (например, моржами).

У многих видов обезьян можно наблюдать взаимное обыскивание (груминг), во время которого тщательно и осторожно очищаются шерсть, кожа, зубы и даже глаза.

Если шимпанзе попадает в грязь, то, выйдя из нее, обезьяна не наступит на свою конечность до тех пор, пока не очистит ее от налипшей грязи. Замечательно, что для чистки тела шимпанзе охотно употребляет орудие —палку.

9. Использование орудий деятельности.

10. Спят лежа.

11. Всеядность.

12. Беспомощность младенцев.

13. Рефлекс Бабинского.

Если провести пальцем по подошве ноги (ступне) нормального взрослого человека, это вызовет сгибание пальцев ноги. У ребенка в возрасте до 8—9 месяцев подобное раздражение приводит к разгибанию большого пальца. Это и есть рефлекс Бабинского. Такое различие в реакции связано с созреванием нервной системы, в частности с образованием миелиновых оболочек у волокон пирамидного тракта. Из всех существ на Земле рефлекс Бабинского наблюдается только у человека и шимпанзе.

14. Одноплодие (доля многоплодных рождений у шимпанзе составляет около 4 процентов).

15. Размножение в течение всего года.

16. Извилины и борозды головного мозга.

Хотя головной мозг шимпанзе почти в три раза меньше по массе и размерам, чем человеческий, по общему виду, расположению борозд и извилин он вполне сходен с человеческим.

17. Руки.

18. Лицо, уши, ладони рук и подошвы ног голые, безволосые.

19. Отсутствие хвоста.

20. 32 зуба.

21. Биохимия белков и ДНК.

В 1975 г. Кинг и Вильсон, изучив 44 белка крови и тканей, установили более чем 99-процентное сходство их у человека и шимпанзе. От степени близости крови и тканей зависит успех операций по переливанию крови и пересадке органов. В 1931 г. был получен положительный результат при переливании крови от шимпанзе человеку. С другой стороны, сходство белков человека и шимпанзе является следствием большого сходства морфологии хромосом и структуры ДНК: человек и шимпанзе генетически отличаются всего на 1 процент.

РАЗЛИЧИЯ СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА И ШИМПАНЗЕ

Заключение

Безусловно, любопытно знать, чем мы отличаемся от обезьян, но это любопытство может быть не только праздным. На сходстве и различиях основывается биологическая классификация. Изучение степени сходства проливает свет на некоторые загадки происхождения человеческого рода. Сравнительные зооантропологические исследования подтверждают, что далекие предки человека спустились на землю не из космоса, а с деревьев. Используя результаты этих исследований, ученые строят схемы родственных связей между видами. Предполагается, что чем выше степень сходства между человеком и каким-то видом обезьян, тем ближе их родство, а это значит, что их общий предок моложе (ближе к нам по времени) относительно общих предков человека с другими видами. Например, общий предок человека и шимпанзе появился позднее, чем общий предок человека и, скажем, гиббона, поскольку с последним у человека меньше общих черт, чем с шимпанзе. Далее появляется возможность высказывать другие интересные гипотезы, например, о том, что общий предок человека и шимпанзе жил в Африке, а не в Азии или Америке. Такую гипотезу выдвигал Чарлз Дарвин, опираясь на свой анализ степени сходства человека с обезьянами. Другую гипотезу выдвигал Эрнст Геккель, считавший, что ископаемые остатки ближайшего к нам общего предка с обезьянами следует искать на индонезийских островах — там, где живут гиббоны. Логика рассуждений Геккеля была той же, что и у Дарвина, но он ошибался в оценке степени сходства человека с обезьянами, сильно преувеличивая сходство с гиббонами. Справедливости ради нужно заметить, что ошибка Геккеля принесла пользу науке о родословной человека, поскольку в указанном этим автором регионе были впервые обнаружены ископаемые остатки питекантропа (см. гл. 6).

Таким образом, от сравнительных исследований лежит путь к пониманию того, где искать окаменевшие остатки и другие следы древнейших предков современного человека. Что еще можно получить из сравнения человека с обезьянами? Зная, каким образом различные виды обезьян приспособились к наземной жизни — чем кормятся, как общаются друг с другом, как устроены их сообщества и т.п. — мы получаем целый набор правдоподобных гипотез о том, как жили наиболее ранние представители человеческого рода. И эти подсказки оказываются совсем не лишними, когда восстанавливаются события, удаленные от нашего времени на несколько миллионов лет. Известная исследовательница сообществ шимпанзе, живущих в естественных условиях, Джейн ван Лавик-Гудолл отправилась в танзанийские леса по инициативе палеоантрополога Луиса Лики, который хотел лучше представить, как жили древнейшие люди в этих районах Африки. Памяти этого выдающегося ученого Джейн Гудолл посвятила свой фундаментальный труд о поведении шимпанзе.

Литература

Бобров Е.Г. Карл Линней. Л.: Наука, 1970.

Гудолл (Джейн ван Лавик-Гудолл). В тени человека. М.: Мир, 1974.

Дарвин Ч. Сочинения: В 2 т.. Т. 2. Спб., 1896.

Даррелл Дж. Перегруженный ковчег. М., 1986.

Дембовский Ян. Психология обезьян. М.: Изд—во иностр. лит., 1963.

ИдиМ. Недостающее звено. М.: Мир, 1977.

Канаев И.И. Гете как естествоиспытатель. Л.: Наука, 1970.

Кларк Дж.Д Доисторическая Африка. М.: Наука, 1977.

Кропоткин П.А. Взаимопомощь среди животных и людей. Спб., 1904.

Ладыгина-Коте Н.Н. Развитие психики в процессе эволюции организмов. М.: Наука, 1958.

Ладыгина-Коте Н.Н. Послесловие. // Дембовский Я. Психология обезьян. М., 1963.

Ладыгина-Коте Н.Н. Предпосылки человеческого мышления. М.: Наука, 1969.

Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М.: Изд-во МГУ, 1981.

Мак-Фарленд Д. Поведение животных: Психобиология, этология и эволюция. М.: Мир, 1988.

МошпеньМ. Опыты. Избр. произведения: В 3 т. Т. 2. М.: Голос, 1992.

НейпьеП., Нейпье Дж. Обезьяны. М.: Мир, 1984.

Павлов ИМ. Поли. собр. соч. Т. 2. Кн. 1. Т. 3. Кн. 1. М.Л.: Изд-во АН СССР, 1951.

Тейяр де Шарден П. Феномен человека.М.: Наука, 1987.

Фридман Э.П. Этюды о природе обезьян: Занимательная приматология.2-е изд., перераб. и доп. М.: Знание, 1991.

Шелер М. Формы знания и образование // Человек. 1992. № 4.

ШовенР. От пчелы до гориллы. М.: Мир, 1965.

Goodal J.. The Chimpanzees of Gombe. Patterns of Behavior. Cambridge, Massachusetts, and London: Harvard University Press, 1986.

Ingold T. (Ed.). What Is An Animal? L.: Unwin Hyman, 1988.

Keith A. Antiquity of Man. Vol. 1, 2. L., 1929.

Продолжение